Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И в завершение хотелось бы отметить, что, посетив старообрядческую церковь в Измаиле, обедню в православной церкви в Хотине, губернатор там же, в Хотине, побывал на царском молебне в еврейской хоральной синагоге. В синагоге он никогда не бывал и с готовностью согласился на просьбу местных евреев посетить их богослужение. После молитвы кантор и хор запели «Боже, царя храни». «В эту минуту мне впервые пришлось неожиданно и быстро практически разрешить трудный вопрос этикета: в синагоге нельзя снимать головной убор, а народный гимн надо слушать с непокрытой головой. Я вышел из затруднения, приложив руку к козырьку форменной фуражки, как бы отдавая кому-то честь, и в таком положении прослушал гимн».
Посещение синагоги запомнилось Урусову ещё и тем, что среди хористов он различил удивительно чистый, сильный и верный альт. Раввин сказал, что он принадлежит тринадцатилетнему сыну бедного портного. Урусов даже поднялся и отошёл в угол, чтобы лучше видеть подростка. «Без преувеличения скажу, что такого альта я в жизни ни разу не слышал; он наполнял всю залу, пел необыкновенно уверенно, с удивительным драматическим подъёмом, исполняя какое-то мне незнакомое произведение Мендельсона». Его порывом было чем-то одарить мальчика, и в конце концов, с разрешения раввина, князь вручил ему золотой, ибо раввин, проявив изворотливость ума, объяснил, что монета в данном случае не деньги, а просто золотая вещь, которую певец может принять в подарок. Дальнейшая судьба этого еврейского Робертино Лоретти осталась неизвестной. И эта история с посещением синагоги, как и вышеприведенный эпизод, говорит о многом и добавляет немало уважения к автору этой и впрямь удивительной книги.
Будучи депутатом Первой Государственной Думы, князь Урусов принял участие в обсуждении вопроса об ответственности правительственных органов в погромах 1905 года (они произошли во всех губерниях Белоруссии, Одессе, Кишинёве, Ростове-на-Дону, Екатеринославе, Симферополе). Бывший губернатор Бессарабии сделал вывод, что опасность погромов не исчезнет, «пока на дела управления и судьбы страны будут влиять люди, по воспитанию вахмистры и городовые, а по убеждениям – погромщики». Вот к какому заключению пришёл потомственный русский дворянин, надышавшись «особенным еврейско-русским воздухом».
А что касается евреев, то они ответили на погромы массовым исходом. До Первой мировой войны эмигрировал каждый четвёртый российский еврей.
Глава 9. Кишинёв Довида Кнута: реальный и в контексте вечности
Бывают в жизни странные схождения… Надо же было такому случиться, что Мирон (Меир) Фиксман, отец будущего известного поэта русского зарубежья Довида Кнута (он принял как псевдоним девичью фамилию матери), прибыл в Кишинёв со своим семейством почти одновременно с новым губернатором и поселился именно на Азиатской улице, в этом эпицентре погрома! Выбор места проживания говорит о том, что материальное положение семьи оставляло желать лучшего. Лавочка, которую открыл отец семейства, была убогой. Во всяком случае, его сын и через двадцать лет вспоминает:
И дым, и вонь отцовской бакалейки —
Айва, халва, чеснок и папушой, —
Где я стерёг от пальцев молдаван
Заплесневелые рогали и тарань.
Весьма скудные сведения о детстве и юности поэта в Кишинёве можно почерпнуть исключительно из его прозы и стихов. Он родился вместе с ХХ веком в бессарабском городке Оргеев (Орхей), ему было три года, когда семья перебралась в Кишинёв, и двадцать лет, когда она, по инициативе юноши, его покинула.
В 30-е годы в парижских периодических изданиях печатались рассказы Кнута о кишинёвской жизни, своего рода физиологические очерки, картины еврейских нравов провинциального города. Их герой – образ автобиографический, а потому доверимся тексту:
«Вот, к примеру, Мончик Крутоголов. Сколько этот мальчик получил отцовских пинков, щипков и самых разнообразных пощёчин – дай Бог моим друзьям столько дней здоровья, хорошего заработка и веселья. И всё за то же: за свою несчастную любовь к чтению. <…> Он читал утром за чаем, читал под партой на уроках, читал за обедом, читал в отцовской лавке, продавая отвратительную вонючую селёдку и керосин, читал на улице, по дороге на городской базар». Заметим, читал мальчик без разбора, никто не руководил его чтением, и это были книги на русском языке.
Другой его болезнью стали стихи. «Учителями Мончика были популярные поэты реалистической ориентации, вышедшие из моды в столицах, но всё ещё властители провинциальных дум – Некрасов, Апухтин, Фруг, Надсон. Стихи Дмитрия Цензора: „Я знаю, Бог меня отметил / Лучом багряным в час зари, / И я иду, красив и светел, / Путём, которым шли цари“, – Мончик знал наизусть. В них он узнал себя, они казались Мончику фактом из его, Мончиковой, биографии, написанными специально для него и о нём, хотя он не был ни красив, ни светел».
Княгиня Зинаида Шаховская, хорошо знавшая Кнута в парижский период его жизни, вспоминает, что он был «маленький, худенький, смуглокожий». «Смуглый отрок бродил по аллеям…» Знай он в юности эти стихи Ахматовой о Пушкине, мог бы примерить к себе. Он ведь отроком тоже бродил, пусть не по царскосельским, а по аллеям кишинёвского парка, который назывался Александровским, а во времена Кнута – Пушкинским. Смуглый отрок… И ранние стихи в городском журнальчике Молодая мысль юноша подписывал псевдонимом Давид Смуглый. Псевдоним Кнут появится позже, в Париже.
Углубившись в аллеи парка, подросток непременно встречался с бронзовым автором «Евгения Онегина», замысел которого рождался, возможно, тоже на этих дорожках. Он подходил к памятнику поэту, склонял голову с благоговением, читал и перечитывал строки на постаменте: «Здесь, лирой северной пустыню оглашая, скитался я…» Скиталец, странник, изгнанник… Это делало кумира, почти родного – через смуглость! – ещё более близким. Кнуту ещё неведома собственная скитальческая судьба, хотя изгойство своё он уже ощущает, но одно прибежище у него определённо есть – русский язык, русская поэзия. Это может показаться странным: ведь в семье говорят на идиш, казалось бы, это его родной язык, но книги читает запоем и стихи начинает писать в четырнадцать лет на русском языке. Что поделаешь: еврейско-русский воздух!
Судя по кишинёвским рассказам, Кнут учился в казённом еврейском училище и кончил четвёртый, последний класс уездного училища. «В казённом еврейском училище мальчиков усиленно русифицировали. Преподавательский штат состоял из воспитанников виленского учительского института, специально подготовленных к делу русификации еврейского населения.
В училище дети и впрямь ощущали себя полноправными российскими гражданами и даже как будто русскими. Но за стенами еврейского училища начиналась улица. А
- Уильям Сомерсет Моэм - Грани дарования - Г Ионкис - Публицистика
- Сталинские коммандос. Украинские партизанские формирования, 1941-1944 - Александр Гогун - История
- Духовная жизнь Америки (пер. Коваленская) - Кнут Гамсун - Публицистика
- Псевдонимы русского зарубежья. Материалы и исследования - Сборник статей - Публицистика
- Сталинград: Записки командующего фронтом - Андрей Еременко - История
- Из записной книжки. Темы - Георгий Адамович - Публицистика
- Воздушная битва за Севастополь 1941—1942 - Мирослав Морозов - История
- Кровавый евромайдан — преступление века - Виталий Захарченко - Публицистика
- Ни войны, ни мира - Валерий Юрьевич Афанасьев - История / О войне / Науки: разное
- Интимная Русь. Жизнь без Домостроя, грех, любовь и колдовство - Надежда Адамович - Искусство и Дизайн / История