Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тем временем Серхио закончил работать на заводе. Они с Марианеллой снова оказались в зазеркалье отеля «Дружба» и размышляли, существует ли пролетарский путь, по которому они могут пойти вдвоем, – Марианелла тоже не желала сидеть без дела. Их ждало огромное разочарование. Ассоциация ничего не могла им предложить, и у Серхио складывалось впечатление, что не особенно-то и старалась. В конце-то концов, ей было о ком позаботиться и помимо двух молодых иностранцев, детей отсутствующего специалиста, обитателей пятизвездочных номеров. Серхио и Марианелле ответили только, чтобы они старались не выходить на улицу, потому что иностранцы в Пекине все еще подвергались преследованию и травле со стороны хунвейбинов, и напрасно Серхио напоминал, что они с сестрой – тоже хунвейбины и никто открыто не запрещал им ратовать за дело Культурной революции.
– Все это прекрасно, но вам же придется объяснять, кто вы такие, – сказал товарищ из Ассоциации. – А хунвейбины не из тех, кто терпеливо выслушивает объяснения.
Он был прав. Так что у Серхио с Марианеллой началась очередная полоса вынужденной праздности, но теперь, в отличие от дней в отеле «Мир», они были не одни: школы из-за бесчинств Культурной революции закрылись, все дети в отеле «Дружба» остались без дела, и родителям пришлось устроить импровизированное учебное заведение в одном из конференц-залов. Отельную школу назвали «Бетьюн-Яньань». Среди учителей оказались филологи, историки, философы и даже один математик: их работа во время Культурной революции тоже приостановилась, и они были только рады направить силы на образование своих же детей – все это напоминало чрезвычайные меры при какой-нибудь пандемии. Один учитель, колумбиец Густаво Варгас, организовал выставку об Армии национального освобождения, в ряды которой входил павший в бою падре Камило Торрес. Марианелла осмотрела выставку с любопытством – но и только: АНО выбрала свою сторону революции, и сторона эта не была стороной Мао Цзэдуна. Вечером у Круков она рассказала про школу и упомянула ее название. Дэвид улыбнулся, как будто припомнил что-то приятное. То был особый вечер для Марианеллы. Изабель учила ее вязать, Дэвид делился историями из жизни; в честь пятнадцатилетия юной революционерки на стол подали равиоли с мясом, Карл поцеловал ее и сказал, что любит, и она ответила ему тем же.
Мало-помалу ученикам школы «Бетьюн-Яньань» (все они были иностранцы и жили в отеле «Дружба») стало скучно заниматься одной учебой, и они захотели еще теснее прильнуть к революции. Так появился Повстанческий полк, представлявший собой не что иное, как отряд хунвейбинов-чужаков. Они тоже одевались в форму цвета хаки, носили красные нарукавные повязки с яркими желтыми иероглифами и собирались под крылом наиболее радикальных и сознательных отцов семейств. Дэвид Крук, разумеется, участвовал. Иногда с ним, иногда без него молодые бойцы Повстанческого полка собирались в помещении, которое отель «Дружба» выделил им без всяких препятствий, маленьком и темном, но снабженном мимеографом, где можно было множить революционные листовки. На собраниях полк обсуждал будущее, слушал музыку и вел долгие идеологические споры, причем Марианелла всегда высказывалась запальчивее своего молодого человека. И все же, когда потребовалось выступить на массовом мероприятии в поддержку Культурной революции, выбрали именно Карла. Все вместе написали речь на тему «Долой Лю Шаоци!», в которой называли его предателем, контрреволюционером и капиталистическими отбросами и обвиняли в сговоре с Дэн Сяопином в целях саботажа Народной республики. Карл произнес речь на стадионе, под открытым небом. Десять тысяч человек одобрительно кричали, аплодировали, а при упоминании врагов оглушительно свистели. Марианелла, стоявшая совсем рядом с оратором, никогда так сильно не любила Карла и не гордилась своим полком.
Однажды в отеле «Дружба» состоялась большая дискуссия. Поводом стали светофоры. Хунвейбины потребовали изменения их цветов, и Повстанческий полк не мог остаться в стороне от животрепещущего вопроса. Проблема состояла в том, что красный, цвет Революции и хунвейбинов – красногвардейцев! – в прежние времена указывал людям, что нужно остановиться. А ведь он символизировал как раз противоположное, движение вперед, прогресс. Отныне красный становился разрешающим сигналом, а зеленый, соответственно, запрещающим. Хунвейбины с отвертками в руках вы́сыпали на улицы и приступили к осуществлению реформы. Если Серхио одолевала скука, он просто выходил из отеля и становился на каком-нибудь углу, молчаливый очевидец хроматической инверсии. Всякий раз, когда автомобиль газовал на красный, у него замирало сердце. Пока горел зеленый для машин, молодые революционеры показывали водителям плакаты или просто переходили улицу и окружали ослушавшихся. Серхио хотелось, конечно, запечатлеть происходившее, но он прекрасно понимал, что делать этого не стоит: в лучшем случае снимающего иностранца сочли бы провокатором, конфисковали бы пленку, а может, и фотоаппарат, а в худшем предъявили бы опасное обвинение в шпионаже и минимум на одну ночь отправили в какой-нибудь темный участок Отдела общественной безопасности. Как-то раз он неосторожно пошутил над светофорной неразберихой в присутствии наставницы Ли. Он думал, что она посмеется вместе с ним, но встретился с каменным, будто обиженным выражением лица.
– Какой смысл имеют цвета? – проговорила она. – Ты же знаешь, что наше красное знамя символизирует кровь наших героев, верно? Кровь миллионов товарищей, отдавших жизнь за республику. А теперь подумай, что чувствует революционер, когда видит, что кто-то в другой стране по собственному капризу решил, что красный цвет, за который мы готовы умереть, будет приказом к остановке. А если бы мы согласились с этим для машин, то пришлось бы согласиться с этим и для пешеходов… Но мы не просто пешеходы, мы борцы и революционеры! И мы не потерпим иностранного вмешательства в нашу революцию!
Прошло три месяца. В Повстанческом полку проводились диспуты; выдающиеся антропологи, математики, переводчики давали уроки, от которых у Серхио оставалось чувство, будто жизнь проходит мимо; свободное время убивалось за пинг-понгом или бильярдом. Смилка несколько раз пыталась выйти на связь с Серхио: звонила (но Серхио попросил телефонистку не принимать звонки с ее номера), написала письмо (Серхио, мучаясь угрызениями совести, не ответил), а однажды даже пришла и спросила про него у стойки регистрации. «Скажите, что меня нет», – попросил Серхио администратора. Через пару недель она сдалась. Последняя их встреча вышла очень грустной. Повстанческий полк «Бетьюн-Яньань» устроил демонстрацию у посольства Великобритании, и Серхио, Марианелла и Карл как раз выкрикивали лозунги против Шестидневной войны (которая в дацзыбао фигурировала как «агрессия Великобритании, США и Израиля против арабских стран»), когда между решеткой посольства и отрядом хунвейбинов проехал автомобиль. Он двигался слишком быстро, и манифестанты не посмели остановить его, но Серхио успел углядеть прижатое к заднему стеклу красивое лицо Смилки, на котором читалась смесь испуга, разочарования и печали. Больше они не виделись. Оно и к лучшему, сказал себе Серхио. Возможно, он и вправду так думал.
В конце июня, без всяких просьб со стороны Серхио и Марианеллы, Ассоциация вдруг организовала революционную поездку. Предназначалась она, в основном, детям выдающихся коммунистов из зарубежных стран – читай партизанских деятелей Лаоса, Камбоджи и Вьетнама, – но Кабрера тоже попали в список, как будто их отец продолжал издалека тянуть за ниточки, определяющие их судьбы. Это, конечно, был не пролетарский труд и вообще не шаг к тому, чтобы зажить истинно народной жизнью, но все же нечто более революционное, чем буржуазная рутина отеля. Два автобуса отправились на юг, и пассажиры всю дорогу распевали коммунистические песни, бродили по проходу и грубо хохотали, как любые другие подростки. Останавливались в Жуйцзине, откуда в 1934 году начался Великий поход под предводительством Мао и Чжоу Эньлая, в хунаньском селении Шаошань, где в 1893 году родился председатель Мао, и в нескольких памятных местах Народно-освободительной войны.
Путешествие проходило не гладко: хунвейбины, растревоженные видом целого автобуса явно привилегированных юнцов, потенциальных контрреволюционеров, часто перекрывали дорогу. Они грубо вытаскивали экскурсантов наружу и даже пытались нападать, но дети старых коммунистов не давали себя в обиду, причем пользовались для этого Серхио и Марианеллой: их выводили отдельно и предъявляли в качестве оправдания. «Это латиноамериканские товарищи», – весомо говорили они. Видимо, такие слова срабатывали в качестве неопровержимого доказательства: перед хунвейбинами не увеселительная прогулка китайских буржуев, а международное собрание революционеров, пусть даже совсем юных.
- Тайная история Костагуаны - Хуан Габриэль Васкес - Историческая проза / Русская классическая проза
- Марина из Алого Рога - Болеслав Маркевич - Русская классическая проза
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Как быть съеденной - Мария Адельманн - Русская классическая проза / Триллер
- Яблоки из сада Шлицбутера - Дина Ильинична Рубина - Русская классическая проза
- Кубик 6 - Михаил Петрович Гаёхо - Русская классическая проза
- Сети Вероники - Анна Берсенева - Русская классическая проза
- Из дневника одного покойника - Михаил Арцыбашев - Русская классическая проза
- Миллионы - Михаил Арцыбашев - Русская классическая проза
- Пропасть - Михаил Арцыбашев - Русская классическая проза