Форма входа
Читем онлайн Утраченный воздух - Грета Ионкис
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
class="p1">Конечно, Гольдман создал настоящую апологию двора: «Двор, вершитель правосудия, греческий хор. Ах, Двор, боюсь тему трогать, и коснуться даже боюсь, задыхаюсь от сладкого липового запаха, вижу, вижу, вижу… материя неисчерпаемая. Двор, великий комментатор, толкователь, дипломат, отборочная комиссия. Ты выбираешь для скандала лучших людей, подбадриваешь их, выталкиваешь, воспитываешь. <…> Это памплонская коррида. Не купцы Калашниковы – матадоры мы. Матадоры и быки. Какой-никакой – всё-таки Запад. И солнце. И как у боя быков есть своя веками установленная традиция, как неизбежно сменяет пикадора бандерильеро – и не наоборот, так и в страстных наших заварухах каждый участник твёрдо знает своё место, свой выход. Всё должно быть точно – иначе какое же удовольствие? Есть свои примадонны, есть характерные актёры, есть «на выходах», есть миманс – у каждого своё амплуа. Двор строг и взыскателен, но ежели кого полюбит – навсегда. Видели тысячу раз. Знаем наизусть – излюбленные приёмы, отточенные выпады. И – как на корриде – риск. Иногда – инфаркт».
Двор у Гольдмана выплескивается за свои пределы и разрастается до масштабов города, или, если угодно, город уподобляется двору, во всяком случае, он – живое существо: «город смотрел на тебя строгими глазами», «город откармливал своих», «Кишинёв молчал», «и не выдержал город»… Конечно, это город советского «уравнительного» времени, но ещё двадцать лет назад при румынах здесь всё было иначе: верхний город жил по иным законам, и вообразить, чтобы двор в верхнем Кишинёве оказался такой «сборной солянкой», как двор Светланы Крючковой, просто невозможно. Это были частные дворики с клумбами, а иногда и с овощными грядками, принадлежавшие владельцам особняков. Теперь же особняки превратились в коммуналки. Но мы вернёмся назад на несколько десятилетий и спустимся в нижний город.
Глава 12. Быт и традиции еврейской семьи нижнего города
Семья Ольшанских из пяти человек проживала на Георгиевской улице в двух съёмных комнатах. Пол был земляной, и только к концу 30-х годов настелили доски. Зимой жильё обогревалось грýбой (так называли голландскую печь), она отапливала сразу две комнаты. В богатых домах грубы делались из обожжённых кирпичей-изразцов, фаянсовых, напоминающих нынешний кафель. У Ольшанских это была белёная стена, к ней можно было прижаться и греться. Она редко бывала горячей: экономили дрова. Была у них и кухня с большой плитой, на которой варили пищу, грели воду и утюги. Купались в той же кухне в деревянной, а позже в оцинкованной лохани, обычно по четвергам или пятницам с утра, потому что вечером в пятницу уже «заходила» суббота, главный день для евреев. В субботу по утрам отец ходил в синагогу. Младший сын, иногда его сопровождавший, не помнит, чтобы отец читал молитвенник-сидур, но молитвы все знал наизусть. Видимо, человек был способный.
Участник Первой мировой войны (моя бабушка, родившаяся в ХIХ веке, называла её «империалистической»), Мотл Ольшанский дослужился до унтер-офицера. Сохранились фотографии, где он выглядит очень браво: в форме, сапогах, погоны с лычками, фуражка с кокардой, сабля в ножнах на боку. Росту он был среднего, коренастый, широкоплечий, крепкого телосложения, круглолицый, сероглазый, светловолосый, с пшеничными усиками под коротким носом. Он походил скорее на русского, чем на еврея. Демобилизовавшись в 1918 году, он женился на бесприданнице Ханне Райгородецкой, которую на русский манер звал Анютой. Письма с фронта, которые прочесть она не могла, он писал ей на русском языке. Грамоте выучился в армии. До службы он освоил сапожное ремесло, учился у своего отца. Так было заведено во многих еврейских семьях: сын сапожника становился сапожником, сын часовщика – часовщиком. Вернувшись к мирной жизни, стал Мотл сапожничать. Мастером был неплохим, и поначалу клиентура была.
Первой в молодой семье в 1919 году родилась Рахиль, через 3 года – мальчик Шика. Третьей появилась Лея, но умерла в возрасте трёх лет от скарлатины. Детская больница доктора Вольгемута на углу улиц Инзова (ныне – Сергея Лазо) и Подольской (при Советах – Искры, ныне – Букурешть), куда её поместили, сохранилась и функционировала до конца 90-х годов, но сильно обветшала. Недавно это красивое двухэтажное здание барочного типа с эркером, украшенное лепниной, отреставрировали. Кому оно ныне принадлежит, неясно, во всяком случае – не больнице.
Исаак был последышем. Большой близости со старшими сестрой и братом у него в детстве не возникло из-за основательной разницы в возрасте. Ему исполнился год, когда десятилетняя сестра начала работать ученицей у модистки, а брат пошёл в школу. Потому раннее детство он провёл в женской кампании. За углом на Петропавловской улице (ныне Хашдэу) жила бабушка, мать мамы Ицика, которую соседи звали Гитл ди шварце (чёрная). Вместе с ней проживали две дочери – старшая Рейзл и младшая Гися.
Бабушка была родом из городка Проскуров, о котором вспоминала не без ностальгии. Она рано овдовела, а у нее было шестеро детей, рождённых уже в Кишинёве. Тех, кто постарше, она пристроила к родственникам, где они не даром ели свой хлеб. Ханна, средняя дочь, несколько лет жила в соседнем местечке, пасла гусей, нянчила детей, помогала по дому, затем девушкой года два провела в Одессе в услужении у родни, проживавшей в Треугольном переулке по соседству с Вайсбейнами, родителями Лёдика (Леонида) Утёсова. Одновременно она работала на табачной фабрике. Вернувшись в Кишинёв, она вместе со старшей сестрой Рейзл открыли маленькую прачечную, где вся работа легла на неё. После замужества из-за беременности Ханы прачечную пришлось закрыть.
Мама Ицика была в постоянном движении. В маленькой квартирке, где одна комнатка служила спальней и сапожной мастерской одновременно, а другая – столовой и спальней для детей, наводила она сверкающую чистоту, особенно накануне субботы. Она таскала воду от колонки, топила печку, подметала, мыла посуду, чистила и скребла казанки, тазы, кастрюли, тёрла до блеска оконные стёкла. Работы по дому было невпроворот: сбегать в лавочку за любой мелочью (запасов ведь не было) или на базар, где можно было купить подешевле (зато в лавочке у Когана давали в долг), почистить принесённые овощи, замесить и раскатать тесто, сварить обед, подать мужу и детям.
Лучшие куски доставались отцу, но он выглядел угрюмым и недовольным, а на лице у матери как будто застыл вечный испуг. Обед проходил в молчании. А ещё ведь и стирка, глаженье, штопка, заплатки, иногда перелицовка… Всего не перечесть. К тому же она ходила «убираться» к богатым соседям: какой-никакой, а приработок! Потому Ицик не помнит, чтобы мама с ним играла, брала его на руки и тем более целовала. Его мать росла сиротой, в людях, сама
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Утраченный воздух - Грета Ионкис бесплатно.
Похожие на Утраченный воздух - Грета Ионкис книги
- Уильям Сомерсет Моэм - Грани дарования - Г Ионкис - Публицистика
- Сталинские коммандос. Украинские партизанские формирования, 1941-1944 - Александр Гогун - История
- Духовная жизнь Америки (пер. Коваленская) - Кнут Гамсун - Публицистика
- Псевдонимы русского зарубежья. Материалы и исследования - Сборник статей - Публицистика
- Сталинград: Записки командующего фронтом - Андрей Еременко - История
- Из записной книжки. Темы - Георгий Адамович - Публицистика
- Воздушная битва за Севастополь 1941—1942 - Мирослав Морозов - История
- Кровавый евромайдан — преступление века - Виталий Захарченко - Публицистика
- Ни войны, ни мира - Валерий Юрьевич Афанасьев - История / О войне / Науки: разное
- Интимная Русь. Жизнь без Домостроя, грех, любовь и колдовство - Надежда Адамович - Искусство и Дизайн / История