Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рауль и Эрнесто крепко обнялись. Теперь они точно знали, что вернулись к жизни.
XIX
Сначала были беспорядочные вспышки: повторяющиеся приступы сверлящей боли, ощущение, что ее несут в гамаке через кауканскую сельву, голоса, прочившие дурное, хотя Соль не испытывала ужаса, который должна была бы испытывать. «Помрет она», – говорил один голос, а второй: «Оставьте ее. Тут уже ничего не сделаешь». В тумане забытья она узнавала голос Гильермо, а потом это был уже не Гильермо, а отец, а потом ее наставник с фабрики будильников и даже Карл Крук: «Не волнуйся, Лили, все будет хорошо». Время от времени она вспоминала, как ее качает в кузове пикапа и каждая выбоина на дороге отдается такой болью, словно в тело впиваются тысячи иголок, или слышала шуршание резиновых сапог в листве на тропах сельвы и обеспокоенные голоса: «Кровь перелили? Там коагулен-то был?» Соль протягивала руку до кого-то дотронуться, почувствовать тепло другой руки, но наталкивалась на пустоту. Иногда раздавался ее собственный умоляющий голос: «Сообщите моей семье!» Но непонятно было, на самом ли деле она произносит слова, потому что никто не отвечал. И она не могла бы с уверенностью сказать, что люди вокруг нее настоящие. Возможно, все это не имело никакого отношения к реальности.
Позже она выяснила, что случилось после того, как ей выстрелили в спину, хотя в сбивчивом рассказе все равно оставались пропуски, кое-каких кусков не хватало. Соль узнала, что собравшийся на судилище отряд под началом команданте Мануэля признал ее виновной в семнадцати преступлениях и приговорил к смерти, но так и не узнала, почему после того, как она развернулась и пошла, а команданте выстрелил, решив привести приговор в исполнение на месте, ее отвезли в соседний лагерь и оказали первую помощь. «Сначала расстреливают в спину, потом помогают, – говорила она впоследствии, – поди пойми этих сволочей». Спасло ее только невероятное везение, да еще сочувствие горстки людей. Как она выжила, никто не понимал. С одной стороны, видимо, помог жесткий резиновый рюкзак, который был у нее на спине в момент выстрела: пуле пришлось преодолеть его со всем содержимым, прежде чем войти в ткани. С другой, внутренняя бюрократия герильи каким-то образом устроила так, что весть о расстреле дошла до Гильермо, и Гильермо взял дело в свои руки, вывез ее из Эль-Тамбо, дождался, пока она оправится достаточно, чтобы совершить дальнее путешествие, и несколько недель спустя поехал с нею в Медельин. Они направлялись к ее дедушке и бабушке, родителям товарища Валентины, представителям буржуазии, которые являли собой все, против чего Соль и ее семья сражались долгие годы.
– Но почему к ним? – спросил Гильермо.
– Потому что у меня больше никого нет.
Отец по-прежнему был в сельве, на другой стороне Парамильо, брат – на равнинах Тигре, мать – в боготинской тюрьме. Семья рассеялась, и Соль осталась одна в этом мире.
– Ну, не совсем одна, – сказал Гильермо. – Я с вами.
– Я могу и сама доехать.
– Сама вы и до угла не дойдете. Позвольте вам помочь, в этом нет ничего плохого.
И вот однажды утром, с первыми лучами рассвета, они оказались у дверей дома в квартале Лаурелес. Заспанный дедушка Эмилио открыл и взглянул на Гильермо с удивлением, а на Соль – без видимого удивления. «Дедуля, я только что приехала из Албании и нигде не могу найти маму с папой», – выпалила она. Она сама не знала, почему предпочла эту ложь любой другой. Наверное, не успела придумать ничего лучше. Дон Эмилио расхохотался.
– Солнышко, не пори чушь, – сказал он. – Твои родители в герилье, а ты приехала не из какой не из Албании. Но главное, что теперь ты здесь, у себя дома. Добро пожаловать! Мы разделим любую твою судьбу.
Она как будто заново родилась. Дедушка с бабушкой отвезли ее в Талару, свою усадьбу в горах Рионегро, идиллическое место, к которому вела обрамленная цветами дорога. Марианелла дышала чистым горным воздухом, спала на свежевыглаженной простыне поверх перины, под шерстяным одеялом, от которого иногда чихала, и медленно выздоравливала, причем это касалось не только раненого тела. Врачи не сумели вынуть пулю – в здешних местах не было инструментов и условий для такой сложной операции, – но тело взяло задачу на себя и за несколько месяцев волшебным образом полностью восстановилось с пулей внутри. Марианелла рано вставала, выходила с чашкой кофе в руках под весеннее небо, и иногда ей удавалось забыть, что она скрывается, что за пределами усадьбы, в реальной жизни, ее разыскивает и лесная, и городская герилья, и если найдут, ничего хорошего не жди. Она думала о семье, гадала, где они, волновалась за них. Думала и о Гильермо, и к благодарности неожиданно примешивались другие чувства.
Гильермо иногда ее навещал. Неизвестно было, откуда именно он появлялся всякий раз, но явно издалека – пахло от него дорогой. Он никогда не ночевал в усадьбе, потому что дедушке с бабушкой это не понравилось бы, но за время долгих визитов Марианелла многое узнала о его жизни. У него было трое маленьких детей от первого брака; мать этих детей, его первая жена, умерла очень молодой (но Гильермо не говорил – от чего); сам он вот уж несколько месяцев подумывал выйти из герильи. Кто бы мог подумать, что такая женщина, как Марианелла, птенец, выпавший из буржуазного гнезда, укажет ему выход?
Шесть дней, проведенных с Эрнесто в сельве (из которых четыре они скитались, не зная дороги), произвели в Рауле перемены, которые дали о себе знать не сразу, но постепенно проявились в следующие месяцы. Например, его не слишком впечатлило известие, что Орландо был ранен, двое суток истекал кровью из раздробленного бедра, мужественно молчал, отказывался пособничать врагу и без особых мучений – по официальной версии – умер в деревенской тюрьме. У Рауля как будто отвердела душа.
– Что же, – сказал он Эрнесто, – уж лучше он, чем мы.
В конце года еще одна новость потрясла лагерь: команданте Фернандо пал в бою. Точные обстоятельства оставались неизвестны, но говорили, что военные напали на его отряд на северо-западе Антиокии, совсем рядом с рекой Каука, когда он направлялся на партийный пленум на равнинах Тигре. После своего «разжалования», от которого другой не оправился бы, Фернандо начал настоящую политическую кампанию снизу, завоевывая новые симпатии и сохраняя преданность тех, кто и так являлся его горячим сторонником, и под конец набрал столько очков, что даже позволил себе мечтать о месте генерального секретаря. Первая попытка не увенчалась успехом, и было ясно, что на пленум на равнинах Тигре он отправился как раз за тем, чтобы сместить нынешнего секретаря, Педро Леона Арболеду. Последние дни 1971 года и первые 1972-го – жара, чистое небо, ласковый ветерок, сквозящий под навесами, белый, ранящий глаза свет – навсегда остались связаны с новостью о его смерти, и долго казалось, что это единственное в мире событие. Рауль втайне расценивал смерть Фернандо как свое освобождение и робко надеялся, что теперь для него откроется новое будущее в герилье.
Довольно скоро подвернулась возможность: командиры объявили о важной операции. Армандо не объяснил, в чем она будет состоять и куда они отправятся, но само известие
- Тайная история Костагуаны - Хуан Габриэль Васкес - Историческая проза / Русская классическая проза
- Марина из Алого Рога - Болеслав Маркевич - Русская классическая проза
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Как быть съеденной - Мария Адельманн - Русская классическая проза / Триллер
- Яблоки из сада Шлицбутера - Дина Ильинична Рубина - Русская классическая проза
- Кубик 6 - Михаил Петрович Гаёхо - Русская классическая проза
- Сети Вероники - Анна Берсенева - Русская классическая проза
- Из дневника одного покойника - Михаил Арцыбашев - Русская классическая проза
- Миллионы - Михаил Арцыбашев - Русская классическая проза
- Пропасть - Михаил Арцыбашев - Русская классическая проза