Форма входа
Читем онлайн Утраченный воздух - Грета Ионкис
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
на улице начиналась дерусификация. Удивлённые мальчики просыпались от сна, от гипнотических часов, проведённых с преподавателями из виленского института, и с недоумённым любопытством и горечью открывали, что они не такие люди, как все: и не русские, и даже не евреи, а жиды. За стенами училища вокруг них нередко начиналось жужжание: «жиды – жидов – жидам – жидами – о жидах…». Это слово было для Кнута – как удар хлыста. Сколько он их получил?!
На исходе ХХ века на русском языке были опубликованы беллетризованные воспоминания Татьяны-Мириам Доган, дочери Ариадны Скрябиной от первого брака, – «Благотворная жажда». В них она, ссылаясь на рассказ матери, которая стала женой Кнута в конце 30-х годов, сообщает о том, что отчим якобы вспоминал, как по субботам его мать зажигала свечи, читала молитву, а потом отец и тринадцать детей усаживались за длинный стол, накрытый парадной скатертью. Когда приключился погром в 1905 году, мальчику было пять лет, но он запомнил гогот пьяных мужиков, их матерную ругань, вспышки пламени, вопли евреев. Когда рассвело и погромщики ушли, родители, прятавшиеся у соседей, увидели во дворе трупы своих восьмерых детей. Братьев и сестёр Давида якобы забили камнями. Полностью доверять этому рассказу трудно, поскольку он противоречит зафиксированным фактам: в погроме 1905 года в Кишинёве погибло 19 человек, если бы половину из них составили дети семьи Фиксман, это зверство получило бы широкую огласку. Невозможно поверить этому, и зная ментальность еврейской матери, которая не станет прятаться, оставив без защиты своих восьмерых детей. Но бесспорно другое: память о недавних погромах в семье была жива. Само слово погром передавало слишком трагическую реальность, и Кнут не употреблял его всуе. Но в стихотворении «Из моего окна гляжу глубоко вниз» (из сборника «Вторая книга стихов», 1928) он создал панорамно-обобщённую картину погрома. Хоть в ней и угадываются приметы кишинёвских бесчинств, это скорее образ «погрома как метафизического состояния, как архетипа еврейской жизни» (Ф.П.Фёдоров):
Я видел много бед и всяческого зла,
Тщету людской судьбы, затейливой и нищей,
Я знал живых людей, обугленных дотла,
И слышал голоса лежащих на кладбище.
Я видел, как весной здоровый человек,
Среди весеннего земного изобилья,
Стоял и каменел, не поднимая век,
И каменно рыдал от страха и бессилья.
Я слышал вой в ночи – нечеловечий зык,
Отчаянье живых пред гибелью бесцельной.
Таких не знает слов ни мой, ни ваш язык,
Чтоб рассказать об этой скорби беспредельной.
К теме погрома поэт больше не обращался.
В пору отрочества и юности Кнута Кишинёв продолжал преображаться. Прямые улицы верхнего города с красивыми зданиями были обсажены тополями и белой акацией. Широкие тротуары содержались в порядке, середина улиц замощена была каменными плитками. Дом-дворец дворянского пансиона и приют княгини Вяземской стали гимназиями, наполнились детскими голосами, зажили своей особой жизнью. Земский музей пополнялся новыми экспонатами.
При Кнуте рядом с Митрополией был возведён трёхэтажный епархиальный дом в византийско-русском стиле, выходивший фасадом на Александровскую улицу (архитектор – Георгий Купча). Освящённый в 1911 году, дом получил название Серафимовского по имени владыки Серафима, который вникал во все детали его строительства. Владыка – в прошлом блестящий офицер, награждённый многими орденами, Леонид Михайлович Чичагов – внук адмирала Чичагова, того самого, который почти столетием ранее принимал Бессарабию в состав царской России по Бухарестскому договору. Выйдя в отставку в 38 лет, полковник Чичагов избрал путь священства. Именно отец Леонид добился канонизации святого угодника Серафима Саровского, а после смерти горячо любимой жены постригся в иеромонахи Троице-Сергиевской Лавры и сам получил имя Серафим. Епископом Кишинёвским и Хотинским преосвященный стал в 1908 году. В советское время он разделил мученическую судьбу многих высших иерархов: на исходе 1937 года старец восьмидесяти двух лет, доставленный в тюрьму НКВД на носилках, был расстрелян на полигоне в Бутово.
Серафимовский дом ненадолго пережил архипастыря, но во времена отрочества Кнута его только возводили, освящали, он принял первых посетителей. Первый этаж дома сдавался в аренду, и там были лучшие магазины, в том числе и книжный, куда юный Кнут заходил частенько, а на втором этаже располагались библиотека, читальный зал, музей-древлехранилище, где оказалось много бесценных раритетов. Жемчужиной здания стал концертный зал на 800 слушателей, занимавший в высоту второй и третий этажи. В нём выступали Рахманинов, чей род восходил к местному боярству, и Шаляпин. А до этого в городе уже открылись два театральных зала – в Благородном собрании и в Пушкинской аудитории, что давало возможность иметь не только свою постоянную драматическую труппу, но и позволяло горожанам посещать гастрольные спектакли таганрогского и одесского театров, театра Комиссаржевской и бывать на выступлениях известных столичных актёров. Изредка и молодой Кнут мог себе это позволить.
Конку на Александровском проспекте в 1913 году сменил электрический трамвай, появились новые трамвайные линии: от Армянского кладбища вниз через Николаевскую, почти до Бычка, другая линия соединила вокзал, через Николаевскую, с Еврейской больницей, где неподалеку выстроили большое трамвайное депо. По улицам, за исключением Александровской, была проложена всего одна колея, но было при этом на маршрутах несколько разъездов, где встречные трамваи могли разойтись на недолгий отстой в ожидании, когда освободится линия. Трамвайное депо по-прежнему принадлежало Бельгийской кампании, сами вагоны изготавливались в Германии. Они были не обтекаемые по форме, как ныне, а прямоугольные, дверей в них не было, скамейки – деревянные, но кроме водителя была кондукторша, которая продавала билеты, рулончиком висевшие на груди, и командовала отправкой вагона. Для этого она дёргала за кожаный ремень, прикреплённый к проволоке, тянувшейся под крышей вагона, при этом раздавался мелодичный звонок – сигнал для водителя: «Трогай!» В свою очередь, в кабине рядом с водителем в полу было устройство, нажав на которое, он издавал резкие звуки – требование освободить рельсовую колею (бывало, какой-то неповоротливый балагула не успевал убрать заднюю часть телеги с рельсов).
На памяти юного Кнута произошло открытие больницы Красного Креста Гербовецкой общины на углу Синадиновской и Фонтанного переулка. Архитектором этого сооружения молва называет то уже знакомого нам Чекеруль-Куша, то П.Асвадурова. Поскольку моё послевоенное отрочество прошло в Одессе на улице Троицкой, напротив внушительного Дома Асвадурова с рыцарями на фронтоне (в ту пору в нём размещалось Управление Одесско-Кишинёвской железной дороги), я склоняюсь к его авторству. В обустройстве больницы принял деятельное участие Тома Чорба. В ней было электричество, имелся рентгеновский аппарат, кислородные баллоны. Помимо стационара вёлся приём больных
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Утраченный воздух - Грета Ионкис бесплатно.
Похожие на Утраченный воздух - Грета Ионкис книги
- Уильям Сомерсет Моэм - Грани дарования - Г Ионкис - Публицистика
- Сталинские коммандос. Украинские партизанские формирования, 1941-1944 - Александр Гогун - История
- Духовная жизнь Америки (пер. Коваленская) - Кнут Гамсун - Публицистика
- Псевдонимы русского зарубежья. Материалы и исследования - Сборник статей - Публицистика
- Сталинград: Записки командующего фронтом - Андрей Еременко - История
- Из записной книжки. Темы - Георгий Адамович - Публицистика
- Воздушная битва за Севастополь 1941—1942 - Мирослав Морозов - История
- Кровавый евромайдан — преступление века - Виталий Захарченко - Публицистика
- Ни войны, ни мира - Валерий Юрьевич Афанасьев - История / О войне / Науки: разное
- Интимная Русь. Жизнь без Домостроя, грех, любовь и колдовство - Надежда Адамович - Искусство и Дизайн / История