Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А что теперь будет? – спросил Серхио.
– Хотел бы я знать. Иногда мне кажется, кто-то где-то уже знает. И это-то меня больше всего и пугает.
В конце месяца Серхио встретил Карла в магазине «Дружба»; тот так нервничал, что Серхио испугался, не стряслось ли чего плохого. Но дела обстояли совсем наоборот: Дэвида собирались выпустить из Циньчэна. Новость вроде бы была прекрасная, но Карл выглядел скорее напуганным, чем счастливым и говорил неохотно, как будто предпочел бы не попадаться на глаза Серхио тем вечером. Только гораздо позже Серхио понял его состояние. Они надолго потеряли друг друга из виду, словно опять жили на разных континентах, но в начале февраля все-таки увиделись, и Карл в общих чертах рассказал, что случилось. Дэвида вызвали в зал допросов, но обычного ритуала с выслушиванием и отрицанием обвинений в шпионаже не состоялось: на сей раз ему зачитали вердикт. Это был противоречивый и абсурдный документ: первый пункт гласил, что народные массы взяли Дэвида Крука под стражу по обвинению в шпионаже в пользу врага; во втором его называли «товарищем Круком» и выражали надежду, что его деятельность и дальше будет способствовать дружбе между китайским и британским народами. Дэвиду захотелось послать их к черту: бумага представляла собой оскорбление, клевету. Но потом он одумался и решил, что лучше подписать этот позор, а уж потом, на свободе добиваться восстановления справедливости.
– Он уже дома, Серхио, – сказал Карл. – И даже начал работать. Это самое главное.
Так оно и было: возвращение к трудовой деятельности являлось решающим свидетельством исправления вышедшего на волю узника Культурной революции. Если он восстанавливался на работе, значит, все шло хорошо; в противном случае на него продолжали смотреть с подозрением. В марте Круки в полном составе пришли в отель «Дружба», как в прошлые годы приходили поплавать в пятидесятиметровом бассейне, но на сей раз они, ни на кого не глядя, поднялись по главной лестнице и сосредоточенно вступили под своды, где их ожидала группа людей в форме. Это были представители Министерства общественной безопасности: они получили письма Дэвида Крука с протестами и собрались, чтобы вынести ему новый вердикт, точнее, перефразировать старый. По-прежнему утверждалось, что народные массы взяли его под стражу, но теперь выяснялось, что расследование, проведенное в соответствии с законом, установило, что Дэвид Крук не совершал никаких преступлений, и власти Китая признали его невиновным. Надежда, что работа товарища Крука будет способствовать укреплению дружбы между китайским и британским народами, из вердикта никуда не девалась.
После реабилитации отца и окончательного признания невиновности матери Карл начал постепенно отдаляться от китайской жизни. «Я не могу здесь оставаться, – говорил он Серхио во время долгих бесед. – Отец никогда не уедет из Китая, несмотря на все, что с ним сделали. Но я не хочу жить в месте, где мы столько страдали. Знаешь, что мне отвечает отец? Что страдать человеку полезно, если, конечно, он выживает. В общем, он прав: когда не выживает, это уже, конечно, не так полезно». Карл почему-то говорил с Серхио так, будто тот лучше всех его понимал. В мае он поделился с другом новостью о скором отъезде из Пекина и сказал, что больше всего будет скучать по их разговорам. Серхио показалось, что он не преувеличивает. «Что собираешься делать?» – спросил он. «Поеду на автобусе в Лондон», – ответил Карл с улыбкой. Это оказалась правда: следующие полгода он потратил на то, чтобы с огромным рюкзаком за спиной на поездах, автобусах, кораблях и снова поездах пересечь всю Азию и добраться до родного города отца. Там он нашел работу на фабрике и хвастался в письмах Серхио, что навыки обращения с инструментами, полученные в Китае, заслужили ему славу образцового сотрудника.
Все воскресное утро они рассматривали старые фотографии – как и последние часы минувшей ночи, пока барселонский Эль-Раваль сходил с ума в барах, засыпал и мало-помалу просыпался. Они так увлеклись путешествием в прошлое, что забыли спуститься позавтракать. В дверь постучалась женщина в безупречно чистом переднике и с эквадорским акцентом спросила, нужна ли им уборка номера. Пока они спали, Марианелла прислала ватсапом несколько фотографий – отсканированных или переснятых наспех камерой телефона, чтобы Серхио успел показать их сыну по другую сторону Атлантики: черно-белые или тона сепии лица из исчезнувшего мира, памятные, трогающие душу здания. Серхио и Рауль в пижамах сидели на незастеленной кровати и перебирали фотографии, придумывая к ним возможные подписи. Времени у них было достаточно: такси, заказанное фильмотекой для Рауля, должно было приехать только в час, с большим запасом для вылета в половине четвертого. Планы на день, поход в музей Миро и прогулка по Монтжуику, не выдержали конкуренции со светящимися экранами, по которым проплывали призраки прошлого.
Две фотографии заинтересовали Рауля больше остальных. На первой – дети специалистов, подготовительная группа по изучению китайского языка и культуры, перед поступлением в китайскую школу. «Вот мы с твоей тетей, нам тут соответственно тринадцать и одиннадцать. Мы были совсем маленькие, Рауль. А вот другие Кабрера из отеля „Дружба“. Вот они, двое в очках, а третий самый высокий. С одним из них я ходил зимой стрелять воробьев, чтобы не жрали семена. Много лет спустя я узнал, что Кабрера вернулись в Уругвай и примкнули к Тупамарос, тамошней геваристской герилье. Иногда кажется, что так поступил бы любой на их месте, но на самом деле судьба у всех очень разная. Но вот конкретно они действительно вернулись в свою страну делать революцию. Но у них тоже не получилось. Отсидели какое-то время и эмигрировали в Швецию».
Целое поколение, думал Серхио, рассматривая уругвайских Кабрера, целое поколение латиноамериканцев оказалось заложниками общего правого дела. Где они сейчас? Живут в Швеции, но где именно, с кем, как вспоминают годы вооруженной борьбы, испытывают ли чувство, что кто-то принял за них все важные решения, украл лучшие годы жизни? Сыновья поэта Саранди Кабреры, современника Онетти и Идеи Вилариньо, переводчика Ронсара и Петрарки, комментатора «37 стихотворений» Мао Цзэдуна. Как складывалась его жизнь? В чем она была похожа на жизнь Фаусто Кабреры и как влияла на решения его детей? Иногда Серхио посвящал минуты досуга поиску в лабиринтах интернета сведений о каждом из них, свидетелей его прошлой жизни, и знал, что Саранди Кабрера скончался в 2005 году в Монтевидео. Теперь, в Барселоне, он задавался вопросом, приезжали ли его сыновья на похороны из Швеции.
На другой фотографии Марианелла и Карл Крук обнимались и улыбались, хотя это было в день прощания, отъезда, когда все думали, что их годы в Китае завершились. По фотографии нельзя было догадаться, что девушка в элегантном платье только что прошла курс военной подготовки в Нанкине, а стройный молодой человек проплакал всю ночь из-за предстоящего расставания. «Твоей тете здесь шестнадцать, – сказал Серхио. – Она младше тебя на два года». Серхио сам сделал этот снимок, но глядя на него вместе с Раулем, он думал, что тогда, в аэропорту, не вполне понимал, что происходит. Марианелла уезжала в Колумбию, всей душой, всеми своими непоколебимыми убеждениями стремясь скорее вступить в борьбу, а Карл, после того как самолет унес Серхио с сестрой в Москву, вернулся в пекинскую квартиру при Институте иностранных языков, и улыбка сползла с его лица, потому что его отец сидел в тюрьме строгого режима Циньчэн.
Рауль посмотрел время в телефоне и сказал, что, пожалуй, пора бы ему принять душ: уже больше двенадцати, а он еще не собрал чемодан. Он провел пальцем по экрану: жалко, сказал он, что фото такое мятое и пожелтевшее. Неужели никто не старался аккуратно его сохранить? И ушел в ванную. Серхио прилег, положил ноутбук на колени, слушал шум воды и движения Рауля, рассеянно просматривал свой архив и размышлял о любопытном факте: его сын жил в мире, где само понятие плохо сохранившегося снимка вот-вот исчезнет и перестанет быть понятно. Это напомнило ему о еще одной фотографии,
- Тайная история Костагуаны - Хуан Габриэль Васкес - Историческая проза / Русская классическая проза
- Марина из Алого Рога - Болеслав Маркевич - Русская классическая проза
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Как быть съеденной - Мария Адельманн - Русская классическая проза / Триллер
- Яблоки из сада Шлицбутера - Дина Ильинична Рубина - Русская классическая проза
- Кубик 6 - Михаил Петрович Гаёхо - Русская классическая проза
- Сети Вероники - Анна Берсенева - Русская классическая проза
- Из дневника одного покойника - Михаил Арцыбашев - Русская классическая проза
- Миллионы - Михаил Арцыбашев - Русская классическая проза
- Пропасть - Михаил Арцыбашев - Русская классическая проза