Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Встречаясь за обеденным столом, Кабрера не рассказывали друг другу, как провели день. Лус Элена бывала в самых бедных районах Медельина, в Педрегале или северо-восточных коммунах, где такой женщине, как она, могла грозить серьезная опасность. Серхио работал в Народном театре Антиокии или одной из его дочерних трупп, писал вместе с актерами очередную коллективную пьесу или тайно печатал партийные листовки на мимеографе «Гестетнер», совсем не похожем на тот, каким пользовался Повстанческий полк в отеле «Дружба»; здешним мимеографом Серхио овладел так же хорошо, как токарным станком на китайской фабрике, и изготовление листовок было для него не сложнее трафаретной печати. Но Кабрера об этом не говорили. У них словно существовал негласный договор о конфиденциальности, хотя им явно пошло бы на пользу делиться друг с другом подробностями новой жизни, которую вел каждый. Со временем совместные обеды стали реже – из соображений секретности и осмотрительности, а кроме того, Серхио переехал и жил теперь с товарищами по ячейке.
Он никому не признавался, что посвящает все свободное время – и некоторое рабочее, когда удавалось урвать, – походам в кино. Он увиливал от своих обязанностей, чтобы пойти на любую картину, просто ради удовольствия сидеть в темном зале перед светящимся экраном, на котором разворачивался целый мир. Когда он наткнулся на «Постороннего» Лукино Висконти, то четыре дня кряду выдумывал себе партийные задания, а сам сбегал в кино. Однажды, возвращаясь в солнечный полдень с настоящего, не выдуманного задания, он увидел на афише дневного сеанса обнимающихся юных влюбленных: это был фильм «Боже, как я люблю тебя!», нелепая мелодрама, чье единственное достоинство состояло в том, что там пела Джильола Чинкветти, которую так любила Марианелла. Ведомый мимолетной сентиментальностью и угрызаемый чувством вины (истинного революционера не могла интересовать такая безвкусица), Серхио купил билет. Через двадцать минут, когда Чинкветти пропела первую песню, он уже невыносимо заскучал. Он вышел на улицу и, пока глаза привыкали к яркому солнечному свету, услышал: «А ты что тут делаешь?» Перед ним стояли двое соседей по квартире.
– Встречался с контактом, товарищ, – ответил Серхио. – Большего пока сообщить не могу.
Серхио стал одним из наиболее активных членов ячейки. Раз в месяц он ездил в Боготу за боеприпасами, лекарствами и документами – поездки, разумеется, были тайные, как и у матери, связанные с серьезными рисками. Он останавливался у дяди Мауро, который не участвовал в революционном движении, но симпатизировал идеям брата. Оба великолепно понимали, что о кое-каких вещах им лучше не говорить, кое-какие вопросы лучше не задавать. Серхио считал, что так и надо: он сам многого не знал о происходящем и двигался, словно вслепую через лес. Например, он не знал, что в эти самые дни о его будущем и будущем Марианеллы шли тайные переговоры и их судьба решалась без их участия. На одном неформальном собрании кто-то сказал Серхио, что ему пора влиться в герилью, и Серхио ответил: «За этим мы и приехали». Но разговор остался без последствий, и тема больше не всплывала, пока однажды во вторник не зазвонил телефон и Серхио не ответил, но так, будто звонили не ему. Беседа велась на шифре, потому что все знали, что телефоны прослушиваются. Тем не менее Серхио отлично понял, что нужно делать. Ему назначили встречу в кафе в центре Медельина и предупредили, чтобы он не рассказывал о ней никому, даже родителям. Позже Серхио говорил, что продлилась она не дольше, чем пьется чашка кофе, а вот последствия ее затянулись на всю жизнь.
Он пришел в кафе у отеля «Нутибара» и стал ждать, причем его не покидало чувство, что человек, вызвавший его, все это время за ним наблюдает. Вскоре на стул напротив сел профсоюзный начальник, с которым он пару раз разговаривал раньше, но близко знаком не был. Едва поздоровавшись, тот начал давать короткие и очень точные указания: Серхио должен купить гамак, мачете и резиновые сапоги, упаковать смену белья и следовать намеченному плану.
– Я уезжаю?
– Уезжаете завтра, товарищ. Мы считаем, что вы готовы.
Серхио почувствовал, что его загнали в ловушку, и сам на себя рассердился: в этой встрече не было ничего непредвиденного. Очень давно стало ясно, что его удел – вступить в герилью (как будто некая сила приняла решение за него и согласия самого Серхио не требовалось), но он не ожидал, что это случится так быстро. Он словно во сне прослушал остальные указания: автобусный вокзал, час отправления, селение Дабейба, полная конфиденциальность. Из кафе он вышел со смешанным чувством радости и разочарования, на душе неприятно скребло оттого, что не он сам решил, когда ехать. В отеле «Нутибара», на углу, он зашел в сувенирный магазин, не слишком задумываясь, поскольку полагал, что все гамаки одинаковы. Выбрал ярко-полосатый, большой и удобный, и не сообразил, что двуспальный гамак – крайне неудачная мысль: во-первых, он слишком громоздкий, во-вторых, на спине придется таскать лишний вес. Удивительным образом в сувенирном нашлось и подходящее мачете, а в соседнем магазине – сапоги марки «Ла Мача», черные, блестящие, пахнущие каучуком. Купил всего по два, на себя и на Марианеллу. Вечером он позвонил ей.
– Завтра мы уезжаем.
– Куда?
– Туда, куда должны.
В трубке замолчали. Потом Марианелла спросила:
– Обязательно сейчас? Нельзя еще раз это обговорить?
Серхио испугался, потому что сестра говорила не голосом убежденной коммунистки, Монашки Революции, а голосом маленькой девочки.
– Нет, нельзя.
И в качестве решающего довода он добавил:
– К тому же все уже куплено, и сдать не получится.
Ночью на конспиративной квартире ему было неспокойно. Он не мог рассказать новости даже товарищам по ячейке, хотя они поняли бы его и даже, возможно, посоветовали, как поступать. Но вышестоящие лица выразились четко и ясно: конфиденциальность.
Желая, чтобы отъезд прошел как можно более гладко, он договорился с Марианеллой, что они поедут на вокзал по отдельности. Он не знал, когда она вышла от родителей и чем заполнила долгие часы до автобуса, но для него самого это утро стало первым испытанием революционной дисциплины. Он позавтракал с товарищами, принял душ, оделся, как обычно, ничем себя не выдавая, и собрал вещи. Решил взять с собой привезенные из Китая сапоги, высокие, из хорошей кожи: если они годятся для могучей Народно-освободительной армии, значит, сгодятся и здесь. Пообедал, хотя не хотел есть, и поехал на вокзал. По пути ему начало казаться, что он что-то забыл, и только с большим трудом он понял: эта пустота, ощущаемая, словно отсутствие ключей от дома в кармане, – на самом деле грусть от того, что он не попрощался с матерью, бесконечная грусть от того, что он не обнял ее и вместе они не осознали, что, возможно, больше никогда не увидятся.
Из дневника Марианеллы:
Март 1969 года
Все решено. Я написала маме, и у меня на память осталась ее улыбка и ее поцелуи. Я знаю, что в глубине души она плакала, но мама – самый понимающий человек на свете, самый благородный, самый справедливый. Я сказала ей, что очень счастлива. Скоро я окажусь вдалеке от лап капиталистических ищеек и с гордостью возьмусь за свою миссию на партизанском фронте. Я чувствую, что тогда расстояние между мной и родителями сократится, потому что все мы будем служить одному делу.
Товарищ Хуан принес мне запас лекарства, которое я всегда должна буду держать при себе. Лекарство называется «арален». Оно помогает от малярии, и обязательно нужно принимать по таблетке в сутки, потому что в этой части страны малярия свирепствует. Название у него ужасное, ну да все равно.
7 марта
В условиях абсолютной секретности не остается ничего, кроме как читать. Вчера я пыталась завязать диалог с Эстер, товарищем Хуана, но серьезного разговора не получилось. Мы говорим на очень разном испанском. Я сказала, что хочу коротко постричься, потому что в предстоящих условиях это, наверное, будет удобнее и гигиеничнее. Она любезно предложила меня подстричь, и я согласилась. Пока мои длинные волосы подвергались убийству,
- Тайная история Костагуаны - Хуан Габриэль Васкес - Историческая проза / Русская классическая проза
- Марина из Алого Рога - Болеслав Маркевич - Русская классическая проза
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Как быть съеденной - Мария Адельманн - Русская классическая проза / Триллер
- Яблоки из сада Шлицбутера - Дина Ильинична Рубина - Русская классическая проза
- Кубик 6 - Михаил Петрович Гаёхо - Русская классическая проза
- Сети Вероники - Анна Берсенева - Русская классическая проза
- Из дневника одного покойника - Михаил Арцыбашев - Русская классическая проза
- Миллионы - Михаил Арцыбашев - Русская классическая проза
- Пропасть - Михаил Арцыбашев - Русская классическая проза