Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обнаружив в книге «Записки губернатора», о которой речь шла выше, среди иллюстраций, подобранных Аурелом Маринчуком, детскую фотографию Ефросиньи и её брата Антона, а также фото их родителей, испытала глубокую радость – точно со старыми знакомыми встретилась. Память о Ефросинье не должна умереть.
1941 год был страшным для бессарабских евреев. «Поднимали» не только «классово чуждых», но и ремесленников, мелких лавочников, портных – всех, у кого помощники работали по найму. Был выслан на север Север, в Архангельск, писатель Залман Розенталь, редактор ежедневной газеты «Унзер цайт», выходившей при румынах на идише. В этой газете публиковал под псевдонимом Идл Меламед свои книги Исроел Вайнштейн, он тоже был репрессирован, его выслали в Сибирь. Их взяли неожиданно, в чём были, полуодетых. Эти новости Исаак узнал из первых уст: он был дружен с племянником Розенталя Максом, после войны учился с ним в техникуме. Розенталю поначалу дали 8 лет, но они растянулись на 15. Вернулся он полуживой и вскоре умер.
Полным ходом шёл разгром сионистских партий и организаций. Первыми под каток советской власти попали еврейские общественные деятели, аресты и высылки продолжались вплоть до начала войны 22 июня 1941 года. Многим запомнился день 12 июня 1941-го, когда более тысячи евреев, обвинявшихся в сионизме, были взяты прямо из домов и отправлены кто в Сибирь, кто – в Среднюю Азию. Правда, нет худа без добра: те, кто выжили в ссылке, избежали ещё более страшной участи соплеменников, оставшихся под немцами и румынами, последние зверствовали не меньше гитлеровцев, хотя от румын иногда можно было и откупиться.
Многие превратились вдруг в спецпереселенцев. Речь идёт не только о евреях, но и о тысячах молдаван. Оторванные от родных мест, лишённые имущества, разлучённые друг с другом (мужчины – в одном эшелоне, женщины с детьми – в другом), растерянные и растерзанные, засланные в Тмутаракань, они были надолго ограничены в правах. За год Бессарабия пережила две депортации в Сибирь – в 1940-м и 1941 году. Похватали не меньше 30-ти тысяч. Назад почти никто не вернулся, некоторые просто не захотели.
Возможно, существовал какой-то план-разнарядка на количество репрессированных, и однажды Ицик чуть не попал под «железную метлу». Он сидел на крыльце с бабушкой, когда рядом остановились два красноармейца с офицером и овчаркой. Не глядя в список, офицер скомандовал: «Собирайтесь, пойдём!» Маленький Ольшанский поинтересовался: «А кто вам нужен?» – «Ишь, молодой да ранний! – бросил офицер и, заглянув в список, назвал чужую фамилию. «Таких в нашем доме нет», – ответил «молодой да ранний». И смерть прошла мимо.
Но смерть всё же не обошла семью Ольшанских. В начале 1941-го умерла бабушка. Её успели похоронить по-человечески, т. е. по обряду, на еврейском кладбище на Скулянке, даже поставили надгробие: длинный, напоминающий гроб косауцкий камень (в Молдавии он высоко ценился). Замшелый, ушедший в землю, он стоит по сей день. Ицик горько оплакивал утрату. Стоя у могилы, просил прощенья, если он чем-то обидел бабушку. Но ответа не получил. С её уходом он лишился ласки, которой так жаждала детская душа и в которой ему от рождения было отказано родителями.
В семье происходили и другие события. Отца обязали вступить в артель сапожников. Он продолжал иногда работать дома «по-чёрному», но основное время проводил в артели, приобщаясь к коллективному труду. Но артель не могла обеспечить своих работников сырьём, не хватало заказов, заработки были мизерными. Рахиль и Шика теперь тоже работали в пошивочной артели «Большевик». Ей, модистке высокого класса, обслуживавшей в Бухаресте дам из дипломатического корпуса, пришлось теперь кроить и строчить рабочие спецовки. Был ли спрос на эту продукцию или нет – никого не интересовало, зато был план. Многие приятели Шики, молодые ребята, поддались агитации ехать на стройки коммунизма и, не разбираясь, что к чему, подписали договоры, получив так называемые «подъёмные» деньги. Они уговаривали Шику ехать с ними, но родители воспротивились и оказались правы.
Молодых молдаван и евреев Бессарабии привезли на шахты Донбасса. Оказавшись в забоях, юноши быстро утратили боевой задор и попытались вернуться назад. Дело кончалось тем, что беглецов ловили, судили как дезертиров трудового фронта и отправляли в места отдалённые, кого на пять, кого на семь лет. Уцелели немногие. Одному из друзей Шики, Давиду Паскарю, удалось добраться до дома, родные прятали его до начала войны, а властям было не до его проступка.
Местных жителей поражало, с какой жадностью приезжие советские граждане, штатские и красноармейцы, набрасывались на продукты на базаре и в магазинах, как буквально сметали с полок товары, раскупая обувь, ткани в неимоверном количестве. Первые месяцы ещё существовала частная торговля, работали греческие кофейни, армянские кондитерские, французские кафе, расплодившиеся при румынах, и в ходу были прежние деньги. Затем был объявлен обмен денег по грабительскому курсу: за один рубль – сорок леев. А рубль уже тогда был «деревянный». Так что «освободители» скупали товары за бесценок. Вскоре впервые появились очереди, а потом исчезли товары.
В жизни младшего Ольшанского также произошли большие перемены. Советская власть запретила детский труд, и мальчика вернули в школу, причём он оказался в помещении той же школы при Георгиевской церкви, которую два года назад покинул, но учителя были другие – из России. Его, как и всех учеников Бессарабии, посадили на класс ниже, то есть он в 1940 году оказался вновь в четвёртом классе. Для чего это делалось? Обучение перешло с румынского языка на русский, а далеко не все дети (особенно сельские) им хорошо владели. Ольшанский был исключением, и новая учительница удивлялась: «Ты же говоришь совсем как я!» Но грамматики русского языка он тоже не изучал. Так что противиться было бесполезно.
В одном классе с Ольшанским оказались его двоюродный брат и две кузины, тройка Райгородецких. Кузен до этого посещал иешиву на Поповской, которая давала высшее религиозное образование, и руководил ею главный раввин Кишинёва и Бессарабии, сам Идл-Лейб Цирельсон, один из крупнейших галахических авторитетов, автор многих книг по иудаике, знавший шесть иностранных языков, представлявший интересы евреев в парламенте Румынии. Но его заслуги не учли, и иешиву закрыли. Отныне образование могло быть только светским, потому иешивы, хедеры, Талмуд-Торы позакрывали. Никакой религии! Правда,
- Уильям Сомерсет Моэм - Грани дарования - Г Ионкис - Публицистика
- Сталинские коммандос. Украинские партизанские формирования, 1941-1944 - Александр Гогун - История
- Духовная жизнь Америки (пер. Коваленская) - Кнут Гамсун - Публицистика
- Псевдонимы русского зарубежья. Материалы и исследования - Сборник статей - Публицистика
- Сталинград: Записки командующего фронтом - Андрей Еременко - История
- Из записной книжки. Темы - Георгий Адамович - Публицистика
- Воздушная битва за Севастополь 1941—1942 - Мирослав Морозов - История
- Кровавый евромайдан — преступление века - Виталий Захарченко - Публицистика
- Ни войны, ни мира - Валерий Юрьевич Афанасьев - История / О войне / Науки: разное
- Интимная Русь. Жизнь без Домостроя, грех, любовь и колдовство - Надежда Адамович - Искусство и Дизайн / История