Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выступили в три часа ночи, после краткой речи Армандо о смысле революции и будущем Колумбии. Он напомнил своим людям, что все они – герои, поскольку сражаются за свободу угнетенного народа. Через час они увидели огни Сан-Хосе. Человек двести, в том числе прибывших из самых отдаленных мест, окружило селение. Шагая в ногу с товарищами, во мраке, в гуще раскидистых деревьев, Рауль вдруг иррациональным образом ощутил, что все вокруг так же, как он сам, жаждут броситься в бой. В рюкзаке у него лежало тридцать динамитных шашек, и он должен был взорвать их в воротах полицейской казармы, где находилось, по докладам разведки, двенадцать человек. Они дошли до места. Армандо, руководивший операцией, дал отмашку, и Рауль понял, что пора устанавливать взрывчатку.
Он вручил один конец шнура товарищу рядом, обогнул, разматывая шнур, угол стены и дошел до двери. На втором конце находился запал, который Рауль должен был крепко вставить в динамит, чтобы не выскочил, когда товарищ дернет за шнур. Он уже собирался этим заняться, когда на другом краю селения началась перестрелка. Позже они узнали, что произошло: группа товарищей решила устроить импровизированную заставу, чтобы прикрыть маневры остальных, хотя никто им такого не приказывал. По неудачному стечению обстоятельств первый попавшийся местный житель оказался пьян в стельку, и герильеро по недомыслию пальнули в него два раза, когда он не остановился на их окрики. Услышав выстрелы, товарищ, державший шнур, резко повернулся, то ли от удивления, то ли от испуга, и привел взрыватель в действие прежде, чем Рауль успел отскочить.
Взорвавшийся запал разнес Раулю руку. Осколки пробили кожу, впились в плоть, от кисти до плеча все закровило. У него страшно заболело лицо, и один глаз залило кровью, но он сообразил, что его первый долг – сохранить динамит. Он схватил шашки и бросился за угол – как раз вовремя: полицейские, проснувшись от выстрелов и взрыва, начали стрелять из окон. Когда рассвело, Армандо сказал Раулю, что ухо у него тоже ранено; тот поднес руку и обнаружил, что довольно большого куска уха не хватает. От тепла кожи и первых лучей солнца кровь вместе с пылью от взрыва запеклась, образовав от брови до челюсти такую густую пасту, что невозможно было даже проверить, на месте ли глаз. Звуки долетали до Рауля плохо – слух пострадал от взрыва, – но он продолжал сражаться, не очень-то понимая, куда стреляет. Он утратил ощущение пространства, а вскоре и вовсе перестал соображать, что с ним происходит.
На обратном пути ему рассказали, что штурм был крайне успешным: пока одни герильеро грабили аптеку и уносили деньги из Аграрного банка, другие пробрались в амбары местного богача, раздали зерно людям и забрали пару мешков для лагеря. В рюкзаках тряслась щедрая добыча: консервированные сардины, сгущенное молоко, соленые галеты и карамель. На холм Парамильо взбирались той же тропой, по которой сошли. Рауль слушал одним ухом, но не слишком внимательно, потому что до сих пор не мог понять, окривел он от взрыва или нет. Винтовка М1, использовавшаяся американцами в Корее, предназначалась для позиционной войны, а не для переходов по плоскогорью и больно оттягивала плечо. Армандо то ли ушел далеко вперед, то ли, наоборот, отстал. Рауль искал его здоровым глазом и не находил. Его окружали товарищи из лагеря и другие, которых он не знал. Часа три спустя после начала отступления из Сан-Хосе они увидели в стороне от тропы дом под цинковой крышей, такой же, как в селении, только беднее, и окружили его, намереваясь взять штурмом.
Раулю приказали заложить динамит, не использованный в Сан-Хосе. Он спросил, кто в доме, ему сказали одно слово: «Враг». Он не понял, как остальные пришли к такому заключению, но им явно было известно больше, чем ему, и оставалось только подчиниться. Он приблизился к дому так же, как к казарме, так же заложил динамит, но на сей раз успел вставить запал и отойти прежде, чем товарищ дернул за шнур, и запал взорвался, и динамит взорвался, отчего цинковая крыша разлетелась на куски, но стены остались стоять. Взрыв динамита на открытом воздухе произвел такой грохот, что он отдался у Рауля даже в животе.
– Выходите и сдавайтесь! – прокричал кто-то из товарищей. – И мы вас пощадим.
Через пару секунд изнутри дома кто-то ответил, да, выходим, и на пороге появились первые силуэты. Это оказались не военные: на них не было формы, и оружие, которое они поднимали над головой, не походило на оружие колумбийской армии. Четверо мужчин и женщина. Рауль понял, кто это; он слышал про таких людей – команданте Фернандо называл их люмпен-крестьянами. Их нанимали в качестве защиты, этакой маленькой частной контрагерильи. Ни один из пяти не оказал ни малейшего сопротивления, все сдались по первому требованию. Поэтому дальнейшее явилось для Рауля полной неожиданностью: товарищи молча расстреляли их на месте, при этом аккуратно обойдя женщину. Рауль, не веря своему оставшемуся глазу, с ужасом увидел, как один товарищ подошел к рухнувшему, но еще шевелившемуся телу и добил его двумя ударами мачете. Потом обратился к женщине, которая съежилась от звуков стрельбы и истерически кричала.
– Идите и расскажите другим, чтобы неповадно было.
Инцидент полностью вывел Рауля из строя. Ничему подобному его в Китае не учили. Там правило было очень четким: если врагу обещали сохранить жизнь в случае сдачи в плен, обещание следует выполнять, потому что только так сдадутся остальные. Но он ничего не сказал. Не сказал, что товарищи поступили неправильно, что люди в доме были такие же крестьяне, как все остальные, что жестокость, в конце концов, не должна быть чертой революции. Отряд шел всю ночь и весь следующий день. На привале Раулю дали обезболивающее, и от него он впал в такую сонливость, что больная голова перестала думать о пережитом ужасе. Он был этому рад. Тело могло предать его в любой момент, а теперь, в дурмане, у него получилось даже забыть, что на мир он смотрит только одним глазом. Два раза во время коротких, по нескольку минут, привалов он засыпал стоя, опираясь на длинное дуло своей М1, и не мог вспомнить, во сколько они в результате добрались до места ночевки. Проснувшись на следующий день, увидел, что над ним стоит группа товарищей. Среди них был Карлос, врач, выбравший ему имя. Он сидел подле Рауля с ведром теплой воды и тряпицами, нарезанными из старых рубашек.
– Я, кажется, потерял глаз, товарищ, – сказал Рауль.
– Спокойно, – ответил Карлос. – Сейчас посмотрим, только лежите спокойно.
Он начал отмывать ему лицо мокрыми тряпицами. Засохшая паста постепенно размокла, и глаз наконец увидел свет, точнее, ослеп от яркого дневного света. Рауль заплакал, не скрываясь. Или по крайней мере надеясь, что слезы облегчения нетрудно будет спутать с водой от тряпиц.
Восстановление было похоже на медленное чудо. Сильнее всего в те неповоротливые дни Рауля мучила не боль в опаленной коже и не мысль о едва не утраченном глазе, а новое чувство – чувство вины. Если это действительно была вина. Он никогда не испытывал ничего подобного и не мог точно распознать, но когда применял именно это слово, все вставало на свои места.
- Тайная история Костагуаны - Хуан Габриэль Васкес - Историческая проза / Русская классическая проза
- Марина из Алого Рога - Болеслав Маркевич - Русская классическая проза
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Как быть съеденной - Мария Адельманн - Русская классическая проза / Триллер
- Яблоки из сада Шлицбутера - Дина Ильинична Рубина - Русская классическая проза
- Кубик 6 - Михаил Петрович Гаёхо - Русская классическая проза
- Сети Вероники - Анна Берсенева - Русская классическая проза
- Из дневника одного покойника - Михаил Арцыбашев - Русская классическая проза
- Миллионы - Михаил Арцыбашев - Русская классическая проза
- Пропасть - Михаил Арцыбашев - Русская классическая проза