Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По мере продвижения на восток, наслушавшись разговоров взрослых, он всё больше укреплялся в мысли, что нужно добираться до Астрахани. Когда-то беспризорники 1920-х годов мечтали о Ташкенте: Ташкент – город хлебный! Теперь земным раем казалась Астрахань: тепло, арбузы, много рыбы… Рыбы было и впрямь много, но никто не давал её бесплатно. Воровать он ещё не научился. В довершение ко всему его свалил сыпной тиф. Вши заедали. Как оказался в лазарете – не помнит, как выжил – до сих пор не понимает.
А состав Ольшанских продолжал движение. Возле Днепропетровска беженцев, среди которых было много бессарабцев, высадили из поезда. Палящий зной, хочется пить, горячий воздух дрожит. В ожидании проходящего на восток поезда люди сгрудились на платформе, и тут начался страшный налёт. Это тебе не степь: ни кукурузы, ни пшеницы. Где укрыться?! Ицик испытывал животный страх перед бомбёжками, при воющем звуке приближающихся самолётов он начинал метаться, и женщины боялись, что он в панике убежит неведомо куда и они его потеряют. Мишенью для бомбометания были подъездные пути, сообразив это, Ольшанские бросились прочь от платформы. На их глазах взлетали в воздух вагоны, рельсы, шпалы. Идти дальше предстояло пешком. И они шли по разбитым грунтовым дорогам, по ним двигались обозы, пастухи гнали мычащих голодных коров подальше от линии фронта, а она, эта линия, неумолимо приближалась, настигала… Если удавалось проехать сто километров, это было для беженцев большим счастьем. Но в конце концов до Батайска они добрались, а его уже бомбили. Ростов обошли стороной. Сумели сесть в поезд на Краснодар. Там ещё текла мирная жизнь. Рахили удалось продать на базаре новое платье за хорошие деньги. На это они смогли купить продукты.
Эвакуация, а точнее бегство (ведь их не вывозили планово с заводом или предприятием) для жителей Бессарабии, не знающих советских законов и порядков, а подчас и русского языка, была вдвойне мучительна. Тем не менее Кишинёв покинуло 90 % еврейского населения. Евреи, проживавшие в местечках, по большей части, остались. Что с ними произошло, легко можно представить. Да и эвакуацию перенесли не все. Болезни косили детей, старики не выдерживали тягот пути. Мучили голод, жажда, сбитые в кровь ноги, вши.
На пути Ольшанских, как, впрочем, и в странствиях маленького Саши Сидельникова по дорогам войны, встречались добрые люди. В кубанской станице Поповической сероглазый подросток, или, как сейчас говорят, тинейджер приглянулся маленькой хуторянке: «Мамо, дывытыся, якый гарный хлопчик прыйихав до нас! А призвыще якэ цикавэ: Ишачок!»
Мирошниченки поселили Ольшанских у себя, в чистой горнице. Кубанские казачки отличались удивительной опрятностью. Юный бессарабец любовался их статью и отмечал, что, когда они шли на поле, всегда с песнями, то на тяпке, перекинутой через плечо, у каждой висел узелок со снедью в белоснежной косынке-хусточке. Ишачок, его мама, тётя и старшая сестра какое-то время работали в колхозе, зарабатывая на пропитание, но немцы наступали, и им пришлось уходить.
В колхозе горских евреев их встретили недружелюбно. Будучи много ортодоксальнее бессарабцев, местные их за евреев вообще не признали. Однажды немецкий самолёт добрался и до этого глухого угла, и Ольшанские решили идти дальше. Отвезти их до ближайшей станции горские евреи отказались, телегу не дали. До Моздока шли пешком. За долгие месяцы пути до них доходили слухи, что отец жив, что его видели то в одном, то в другом месте. Он двигался в восточном направлении как бы параллельно им, и они не теряли надежды. Но последняя новость их пригнула: родственник рассказал, что в одной из станиц, внезапно захваченной немцами, он видел старшего Ольшанского в толпе евреев, которых гнали на расстрел. Сам он, зарывшись в стог, уцелел случайно.
Случайным было и их спасение. Добравшись до Махачкалы, где существовал эвакопункт, они были, наконец, зарегистрированы и получили статус беженцев. Их данные были внесены в картотеку в Бугуруслане. Они получили направление в Среднюю Азию, точнее, в Казахстан. Но туда нужно было ещё добраться. Самоходная баржа, на которую их погрузили, не успев выйти в открытый Каспий, попала в жуткий шторм и села на мель. Обледенение грозило ей неизбежной гибелью, в предчувствии каковой капитан напился в усмерть: «Всё равно пропадать!» Двое суток беженцы провели в ледяном трюме, пока две подводные лодки не стащили эту лайбу с отмели, после чего она продолжила плаванье и доставила полуживой «груз» в Красноводск.
Саше Сидельникову, который в Астрахани, оправившись от тифа, уже влился в армию беспризорников, тоже довелось с двумя дружбанами пересекать Каспий на похожей лайбе, но её капитан и два помощника проявили милосердие к несчастным пацанам, накормили их досыта и дали отоспаться в тепле. Таким образом, он из Астрахани тоже попал в Казахстан, где голодного оборвыша ждали страшные испытания, где ему пришлось бороться за жизнь в нечеловеческих условиях и в одиночку.
А наш Ишачок в Средней Азии тяжко занемог. Больного корью, его в числе других детей сняли с поезда возле станции Мары. Из тридцати детей и подростков, доставленных на открытом грузовике в город, выжили только Ольшанский и ещё одна девочка. Им не досталось места на скамейках, и они валялись на полу грузовика, это их и спасло, там они укрылись от ледяного ветра. Корь дала осложнение – воспаление лёгких, его он перенёс на ногах, поскольку из больницы выписали, и они продолжили свой нескончаемый путь, пока не оказались, наконец, на эвакопункте в Алма-Ате, где Ольшанские провели около трёх месяцев. Эвакопункт находился в здании у вокзала; в огромном зале на полу на тюках и котомках (чемоданы имели немногие) гнездились семьи эвакуированных в ожидании, когда им определят конкретное место проживания.
Однажды Рахиль, продавая роскошную ночную рубашку из своего приданого, от которого остались уже крохи, познакомилась на торжище с покупательницей, эвакуированной москвичкой, художницей, женой известного адвоката Брауде. Узнав, что Рахиль – портниха румынской выучки, дама пригласила её к себе. В течение месяца она обшивала и саму Брауде, и её подруг из московской элиты, жила в человеческих условиях и неплохо заработала. Ей даже удалось купить по случаю ручную швейную машинку, их будущую кормилицу, да ещё и коробочку иголок к ней в придачу.
А у её младшего брата тем временем перенесённая на ногах пневмония обернулась воспалением среднего уха, оно дало нагноение, голова распухла.
- Уильям Сомерсет Моэм - Грани дарования - Г Ионкис - Публицистика
- Сталинские коммандос. Украинские партизанские формирования, 1941-1944 - Александр Гогун - История
- Духовная жизнь Америки (пер. Коваленская) - Кнут Гамсун - Публицистика
- Псевдонимы русского зарубежья. Материалы и исследования - Сборник статей - Публицистика
- Сталинград: Записки командующего фронтом - Андрей Еременко - История
- Из записной книжки. Темы - Георгий Адамович - Публицистика
- Воздушная битва за Севастополь 1941—1942 - Мирослав Морозов - История
- Кровавый евромайдан — преступление века - Виталий Захарченко - Публицистика
- Ни войны, ни мира - Валерий Юрьевич Афанасьев - История / О войне / Науки: разное
- Интимная Русь. Жизнь без Домостроя, грех, любовь и колдовство - Надежда Адамович - Искусство и Дизайн / История