Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я перешагиваю через доски, которые еще не бросили в костер, и крепко беру Тоби за руку:
– Будешь стоять со мной.
– Здесь с ним ничего не случится, – возражает Эмос.
– Вы слишком близко к огню.
– Вы бы тоже поосторожнее, – говорит Эмос, в упор глядя на меня. Подбирает лук, протягивает его Тоби.
Рука у Тоби сухая и горячая. Я прижимаю его к себе и увожу прочь от мужчины, в глазах которого мерцает огонь.
– Я хочу с Эмосом, – бормочет Тоби.
– Нельзя так приближаться к огню. Ты мог обжечься, – говорю я.
Мы подходим к Лайонелу, который стоит, скрестив руки на груди.
– Я чуть не упал, – сообщает отцу Тоби.
– Но ты в порядке? – осведомляется Лайонел.
– Да.
– Ладно.
Что-то привлекает мое внимание среди сломанных досок. Обугленные обложки, дневники Алисы.
– Ты сжигаешь их, – говорю я, уставившись на Лайонела. – Ты забрал дневники из Бродерс-хаус, а теперь сжигаешь. Они нужны мне.
Он смотрит на меня прищурившись и моргает, когда дым поворачивает к нам.
– Надо было тебе раньше попросить.
Я иду к костру, замираю у самого огня. Лайонел пустил дневники на растопку. Бумага горит и съеживается, страницы чернеют, обращаясь в золу.
В моих волосах – вонь дыма. В маслянистом воздухе чувствуется гарь.
* * *
Кэти мечтала о красивом виде, но там, где стояли лодочный домик и теплица, теперь зияют шрамы, а пруд за открытым пространством кажется слишком большим, будто ему позволили подползти поближе. Черная, как чернила, вода поблескивает между камышами. Стрекотание кузнечиков обрывается на крещендо, и тишину нарушает только плеск воды.
К весне появится молодая поросль, и кто знает, что это будет – речной тростник или садовые цветы? Как бы то ни было, Кэти стерла еще один кусок нашего прошлого.
Когда-то был у нас лодочный домик и белая лодка в красную полоску. Лайонел рыбачил, а я мечтала, лежа на носу лодки и подставив лицо солнцу.
Давай с нами, кричал Лайонел Алисе, сидящей на берегу. Давай с нами.
Но она лишь махала нам и возвращалась к своему альбому. Иногда сидела неподвижно, точно статуя, только глаза следили за поворотами лодочки на легком ветру. А иногда на целый день уходила в теплицу, пусть в окна било карабкающееся в небо жаркое солнце. Однажды я нашла ее там в обмороке: щеки раскраснелись, платье промокло от пота, возле головы лопатка и осколки разбитого горшка. Земля высыпалась, хрупкие ростки уже не спасти. Это был мой день рождения. Мне исполнялось двадцать семь лет. Бенджамин пришел в гости и сидел в столовой с отцом и Лайонелом, а воск свечей капал на имбирный пирог.
Я встала и извинилась.
– Я ее найду.
Отец раздраженно выдохнул:
– Слишком она уже взрослая для такого поведения.
– Да, – сказала я и пошла искать избалованную восемнадцатилетнюю девочку.
Вот и оранжерея.
– Вставай, – сказала я, тронув ее ногу носком туфли.
Она села. Глаза остекленевшие, сетка для волос порвалась, и волосы спутались.
Я схватила ее за плечи и затрясла:
– Почему ты так себя ведешь? Я из-за тебя как в тюрьме. Ты загубила все, о чем я мечтала. Все забрала.
Рывком я заставила ее подняться.
Все это время она молчала, только странно хрипела и зажимала себе рот, чтобы этот звук заглушить.
И вдруг ее пальцы на моих щеках, ладони прижаты к подбородку, она целует меня в бровь обветренными губами. Прошла мимо меня по дорожке, опустив голову, придерживая юбки руками, послушная и одинокая. Остановилась на лестнице и подождала меня. Взяла за руку, когда мы поднимались. Села на стул и съела кусок торта. Улыбалась Бенджамину, когда он встал и произнес напыщенную речь. Подняла бокал шерри, когда отец предложил тост за мое здоровье, и здоровье Бенджамина, и нашу, в скором времени уже семейную, жизнь. Внезапно вскочила и вышла из комнаты, и ее рука выскользнула из моей, когда я попыталась остановить ее.
– Извини, – прошептала я.
Но она ни одним движением не показала, что слышит меня.
В ту ночь она не заползла в мою постель. Она вернулась в теплицу. И когда мы все вместе переехали в домик у школы, она спала в своей постели в комнате с зарянками, которые так рвались на свободу.
Я отворачиваюсь от окна. Часы на каминной полке должны бить. Но они стоят, стрелки показывают три двадцать. Я хожу из угла в угол. Скребу узелки на руке.
Повязка пахнет лавандой; Сирша подложила вату, чтобы лангетка не натирала.
– Через несколько недель будет как новенькая, – сказала она.
Комнату освещает масляная лампа на моем столе, от горящей свечи толку мало. Я гляжу на шкатулку, которую похитила из секретера Кэти. На крышке выжжена картинка: две лошади тянут сани, на которых сидят мужчина и женщина, за их спинами Белые горы и несколько сосен.
Я пытаюсь открыть замочек, но шкатулка выскальзывает из-под перевязанной руки и со стуком падает на пол. Наклонившись, неловко поднимаю, подцепляю крышку большим пальцем и достаю бархатный мешочек. Зажимаю атласный шнурок во рту, и мне наконец удается развязать узел и запустить палец в мешочек. Острая иголка пронзает кожу. Бросив взгляд на дверь – закрыта ли? – я переворачиваю мешочек, и украшение выскальзывает мне на колени.
Это брошка. Позолоченный павлин. Обсидиановые глазки. Голубая эмалевая грудка. Хвост украшен стекляшками под гранат и изумруд. Я переворачиваю брошку, но никакой гравировки нет, только дешевая застежка.
Брошь мне знакома, я ее уже когда-то видела, может быть, даже сделала комплимент владелице, а потом забыла о ней. Она не моя. Не Алисы. И точно не Кэти, у нее-то все камни настоящие.
Я кладу брошь на стол и откидываюсь на спинку стула. Гляжу на потолок, на огонь свечи. Вздыхаю, и огонек дрожит.
Рука ноет. Чешется заживающий шрам на губе. Голова болит – от недосыпа, от падения, от того, что моя сестра умерла.
На тумбочке у кровати настойка, которую Кэти влила в меня, а потом постоянно добавляла в чай. Коричневая стеклянная бутылка без этикетки: лауданум, опиума больше, чем обычно наливают в стакан бренди.
Прижав бутылку к краю стола, я вытаскиваю пробку. Я засну, если выпью настойку. И мне приснятся кошмары. Жидкость плещется о стекло. Я открываю окно и выливаю снадобье.
У дальнего края пруда мерцает оранжевая точка. Прикрутив фитилек масляной лампы, я опускаю ставни так, чтобы было видно. Огонек пляшет вверх-вниз. Сигара или трубка. Да. Похоже, кто-то подносит огонек к губам, выдыхает дым. Эмос. Он стоит на одном месте и курит. Оранжевый огонек взлетает и падает, а потом
- Красное бикини и черные чулки - Елена Яковлева - Детектив
- КиМ - Август Северн - Детектив / Триллер / Ужасы и Мистика
- Мудрость отца Брауна (рассказы) - Гилберт Честертон - Детектив
- Портрет миссис Шарбук - Джеффри Форд - Исторический детектив
- Игра в любовь без правил - Линда Тэйлор - Детектив
- Запутанные крошки - Милдред Эбботт - Детектив
- Ботинок для принца - Ирина Пушкарёва - Детектив
- Судьба взаймы - Алла Холод - Детектив
- Человек, который знал слишком много (рассказы) - Гилберт Честертон - Детектив
- Тайна отца Брауна (рассказы) - Гилберт Честертон - Детектив