Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне пришлось в конце 70-х годов по должности присутствовать на каком-то совещании работников идеологического фронта, в президиуме которого высился Петру Лучинский, секретарь местного ЦК. Кто-то из выступавших упомянул с сожалением об отъезде Гершфельда. Я не слыхала тогда об этом композиторе, но помню, как встрепенулся Лучинский (он сидел со слуховым аппаратом, но расслышал неугодную фамилию) и тут же бросил пренебрежительно: «Невелика потеря! Скатертью дорога!» Так бывший комсомольский вождь, а в ту пору уже крупный партийный деятель оценил творчество видного молдавского композитора. Ибо Гершфельд, чьё творчество было связано с молдавской историей, поэзией и фольклором (он даже в США написал цикл романсов на слова Эминеску), безусловно, был молдавским композитором. Но для партайгеноссе Лучинского он, видимо, был, прежде всего, презренным евреем, жиданом.
А разве Злата Ткач, ровесница Ольшанского, уроженка большого села Лозово, где её дед заготавливал чернослив, дочь видного молдавского педагога-музыканта Бейрихмана, первая женщина композитор Молдавии, не стала украшением молдавского музыкального искусства?! Её «Шесть детских песен» на слова Григорие Виеру – классика детской музыки. А оперы-сказки «Коза с тремя козлятами», «Повар и боярин», камерная опера по роману Аурелиу Бусуйока «Мой парижский дядя», а балет «Андриеш» по произведениям Емилиана Букова! Злата Ткач писала и симфоническую, и камерную, и песенную музыку, Не дать ей звания заслуженного деятеля искусств МССР было невозможно, она получила это звание в 1974 году.
И всё же в творчестве Златы Ткач её еврейство сказалось. С началом «перестройки» она обратилась к еврейской тематике. Ткач создала поэму-реквием «Яд ва-Шем», монооперу «Поговори со мною, мама» по повести Паулины Анчел-Борочиной, кузины поэта Льва Беринского и моей коллеги по пединституту, о еврействе которой я и не подозревала, множество песен на идише на слова еврейских поэтов: Лейба Квитко, Льва Беринского, Ихила Шрайбмана, Моисея Лемстера. Песня «Добро пожаловать в Капрешты» на слова Иосифа Керлера воскрешает память о местечке, которая никогда не умирала в её душе. Сборник её песен на идише со словами и нотами «Дос глэкэлэ» («Колокольчик») был издан в Берлине в 2004 году, за год до смерти композитора. Хотя бы под конец жизни Злата Ткач, как и историк Яков Михайлович Копанский, смогла послужить и своему народу.
А если говорить о классике живописи Моисее Гамбурде, окончившем в 1930-е годы Брюссельскую Академию художеств, которого и правительство, и печать Молдавии упорно обходили вниманием (художник покончил с собой в 1954 году), или о скульпторе-монументалисте Лазаре Дубиновском, чья судьба складывалась много благополучней, чем у Гамбурда (он после окончания Бухарестской Академии художеств стажировался в Париже у самого Бурделя), то можно ли назвать их творчество еврейским искусством? Я бы ответила на этот вопрос отрицательно, но лучше предоставлю слово специалисту. Матус Лившиц, искусствовед высшей квалификации, заслуженный деятель искусств Республики Молдовы (его сегодня уже тоже нет среди нас) затруднился ответить положительно на этот вопрос: «Все они в своём творчестве решали те идейные, содержательные и пластические проблемы, которые в эти годы стояли перед художниками Молдовы. Можно лишь ощутить в их работах (да и то не всегда) некоторые проявления менталитета, свойственные еврейскому народу». Они служили Молдове, проникались культурой её народа и создавали её искусство. Оно было социалистическим по содержанию и национальным (молдавским) по форме, как того требовало время. Был ли их вклад оценен по достоинству? Были ли они в глазах титульной нации своими или оставались чужаками? Вопрос скорее риторический, точнее, праздный. Ответом в некоторой степени могут служить общеизвестные факты: после падения советской власти нестандартная скульптурная группа Дубиновского – Маркс и Энгельс, сидящие на скамейке и мирно беседующие перед зданием ЦК КПМ, его памятник Максиму Горькому и даже горельеф «Искусство Молдовы» были уничтожены. Такая же судьба постигла и неоконченную скульптуру «Реквием», посвящённую еврейской Катастрофе (Холокосту), над которой он работал в последние годы.
Один из лидеров сионизма, Владимир (Зеев) Жаботинский, Жабо, как его называли сподвижники, сто лет назад предостерегал еврейскую интеллигенцию от проникновения в культуру других народов, от активного участия в её развитии. В своё время он начинал как надежда русской литературы, его называли «золотым пером журналистики». 1903 год, год кишинёвского погрома, стал рубежом в его жизни. Вступив в сионистскую организацию, он с этого момента и до последних дней посвятил себя возделыванию еврейского национального сада. Русский писатель М.Осоргин сетовал, что «национальные еврейские дела украли орла Жаботинского у русской литературы». Жаботинского это не печалило. Он не хотел больше служить чужой культуре: «Все культурные ценности, созданные евреями в галуте, – чужое достояние». Считая еврейскую ассимиляцию естественным процессом, он делал всё возможное для возвращения ассимилированных евреев к национальным истокам. Но сам Жаботинский покинул Россию до революции и оказался человеком свободным, а евреи в большинстве своём остались под железной пятой тоталитарного государства. Они были загнаны в угол и в меру сил и способностей, заметим, немалых, поднимали целину чужой культуры. В силу своей пассионарности и таланта они зачастую опережали, превосходили молдаван (речь идёт о послевоенной Молдавии). Однако чем больше они старались, тем сильнее раздражали менее удачливых и всегда оставались чужими.
За многие века рассеяния евреи научились уважать культуру народов, среди которых проживали, не просто уважать, но проникаться её духом. Это относится и к бессарабцам. С детства евреи впитывали традиции и культуру народов, живущих рядом. В местечках они жили среди молдаван и, естественно, знали их язык, обычаи. В Кишинёве это было русское, а в годы между войнами и румынское окружение, евреи вписались в него, хотя последнее не стало настолько своим, чтобы возник особенный еврейско-румынский воздух. Нет, Кишинёв продолжал дышать особенным еврейско-русским воздухом. И возник он не только из способности евреев приспосабливаться и впитывать культуру коренного народа, но и потому, что здешние русские, многие из которых в этих краях тоже считались пришельцами (я сейчас не веду речь о давних временах, когда на этой земле
- Уильям Сомерсет Моэм - Грани дарования - Г Ионкис - Публицистика
- Сталинские коммандос. Украинские партизанские формирования, 1941-1944 - Александр Гогун - История
- Духовная жизнь Америки (пер. Коваленская) - Кнут Гамсун - Публицистика
- Псевдонимы русского зарубежья. Материалы и исследования - Сборник статей - Публицистика
- Сталинград: Записки командующего фронтом - Андрей Еременко - История
- Из записной книжки. Темы - Георгий Адамович - Публицистика
- Воздушная битва за Севастополь 1941—1942 - Мирослав Морозов - История
- Кровавый евромайдан — преступление века - Виталий Захарченко - Публицистика
- Ни войны, ни мира - Валерий Юрьевич Афанасьев - История / О войне / Науки: разное
- Интимная Русь. Жизнь без Домостроя, грех, любовь и колдовство - Надежда Адамович - Искусство и Дизайн / История