Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я сейчас приеду и все тебе объясню.
– Нет. Объясни мне сейчас, а потом приедешь.
– А если не объясню?
– То не приедешь.
Теперь замолчал уже Митя.
– Хорошо, – сказал он. – Я буду вынужден ненадолго уехать.
Катя молчала, но было слышно, что она озадаченна и встревоженна.
– Куда? – наконец спросила она.
– В Израиль.
– Навсегда?
– Я же тебе сказал, ненадолго. Ты меня вообще слушаешь? – Весь этот разговор шел совсем не так, как Митя его придумал, и он почувствовал, что готов взорваться. Остановил себя; несколько раз вдохнул и выдохнул.
– В Израиль не уезжают ненадолго, – ответила Катя. – В Израиль уезжают навсегда. Оттуда не возвращаются.
– А я не насовсем! – наконец заорал Митя. – Может, предоставишь это мне решать? И скажи, нам обязательно вести этот разговор по телефону? Аря попала в трудную ситуацию, и ей надо помочь. Ей очень плохо.
– Понятно.
– Мы сейчас встретимся, и я тебе все подробно объясню.
– Зачем? – спросила Катя.
– Зачем – что?
– Зачем нам встречаться?
Митя растерялся.
– Что значит «зачем нам встречаться»?
– Ты же уже все решил. Даже не посоветовавшись со мной. О чем нам еще говорить?
– Катя, Катенька, ну пойми, я тебя не бросаю. Я никуда от тебя не уезжаю. Аре очень плохо, я ее найду, попытаюсь поддержать, и все будет как раньше.
– Как раньше уже ничего не будет. Я поняла, что ты оказался перед выбором между своей сестрой и мной и выбрал ее. Это твое право. Понимаю, что это был не самый простой выбор. По крайней мере, на это надеюсь. Но это голос крови, и с этим ничего невозможно сделать.
– Катенька, что же ты такое говоришь? Так я сейчас приеду?
– Нет, ты не приедешь.
– Давай встретимся на улице?
– Нет, мы больше не встретимся. Ты уезжаешь навсегда, и давай хотя бы расстанемся честно.
– Я всегда был с тобой предельно честен.
– Я уже так не думаю.
Митя снова замолчал, бессильно, безнадежно. Несколько раз он пытался начинать говорить, но ему казалось, что голос почему-то остался без воздуха и двигаются только губы. Но и Катя не вешала трубку.
– Хоть Ваню мне можно увидеть? Мы же вместе давали ему имя. Вместе растили. Вместе гуляли.
– Зачем тебе это? Ты ведь и его решил бросить. Он что, для тебя такой спасательный круг, когда больше нечего сказать?
– Нет. Но не тебе за него решать.
– Справедливо, – ответила Катя, чуть подумав. – Если ты не врешь, конечно. Хорошо. Приезжай, – добавила она. – Но не очень надолго. И пообещай не устраивать драм. Все это лишнее.
« 8 »
Всю дорогу от остановки Митя бежал; неуклюже. Снег был тонким, свежим, под ним ощущался слой гололеда, накопившийся за неровные дни оттепелей и заморозков. Уже давно дворы почти никто не убирал. Лифт был сломан. В наступившей разрухе лифты не чинили тоже; или, по крайней мере, не сразу. Митя поднимался по лестнице и задыхался так, как будто карабкался на Эверест. Чуть шумело в ушах. А еще, кажется, впервые в жизни он ясно и отчетливо слышал свое сердце. За один пролет до Катиной квартиры он остановился, попытался успокоить дыхание, несколько раз вдохнул и выдохнул, поправил куртку, снял шапку и положил ее в карман, поднялся еще на один пролет и позвонил. Катя открыла почти сразу. Ваня выскочил за порог, встал на задние лапы, даже несколько раз подпрыгнул и стал лизать ему руки. Митя начал чесать ему голову, потом не выдержал и молча заплакал.
– Не кривляйся, – сказала Катя. – Решил так решил.
– Мне можно войти?
– Можно.
Митя вошел, отряхнул с сапог снег на коврик перед дверью; на коврике появились белые островки снежной пыли. Катя подошла чуть ближе, вытянула правую руку и за ним заперла. Митя беспомощно посмотрел на свои сапоги, потом на нее.
– Можешь разуться, – добавила Катя, – и взять тапки.
Ваня не понимал, что происходит, и, пока Митя переобувался, продолжал лизать ему руки. Это было необычно.
– Пойдем. Я заварила для тебя чай.
Они сели на табуретки, друг напротив друга. Ваня устроился под кухонным столом, между ногами. Ногой Митя чувствовал его теплое дыхание.
– Я никуда не уезжаю, – сказал Митя.
– Ты мне это уже говорил.
– Я вернусь.
– Не думаю.
– Почему? Ты можешь мне хотя бы это объяснить?
– По разным причинам, – ответила Катя. – В том числе и по очень простым. Как ты думаешь, сколько времени вот так вот может продолжаться?
– Не думаю, что долго.
– И я не думаю. Придет другая власть и закроет границы. Возможно, по-другому даже видимость порядка уже не навести. Вот и все.
– Но путчистов мы уже победили, – зачем-то сказал он.
– Это был не путч. Это был фарс. А продолжаться так не может. Значит, придут и другие. Так что это навсегда. Ты и сам это понимаешь.
– Нет, не понимаю, – резко возразил Митя. Он действительно так не считал.
Катя посмотрела на него прямо, внимательно и неприязненно. На ее лице, под свежим слоем несвойственного ей макияжа, была видна красноватая, казалось, даже чуть распаренная кожа, как бывает, когда не очень успешно пытаются смыть слезы. Смывать слезы Катя не умела; Митя вообще никогда не видел ее плачущей. Эта красноватая, неумело раскрашенная кожа странно контрастировала с белыми скулами и лежащими на столе ладонями.
– Катя, – сказал он, чуть запинаясь, – кажется, я никогда тебе этого не говорил, но вообще-то я тебя очень люблю.
– Это своевременное сообщение, – ответила она, продолжая внимательно на него смотреть.
– Поехали со мной. Вместе уедем, вместе найдем Арю, вместе вернемся.
Она продолжала молча смотреть, не опуская и не отводя глаз.
– Ты это серьезно?
– Абсолютно.
– Что ты видишь вокруг? – неожиданно спросила она.
Митя пожал плечами, огляделся; на кухне ничего не изменилось; рассмотреть квартиру он не успел. Маленькая икона Богородицы на стене смотрела на них светлым, горестным и всепонимающим взглядом.
– Квартиру, дом, – сказал он.
– Правильно, дом.
– А за окном?
– Тоже дом? – наконец неуверенно ответил он. Он был расстроен и озадачен этим странным экзаменом.
Катя кивнула:
– Да. И это наш Ленинград. Как бы его ни переименовывали. А потом еще тысячи и тысячи километров. В некоторых местах ты был. Я была еще меньше. Но это все равно наш дом. И он сейчас горит. Хоть и зима.
Митя представил себе окруженную снегом пылающую северную избу, вроде того большого пятистенка, в котором их с Полей тогда приютили на Онеге. Красное на белом. Может быть, даже замерзшая река под косогором.
– Все проходит, – сказал он. – Так было написано на кольце царя Соломона.
Теперь молчала уже Катя.
– Ни я, ни ты, – добавил он, – ничего не можем с этим поделать. Вообще ничего. Можем просто сидеть и смотреть. Может быть, придется и голодать, если дальше пойдет все так же. Возможно, как-нибудь вечером одного из нас убьют гопники. Или бандиты по ошибке. А так мы уедем, и мы вернемся.
– Горящий дом не бросают, – спокойно и твердо сказала Катя.
Было видно, что это не всплеск чувств, не увлечение риторикой и не импровизация, что она говорит давно продуманное и прочувствованное.
– Никто никого не бросает. Я вынужден уехать, мы уедем и вернемся.
– Горящий дом бросают
- Опавшие листья (Короб второй и последний) - Василий Розанов - Русская классическая проза
- Опавшие листья. (Короб второй и последний) - Василий Розанов - Русская классическая проза
- Опавшие листья - Василий Розанов - Русская классическая проза
- Радио молчание - Элис Осман - Русская классическая проза
- Зимний Ветер - Валентин Катаев - Русская классическая проза
- Дом Кёко - Юкио Мисима - Классическая проза / Русская классическая проза
- Я хотел написать книгу, но меня чуть было не съел гигантский паук - Алексей Викторович Серов - Русская классическая проза
- Марина из Алого Рога - Болеслав Маркевич - Русская классическая проза
- Человек рождается дважды. Книга 1 - Виктор Вяткин - Проза
- Так громко, так тихо - Лена Буркова - Русская классическая проза