Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но власти измышляли всё новые козни, чтобы остановить поток желающих выехать в Израиль. Евреев досрочно призывали на военную службу, подавших заявление на выезд увольняли с работы, ввели солидный налог на уже полученное бесплатное образование. Народ отреагировал анекдотом: «Раньше жиды продавали Россию, теперь Россия продаёт жидов». Деньги государство с каждого эмигрировавшего из СССР еврея получало немалые, а потому появился новый анекдот, что при общем упадке сельского хозяйства властям пришлось признать, что самая прибыльная отрасль животноводства – «жидоводство».
На предприятиях проводились собрания, где отъезжающих исключали из партии, клеймили как предателей, изменников родины, морально унижали. Как правило, это были открытые партсобрания с привлечением «широкой общественности». На одном таком собрании мне довелось побывать. Парторг факультета Антонина Баркарь, зная повестку дня, уселась рядом со мной и сотрудниками моей кафедры и, сидя к нам вполоборота, наблюдала за нашей реакцией. Я приготовилась к привычной работе: проверять контрольные работы заочников, но не успела углубиться в них, как вдруг выяснилось, что предстоит разбор «личного дела» – исключение из партийных рядов студента факультета физвоспитания, выезжающего в Израиль. Пришлось спрятать тетрадки в портфель. Собрание шло вяло. Обвиняемый спортсмен имел жалкий вид, причины своего решения объяснить не мог, бубнил, как отец Фёдор из «Двенадцати стульев»: «токмо волею пославшей мя жены». Словом, являл собой позор нации. Слушать его было стыдно, я сидела молча, опустив голову. Председатель собрания, заведующий кафедрой истории КПСС, пребывая в привычном подпитии, дремал. И вдруг мерный рокот зала прорезал истерический крик вахтёрши Тюниной: «Тут явреи сидять. Чиво молчат? Пущай они скажуть!»
Все замерли. И тут вскакивает доцент моей кафедры Алик Менин, молодой, красивый, артистичный еврей, и, весь побелевший, взлетает на сцену, где восседает президиум. Вместо того чтобы клеймить отъезжающего недоумка (какого чёрта он вообще пришёл на собрание?!), Менин не без пафоса вспомнил своё пионерско-комсомольское прошлое, назвал происходящее «средневековым шабашем», заткнул рот Тюниной, ошеломив её вопросом: «Может ли быть у коммуниста-интернационалиста национальность?» В зале поднялось нечто невообразимое. Председатель проснулся и ошалело уставился в зал, широко распахнув рот, но не находя нужных слов. Сидевшая рядом со мной доцент Мила Гозун, комментируя происходящее, обратилась ко мне с риторическим вопросом: «Вы и дальше будете утверждать, что Кафка – модернист, а не реалист?»
Самое интересное произошло через два дня, когда моя лаборантка, отсутствовавшая на собрании, улыбаясь, спросила меня: «Так всё-таки, Грета Евгеньевна, признайтесь, Кафка – модернист или реалист?» Я поняла, что мне «сдают» агента Тоньку Баркарь. Раньше я знала лишь, что на ней клейма негде ставить из-за сходства с дочками фабриканта Бербера, что жили до войны на Георгиевской улице, а тут выяснилось, что она ещё и стукачка. Впрочем, одно гармонично дополняет другое.
Ольшанский запомнил заводское собрание, где инженер Волховитинов требовал ставить к стенке неблагодарных евреев, отъезжающих в Израиль, этих гнусных отщепенцев и предателей родины. Прошло несколько лет, и этот воинствующий патриот, собравшись выехать с женой-еврейкой в США, пришёл к Ольшанскому просить три килограмма гвоздей, чтобы упаковать в ящики «нажитое непосильным трудом». Инженер «Микропровода» бесплатных гвоздей, как вы понимаете, не получил. Пришлось идти в скобяную лавку и тратить денежки. Конечно, сейчас об этом можно писать с иронией, но тогда было не до смеха.
Массовый отъезд евреев из Кишинёва, который начался в 1970-е годы, остановить уже ничто не могло: ни требования выплатить немалые деньги за полученное образование, вернуть государственные награды, в том числе боевые (приятель Ольшанского Герой Советского Союза Саша Машкауцан, уроженец Оргеева, должен был сдать золотую звезду Героя). Запрет на вывоз семейных реликвий и книг довоенных лет издания, придирки и издевательства чиновников (получить любую справку отнимало столько сил, что их хватило бы на покорение Джомолунгмы), необходимость сделать настоящий евроремонт в покидаемой квартире, – через всё это проходили решившиеся на отъезд. «Как же надо ненавидеть это государство, чтобы оставить квартиру после такого ремонта!» – то ли поражался, то ли восхищался Жванецкий. Не останавливали ни угрозы, ни случаи нападения на квартиры отъезжающих с целью грабежа, заканчивавшиеся если не увечьями, то инфарктами хозяев, ни разбойничьи налёты на автобусы по дороге к пограничному контрольно-пропускному пункту в Леушенах. Как сказал попугай хозяину, которому не разрешили вывезти любимую птицу: «Хоть тушкой, хоть чучелом, но ехать надо!» Отъезд продолжался, тем более что разрешения на выезд стали разменной монетой в политической игре советского руководства со странами Запада. Один из анекдотов: «Как в Кишинёве называется ОВИР? – Молджидсбыт».
К этому времени в политике государства по отношению к евреям стал использоваться не только кнут, но и пряник. Послабления по части языка идиш зашли настолько далеко, что в 1981 году в Москве при Литературном институте имени Горького открылись двухгодичные Высшие литературные курсы Союза писателей по еврейскому языку и литературе. И в первый же набор (группу из пяти человек) попали наши бессарабцы.
В своё время, а именно в августе 1966 года, в Кишинёве по недосмотру властей прошёл двухдневный семинар по изучению языка идиш. Провёл его Григорий Полянкер, пятидесятипятилетний киевский писатель, отмотавший срок в магаданских лагерях. Участниками семинара оказались будущие обвиняемые по «процессу девяти» (1971). Из оставшихся на свободе участников семинара Полянкера слушателями Высших литературных курсов стали уроженец Каушан Лев Беринский, Борис Сандлер, родом из Бельц, кишинёвец Александр Бродский, уроженец Единец Моисей Лемстер. В ту пору они только точили перья, пробовали силы в поэзии и прозе. Все посвятили себя языку идиш.
Трое бессарабцев составили костяк первой группы, которая в 1983 году окончила курсы в Москве. В группе учился также москвич Вэлвл (Владимир) Чернин, выпускник исторического факультета МГУ, сотрудник «Советиш геймланд», самый младший из пятёрки. С бессарабцами из этой группы я знакома лишь виртуально (недавно получила из Израиля в подарок новую книгу от Льва Беринского «На путях вавилонских»), а Чернина довелось нянчить ещё в грудничковом возрасте. Это был единственный сын моей любимой учительницы и близкого друга Жанны Аркадьевны (Ароновны) Попиловой, которая дала мне, выпускнице Корсаковской школы, что на Сахалине, путёвку в жизнь. Тернистый путь Владимира-Вэлвла в еврейство, к идишу, в Израиль, куда он репатриировался в 1990
- Уильям Сомерсет Моэм - Грани дарования - Г Ионкис - Публицистика
- Сталинские коммандос. Украинские партизанские формирования, 1941-1944 - Александр Гогун - История
- Духовная жизнь Америки (пер. Коваленская) - Кнут Гамсун - Публицистика
- Псевдонимы русского зарубежья. Материалы и исследования - Сборник статей - Публицистика
- Сталинград: Записки командующего фронтом - Андрей Еременко - История
- Из записной книжки. Темы - Георгий Адамович - Публицистика
- Воздушная битва за Севастополь 1941—1942 - Мирослав Морозов - История
- Кровавый евромайдан — преступление века - Виталий Захарченко - Публицистика
- Ни войны, ни мира - Валерий Юрьевич Афанасьев - История / О войне / Науки: разное
- Интимная Русь. Жизнь без Домостроя, грех, любовь и колдовство - Надежда Адамович - Искусство и Дизайн / История