Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Осталось всего несколько часов, и я чувствую себя как перед прыжком в пропасть. Меня что-то пугает! Сколько раз мы с мамой провожали других товарищей! Глубоко ночью, высоко в горах, куда едва заезжает автомобиль. И всегда говорили, как это страшно и как достойно восхищения. А теперь пришел мой черед. И я решительно иду вперед!
Автобус отправился чуть позже пяти. Шел дождь. Серхио плохо знал эту часть города и не понял, в каком направлении они выезжают и по какой дороге. К тому же голова у него была занята другим: ему сказали, что в том же автобусе едут еще два будущих партизана, и он довольно долго пытался, когда случайный дорожный фонарь освещал нутро автобуса, понять, кто именно из пассажиров – их товарищи. Отражается ли революция на лице молодого человека? Меняются ли черты от желания менять мир? Марианелла сидела в трех рядах позади него, потому что им строго запретили садиться вместе. Серхио обернулся и подумал, что те двое, возможно, тоже пытаются их опознать. У него промелькнула мысль, что шаг, который он совершает в эту минуту, на неопределенный срок откладывает его жизнь в кино, но он сразу же застыдился своего буржуазного беспокойства. Ему пришло в голову, что домой он вообще, возможно, не вернется; он задумался, что бывает с мечтами, которые умирают, даже не начавсбываться, и его снова накрыла глухая грусть, но с налетом вины. Как там, интересно, Лус Элена? Как она встретила новость, что ее дети ушли в герилью, не попрощавшись с ней? А отец что подумал? За этими размышлениями его застала глубокая ночь. Он украдкой взглянул на Марианеллу, которая уже спала, привалившись к окну, закрыл глаза, заставляя себя отдохнуть. И уснул.
Ехали больше пяти часов. Он плохо запомнил путь и прибытие. Их встречали мужчина и женщина. Они не представились и не спросили, как прошла поездка, но помогли вытащить из автобуса тяжелые сумки. Наконец-то прояснилось, кто остальные два партизана. Один был молодой чернокожий парень, бритый наголо и угловатый; от второго исходила какая-то естественная властность, и по тому, как он поздоровался с Серхио и Марианеллой, стало понятно, что он знает, кто они такие. Было часов одиннадцать вечера, когда они пустились в путь, огибая деревню, словно не решаясь туда заходить. По дороге им попалась (точнее, нагнала их) какая-то демонстрация, но когда она подошла поближе, Серхио понял, что это религиозная процессия.
– Ну конечно, – сказал он сестре, – сегодня же Великий четверг.
Они совершенно не помнили, какой был день. Партизаны велели им слиться с процессией, чтобы оставаться незаметными, и так они шли довольно долго. Христос двигался далеко впереди, но его лакированную голову становилось видно, когда процессия проходила под фонарем. Вдруг встречавшие сделали им знак: «Сюда, сюда». Они отделились от процессии, словно выскочили из поезда на полном ходу, и пошли по какому-то полю, с которого недавно сняли урожай. Ноги путались в брошенной ботве. Выбрались на конную тропу, проложенную, казалось, долгими годами тайных перемещений. Там их поджидал новый проводник. У него за спиной тоже кто-то двигался: семь силуэтов молча крались сквозь ночь.
Они шагали до рассвета. Неспешно наступило утро, с неба легко моросило, но как только солнце поднялось над горами, развиднелось, и бока тропы словно взорвались таким буйством зелени, какого Серхио никогда не видел. Никто, кроме него, не обратил внимания на бромелии, на ртутный цвет цекропий, на размер отдельных листьев, с которых вода стекала, словно лилась из лейки, и он понял, что восхищаться вслух было бы не к месту, а рассказывать, что все это напоминает ему Пекинский ботанический сад, где он видел последнего императора Китая, вот как их сейчас, – и вовсе нелепо. Нет, все это было решительно невозможно облечь в слова, но Серхио в то утро чувствовал себя первопроходцем и знал, что никто и никогда не отнимет у него этого чувства. В приподнятом настроении он вошел в лагерь, где дюжина партизан снимала с деревьев гамаки. Чуть позже он увидел всех их на собрании. Начальника лагеря звали команданте Карлос. Он был хирург, а также член Центрального комитета и Главного штаба герильи. Карлос попросил собравшихся поприветствовать четырех вновь прибывших герильеро. Прежде чем начать, он спросил у Серхио, как его называть.
– Серхио, – ответил тот.
– Нет-нет, – сказал команданте Карлос. – Я имею в виду, какой у вас будет позывной. Вашу сестру будут звать Соль.
Марианелле при рождении и вправду дали это имя, обозначавшее по-испански «солнце». В детстве, ругая ее, отец называл ее полностью – «Соль Марианелла», – и первое из двух своих имен она решила сделать подпольной кличкой. Но Серхио, то ли из застенчивости, то ли от неожиданности, ничего не приходило в голову, а команданте Карлосу некогда было дожидаться. Он кратко рассказал своим про новичков – с их же слов, – а потом представил их. Черного парня звали товарищ Пачо, а второго, по каким-то причинам внушавшего Серхио безусловное уважение, – товарищ Эрнесто. Он был известным народным лидером в департаменте Киндио и прошел военную подготовку в Албании. Потом Карлос кивнул на Марианеллу, произнес ее новое имя и, почти не делая паузы, как будто все решил уже давно, тремя словами представил Серхио:
– Это товарищ Рауль.
Часть третья
Свет и дым
XV
На экране фильмотеки карикатурные герильеро сражалась с неуклюжей армией, все персонажи как будто вышли из водевильных комедий Берланги: слишком громогласный капитан, слишком пафосные революционеры, одновременно глупый и злой гринго[26], священник – ханжа, но умница, циничный торговец оружием и андалузец в куртке как у тореро и широкополой шляпе, объезжающий охваченные войной территории на автобусе, представляющем из себя передвижной бордель. Сидя рядом с Раулем в крайнем кресле последнего ряда, Серхио задавал себе всегдашний вопрос: сколько из его замысла теряется на долгом пути от яркого экранадо темного места в зрительном зале? Сколько пропадает в переплетении культур? Сюжет безумного фильма «Стадионный переворот» вращался вокруг футбольного матча – то есть в каком-то смысле был написан на универсальном языке, этаком повествовательном эсперанто. Сборные Аргентины и Колумбии должны играть отборочный матч перед чемпионатом мира 1994 года, но антенну по ошибке взорвали, а единственный в отряде телевизор разбился, и герильеро и военные объявляют перемирие, чтобы попытаться починить сломанный аппарат, смастерить новую антенну из фольги и на полтора часа забыть про войну, в которой увязли. В сюжете было несколько любовных историй и счастливый конец; Серхио сразу же решил, что эту картину обязательно нужно будет включить в ретроспективу и показать, пока он будет в Барселоне. За пару минут до сеанса, пока все рассаживались, к Серхио подошел зритель и спросил: почему не «Илона приходит с дождем» или «Проигрыш – дело техники», тоже великолепные фильмы? Почему для обсуждения со зрителями он выбрал именно «Стадионный переворот»? Серхио кивнул на Рауля:
– Потому что, когда «Стадионный переворот» вышел, этот молодой человек только родился на свет. И на премьере мало что понял – глаза еще открывать не умел.
Это была правда, но не вся. Да, ему действительно хотелось посмотреть на реакцию Рауля, когда он впервые увидит на большом экране картину, которая была его ровесницей. Хотелось снова пережить волнение 1998 года, когда родился Рауль, а Серхио занялся политикой. Серхио тогда ненадолго избирался в Палату представителей и отчетливо помнил, как, монтируя «Стадионный переворот» в перерывах между мероприятиями кампании, думал, что это будет его последний фильм, своего рода завещание. В тот период его не удивляло, что и кино, и политика при всей непохожести сводятся к двум упрямым вечным словам колумбийского словаря: война и мир. Премьера состоялась 25 декабря – это был своего рода рождественский подарок стране, захлебывавшейся в крови. Герильеро убивали людей, вооруженные формирования убивали людей, военные убивали людей, но в киносказке враги обнимались, потому что
- Тайная история Костагуаны - Хуан Габриэль Васкес - Историческая проза / Русская классическая проза
- Марина из Алого Рога - Болеслав Маркевич - Русская классическая проза
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Как быть съеденной - Мария Адельманн - Русская классическая проза / Триллер
- Яблоки из сада Шлицбутера - Дина Ильинична Рубина - Русская классическая проза
- Кубик 6 - Михаил Петрович Гаёхо - Русская классическая проза
- Сети Вероники - Анна Берсенева - Русская классическая проза
- Из дневника одного покойника - Михаил Арцыбашев - Русская классическая проза
- Миллионы - Михаил Арцыбашев - Русская классическая проза
- Пропасть - Михаил Арцыбашев - Русская классическая проза