Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Этот голос казался ей чем-то вроде потаенной программы, начертанной невидимыми буквами, ждавшей своего времени, а теперь увлекавшей за собой и стремящихся, и осознающих, и растерянных, и мечущихся, и обманывающих себя. Арина представляла себе эти бесчисленные полки, закованные в сталь, ступающие тяжело, повинующиеся дальнему и никому, кроме них, не слышному призывному голосу; ярко и отчетливо воображала это неожиданно наступившее наполненное смыслом время, когда тяжелый звук трубы созывал так отчетливо увиденное ею движение на разных концах земли, преодолевающее беспросветный ужас смерти, замыкающее двухтысячелетний круг истории. Она чувствовала себя частью этого невероятного движения и удивлялась ему. Как-то раз она снова подумала об их семейной легенде о Сфере стойкости, вспышкой сознания иначе увидела ее смысл, ощутила свою нынешнюю неожиданную ей причастность, и у нее захватило дух. Арина возвращалась к этой мысли снова и снова, часто вопреки своей воле, и иногда ей казалось, что она уже в полушаге от того, чтобы этой тайны коснуться, что ей нужно только вытянуть руку. В такие моменты почти физически ощутимо приближающийся израильский берег казался ей не прыжком в неизвестное, а открытием того, что и так не было сокрыто, того, что, оставаясь невидимым для нее самой, сопровождало ее всю ее жизнь, что теперь для нее уже было названо, но что она еще не могла ни представить, ни помыслить. И вот от этого почти явленного, хотя все еще скрытого ее отделял только один, теперь неуклонно сокращающийся шаг.
Так что встречи с Израилем Арина очень ждала, а вот что конкретно ее там ожидает, было значительно менее понятным, и Арину это немного волновало, хотя волнением скорее будоражащим и приятным. Ее родители, которые изначально были против всей этой затеи и вообще к Израилю относились скорее скептически, естественно, волновались значительно больше.
С самого начала своего участия в еврейской деятельности Арина слушала «Голос Израиля» почти ежедневно, но интересовала ее в первую очередь история и вообще всякая героика. К тому моменту, когда она решила ехать, она могла представить себе Израиль достаточно подробно, почти в деталях – его прекрасные дома, выстроенные на некогда бесплодных песках, и широкие аллеи, окруженные эвкалиптами. Всюду росли цветущие кактусы, и «кактусами» же на сленге называли родившихся в стране. Но когда родители начали задавать ей всякие более практические вопросы, часто ее раздражавшие, она была вынуждена признать, что ответа на них не знает; ее это не очень и волновало. Арина интуитивно чувствовала, что все получится хорошо. Тем не менее под их влиянием «Голос Израиля» она начала слушать немного иначе, пытаясь получить ответы на вопросы, относящиеся и к плоскости быта тоже.
На этом этапе неожиданно начались загвоздки. Было понятно, что вся страна, как огромный и стосковавшийся гостеприимный дом, ждет их приезда, выстроив пока еще в основном пустующие дома, от покрытых кедрами Ливанских гор до соленой воды Красного моря, но вот в конкретные факты и цифры вся эта информация почему-то не преломлялась. Хотя Арине этого вполне хватало, родители продолжали занудствовать, а ответить на их расспросы ей было практически нечего.
Тогда отец попросил у брата телефон его первой жены (про себя Арина хмыкнула, но промолчала) Тамары Львовны и Левы, уже больше двух лет живших где-то в предместьях Иерусалима.
– Але, Тамара, это ты? – спросил он, при этом крича в трубку так, как будто действительно пытался докричаться через пять тысяч километров.
Арина сидела напротив, и ответные реплики ей не были слышны.
– Это Андрей, из Ленинграда. У нас тут Аря решила к вам рвануть.
– А, Женя уже говорил?
– Да, мы тут немного волнуемся. Как у вас там?
– Знаю, что хорошо, конечно. Но мы еще хотели спросить всякие практические вещи. Ирка у меня очень переживает. Ну ты понимаешь.
– Слушаем, конечно. Каждый вечер.
– Хорошо, что в армию не заберут. А что, могли забрать?
– Ты права, надо, конечно, защищать. Знаем, что кругом враги. Но Арина не очень для армии приспособлена, ты же понимаешь.
Арина поморщилась. Как раз это могло быть интересным.
– Ирка спрашивает, что везти.
– Зимнюю одежду не надо. Понял. А летнюю?
– А в чем ходят?
– Тетради. Почему тетради?
– Да, да, конечно. Конечно, будет учиться дальше.
– Книги не надо. Понял. Что, по-русски вообще никто не читает?
– Надо сразу говорить на иврите? Даже дома? Так она же едет одна?
– Люстры? Значит, ей квартиру сразу дадут?
– На продажу. Понял. Записал.
– Банки? Какие банки? Для простуды?
– Такие дорогие? Их что, сдают? Как стеклотару?
– Ясно. А еще из полезного?
– Что-что Лева говорит?
– Ему большой привет.
– Тамара, спасибо тебе за все советы. Очень рад, что вам так хорошо. Ну скоро с Ариной увидитесь, конечно.
Папа повесил трубку.
– Надо везти стеклянные банки, – объяснил он. – Они почему-то в Израиле очень дорогие. А так Арина сможет сама делать консервы.
«Придурки хреновы», – подумала Арина.
« 9 »
Назначенный день быстро приближался, и биение времени было столь ритмичным и отчетливым, что часто казалось, что оно превращает повседневные приготовления и заботы в быстро проходящий фоновый шум. По своим еврейским каналам Арина все же получила список вещей, которые было рекомендовано брать с собой; но этот список оказался столь странным и хаотичным, что особой пользы от него не было, а большей частью упомянутых в нем вещей она не пользовалась и дома. За нереальные, как показалось Арине, деньги мама купила у кооператоров для нее джинсы-варенки.
– Зачем? – коротко спросила Арина.
– Нет чтобы сказать матери спасибо, – ответила мама. – В таких на Западе все ходят. Пора тебе начинать привыкать к цивилизованной жизни. Иначе так и будешь ходить как вывеска «Я – совок».
В соответствии с действующим законодательством папа поменял для нее максимально разрешенную сумму сто долларов.
– Государство тебя там всем обеспечит, – сказал он. – А на капризы тебе этого хватит. Потом доучишься и начнешь сама зарабатывать.
Мите все эти приготовления не нравились, но Арина довольно резко велела ему молчать; и он молчал. В еврейской среде было принято устраивать «отвальные» с изобилием водки, которую она не выносила, странные и в разговорах с теми, кто отвечал: «Если навсегда, то прощай навсегда», и с теми, кто бодро откликался: «Скоро увидимся». Все это казалось ей уж слишком пошлым, карикатурным и даже немного позорным; устраивать подобное она отказалась. Кроме того, в тогдашней ситуации торжественно прощаться и вообще выглядело странным. С одной стороны, многие все равно уезжали, а с другой – прощаться так, чтобы и правда с горем, что насовсем, ей было особо не с кем. Даже Инночка уже уехала в Израиль, и с тех пор от нее не было ни слуху ни духу. А вот прощаться с городом Арина ходила, и даже не один раз. Как-то долго шла
- Опавшие листья (Короб второй и последний) - Василий Розанов - Русская классическая проза
- Опавшие листья. (Короб второй и последний) - Василий Розанов - Русская классическая проза
- Опавшие листья - Василий Розанов - Русская классическая проза
- Радио молчание - Элис Осман - Русская классическая проза
- Зимний Ветер - Валентин Катаев - Русская классическая проза
- Дом Кёко - Юкио Мисима - Классическая проза / Русская классическая проза
- Я хотел написать книгу, но меня чуть было не съел гигантский паук - Алексей Викторович Серов - Русская классическая проза
- Марина из Алого Рога - Болеслав Маркевич - Русская классическая проза
- Человек рождается дважды. Книга 1 - Виктор Вяткин - Проза
- Так громко, так тихо - Лена Буркова - Русская классическая проза