Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К тому времени, как женщины легли спать на кровати в доме, а мужчины в гамаках на крыльце, почти все было решено. Но Рауль, по-прежнему опасавшийся, что его сдадут, не мог сомкнуть глаз. Любой звук представлялся угрозой; темная ночь была полна глаз и вооруженных силуэтов. Он решил, что полегчает, если принять таблетку «мандракса» из личной аптечки, но это оказалось ошибкой: предрассветные часы прошли в неясных галлюцинациях, в которых не было чудовищных фигур или грозных теней, зато было постоянное ощущение, что он падает в пустоту – не затяжным падением, а каждую секунду срываясь заново и всякий раз надеясь, что теперь-то он уж найдет, за что зацепиться.
Никогда в жизни он так не радовался утру – даром что это было ледяное утро на плоскогорье, в доме заиндевели окна, и у Рауля замерзли руки. Он встал из гамака и сквозь иней на окне посмотрел в дом: сестра складывала шерстяные одеяла, мама проводила рукой по волосам.
Вдалеке запевал петух.
Когда Рауль вернулся на равнины Тигре, преодолев обратный путь за те же пять дней, никто не спросил его ни о чем. По самому этому молчанию он понял очевидное: командиры, может, и не знают всего, но точно знают больше, чем хотят показать. Отец предупреждал его. Даже если никто не догадывался, что Кабрера хотят выйти из борьбы, всем было известно, что Рауль встречался с матерью и что его мать шантажировала командиров. Он подозревал, что наказать его могут уже за одно это. «Не ходи в Тукура, оставайся здесь, – говорил отец. – Я не знаю, что именно они знают, но точно многое. Меня уже пытались разубедить. Приезжал команданте Адольфо, сказал, что его прислало Центральное командование. Уговаривал, чтобы я не уходил. Мол, твоя жизнь здесь, ты нам нужен. Оставайся. Никогда не знаешь, что может случиться». Но Рауль был непреклонен. «Это все равно что дезертировать, – возражал он. – Я не могу так поступить с товарищами». – «Но это опасно», – говорил отец. А Рауль отвечал: «Дезертировать еще опаснее. Там точно рискуешь, что тебе что-нибудь сделают». Теперь же, в Тукура, он смотрел на товарищей, и в голову ему приходили две мысли: любой из них, не раздумывая, отдаст за него жизнь – и любой, не раздумывая, убьет его, если он дезертирует. Он правильно сделал, что вернулся.
Операция, готовившаяся месяцами, началась через два дня после возвращения Рауля. По данным разведки, группа контрагерильи занимала крестьянский дом в паре дней пути. Отряд выдвинулся, шел всю ночь и затаился на следующий день, чтобы случайно не привлечь внимания. Все, казалось, шло хорошо, наступал ясный вечер, дождя, из-за которого планы могли пойти насмарку, не предвиделось. Они знали, что находятся в скотоводческом регионе, а передвижение большой группы людей всегда пугает скот, и скот пускается бежать, грохоча копытами. В таких случаях, чтобы гул стад, подобный землетрясению, не выдал партизан, вперед обычно высылался проводник с маленьким отрядом: они спугивали скот и гнали его в нужном направлении. Так поступили и на сей раз, но случилось непредвиденное. Во время вечернего броска основной отряд разделился надвое. Всполошенные коровы бросились в промежуток между двумя группами, и Рауль, возглавлявший вторую, вдруг увидел, что во мраке на него несется бешеная, обезумевшая масса, двадцать крупных, тяжелых животных, быстрых, как в кошмарном сне.
Его сразу же сбили с ног. Он едва успел перекатиться на живот и прикрыть голову руками. Он не знал, сколько коров по нему пробежало, но точно не меньше трех. Ему казалось, что их каменные копыта топтали его в течение долгих минут. Потом он с трудом поднялся, спину саднило от ударов, и он подумал, что придись хоть один такой по затылку, точно его убил бы. На следующее утро в моче у него появилась кровь. Когда они приближались к цели, он попросил, чтобы его поставили в последних рядах, и совершенно не рассчитывал на ответ команданте Армандо:
– Ну что вы, товарищ. Вы пойдете первым. Возьмите пять человек и штурмуйте ворота.
Рауль подумал, что этот рискованный приказ мог быть своего рода поощрением, способом показать, что ему доверяют, но также и чем-то вроде посмертного наказания. Как будто командир узнал, что Рауль перестал быть одним из своих. В панике он подумал, а что, если отказаться выполнять приказ? Что с ним сделают? Но не осмелился пойти наперекор и выполнил свой долг бойца, выбрал пятерых надежных товарищей и даже добился, чтобы одному из них заменили винтовку на карабин Сан-Кристобаль, из которого можно было вести непрерывный огонь. По-пластунски дополз до ворот дома, где засела контрагерилья. Трава здесь была высокая – днем, наверное, паслись коровы, – и в рот и в глаза все время лезли травинки, но внимание Рауля занимало другое: в темноте их могли атаковать в любой момент. Он вслушивался в ночь, стараясь отделить шум, производимый товарищами, от других шумов, и вдруг откуда ни возьмись возникли четыре огромных, словно пантеры, пса и с жутким рычанием бросились на партизан.
– Что делать? – шепотом крикнул один Раулю.
– Стрелять! – ответил Рауль. – Иначе нас живьем сожрут.
Огонь длился несколько секунд. Псы завизжали под пулями и рухнули в траву, мертвые, темные, пока товарищи осознавали произошедшее: те, кто находился в доме, не могли не услышать выстрелов и в данную минуту наверняка направлялись к воротам. Рауль дал приказ лежать тихо – это был единственный шанс на выживание.
Так, лежа в траве, они и встретили рассвет. Когда подоспел остальной отряд, они ворвались в дом и обнаружили, что там пусто: команданте Армандо заключил, что коров было слышно на более дальнее расстояние, чем он предполагал, и враг успел бежать. На обратном пути он сказал Раулю, что слышал выстрелы и думал, что все шестеро у ворот погибли. Рауль не уловил в его голосе облегчения. Всю дорогу он плелся позади и пытался привыкнуть к новому ощущению: ему было страшно. Только теперь он понял, что раньше с ним такого не случалось. Это походило на дискомфорт в районе солнечного сплетения, а еще выражалось в странной рассеянности, как будто важнее был не сам момент, когда он рисковал распрощаться с жизнью, причем весьма болезненным образом, а лицо матери, лицо сестры, лицо отца – они появлялись словно напоминание о том, что его ждет, если он выживет. Он три года прожил, постоянно ощущая близость смерти и желая, чтобы она его не коснулась, но это было не то же самое. Каждое утро он встречал, молча радуясь, что ему отпущен еще один день, но страх, настоящий страх испытал только в этом походе. Одной ногой он уже на воле – думал он без слов.
Позже он узнал, что в те абсурдные ночи, когда его затаптывали коровы и хотели разорвать собаки, Лус Элена встречалась в Медельине с двумя членами партии и сообщала им свои условия: она заберет детей командиров, только когда ее собственные муж и сын окажутся дома, целые и невредимые и с твердыми гарантиями, что никто не станет их наказывать. Разумеется, она напомнила им про все, что семья Кабрера сделала для партии, про все деньги, весь пот, всю преданность, которыми они пожертвовали ради партии с момента возвращения в Колумбию; напомнила, что Фаусто пользуется большим уважением компартии Китая, и даже высказалась в том духе, что без его имени колумбийская партия была бы всего лишь сектой без роду без племени. Но, возможно, во всех этих речах не было необходимости, потому что правда в голом остатке состояла в следующем: если Лус Элене
- Тайная история Костагуаны - Хуан Габриэль Васкес - Историческая проза / Русская классическая проза
- Марина из Алого Рога - Болеслав Маркевич - Русская классическая проза
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Как быть съеденной - Мария Адельманн - Русская классическая проза / Триллер
- Яблоки из сада Шлицбутера - Дина Ильинична Рубина - Русская классическая проза
- Кубик 6 - Михаил Петрович Гаёхо - Русская классическая проза
- Сети Вероники - Анна Берсенева - Русская классическая проза
- Из дневника одного покойника - Михаил Арцыбашев - Русская классическая проза
- Миллионы - Михаил Арцыбашев - Русская классическая проза
- Пропасть - Михаил Арцыбашев - Русская классическая проза