Рейтинговые книги
Читем онлайн Утраченный воздух - Грета Ионкис

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 73 74 75 76 77 78 79 80 81 ... 112
сцена, где играл симфонический оркестр филармонии под руководством профессора Милютина. Перед концертом всё тот же неутомимый просветитель Мануйлов рассказывал публике, разместившейся на скамейках, об исполняемом произведении и его создателе. Эти концерты под открытым небом происходили в летнее время.

Освоив азы музыкальной культуры, будущий инженер-механик старался не пропустить концертов столичных знаменитостей. В Кишинёв солисты из центра приезжали охотно, поскольку симфонический оркестр города отличался высоким профессионализмом, многие оркестранты получили образование за границей: в Вене, Берлине, Бухаресте, работать с ними было легко и приятно. Иногда оркестром руководили приезжие дирижёры из Большого театра – Голованов и Файер. Конечно, это был праздник. Молодому Ольшанскому довелось побывать на сольных концертах Марии Гринберг и Святослава Рихтера, Вероники Дуловой и Даниила Шафрана, Якова Флиера и Виктора Пикайзена. Он слышал Лемешева и Козловского, Рейзена и Нэллепа, Лисициана и Шапочникова, Барсову и сестёр Масленниковых, Ирину и Леокадию. Он с упоением вдыхал воздух высокого искусства. Русские оперы «Иван Сусанин», «Князь Игорь» произвели неизгладимое впечатление.

Книги Исаака тоже манили, но читать приходилось урывками, времени не хватало. Но обозначились любимые: «Овод» Войнич, «Мартин Иден» и рассказы Джека Лондона. Их дух соответствовал внутреннему настрою несостоявшегося сиониста-бейтаровца.

Вспоминая о студенческом товариществе в книге «Полвека – как один день», посвящённой их выпуску, изданной в 2005 году в Израиле его сокурсником, доктором наук Лёней Бронфманом, Ольшанский пишет: «Общежитие нашего факультета только строилось, а пока приезжие ребята устраивались как могли. Лишь немногие жили у родственников, остальные снимали „углы“. Неподалеку от нашего дома в Петровском переулке снимали комнатушку четверо наших ребят, поступивших на факультет после окончания техникума в Сороках: Гица Круду, Борис Чайковский, Миша Чебан и Аркадий Гринберг. Я частенько заглядывал к ним. Жили они трудно, перед стипендией – так просто впроголодь, трое „заработали“ туберкулёз. Поскольку я работал, у меня водились небольшие деньги. Я покупал картошку, пару селёдок, буханку хлеба, бутыль Гибрид Иваныча, и мы, сгрудившись вокруг покрытого клеёнкой стола, устраивали „валтасаров пир“ по-кишинёвски. Самое дорогое – застольные беседы. В них тоже ковалась наша студенческая солидарность. Тогда никто из нас не различал, кто молдаванин, кто – еврей. И слава Богу!» Удивительно, но так всё и было в Кишинёве в начале 1950-х годов, когда над евреями Советского Союза сгустились тучи.

Интерлюдия. Тихий погром, или «Под собою не чуя страны»

В первое послевоенное десятилетие в Кишинёве антисемитизма на государственном уровне не ощущалось. В эту пору евреи вносили огромный вклад в возрождение города. Не было такой области, где они бы себя не проявили, демонстрируя при этом незаурядные организаторские, интеллектуальные и профессиональные качества. Многие достигли высокого положения в своей отрасли, становились начальниками отделов, цехов, старшими инженерами и технологами, чего прежде в Бессарабии не наблюдалось.

Между тем в послевоенные годы в центре и по стране в целом («от Кремля до самых до окраин») назревали и разворачивались события, смысл которых рядовым гражданам на периферии, особенно там, где советская власть ещё не успела пустить глубокие корни, был далеко не ясен. Ольшанский слушал радио, листал газеты, но ещё не научился читать между строк. Новые выражения: «доктрина Трумэна», «план Маршалла», «превентивная война» его не очень задевали. Но вот когда в прессе стали писать о «холодной войне», стало тревожно. Ужасы войны ещё не забылись. Тот, кто помнит 50–60-е годы, подтвердит, что все разговоры о политике заканчивались заклинанием: «Только бы не было войны!»

В конце 1947-го в стране началась кампания против «низкопоклонства перед Западом». О том, что мы живём во враждебном окружении, внушалось нам с малолетства, а тут снова начался поиск врагов внутренних. Секретарь Союза писателей Николай Тихонов, обвинив в преклонении перед растленной культурой буржуазного Запада Исаака Нусинова, изучавшего до революции историю искусств и литературы в Швейцарии и Италии, автора книги «Пушкин и мировая литература» (1941), публично назвал профессора «беспачпортным бродягой». Профессор и впрямь вызывал подозрения: в конце 20-х годов он заведовал кафедрой еврейской литературы в Московском пединституте имени Бубнова. Уже тогда на него поступил донос: на замечание лаборантки о том, что негоже советскому профессору по телефону во всеуслышание говорить на идише, немолодой Нусинов ответил: «Что поделаешь, деточка, профессор я лишь 20 лет, а еврей-то всю жизнь». Конечно, с тех пор прошло почти двадцать лет, давно не существовало кафедры еврейской литературы, Бубнов как враг народа был уничтожен, и имя его вымарали из штампов во всех книгах вузовской библиотеки, а пединститут получил новое «вечное» имя – Ленина, это я могу засвидетельствовать как его студентка. Нужно ли говорить, что 60-летний ошельмованный профессор вскоре после публичной порки, учинённой Тихоновым, был арестован и умер в Лефортовской тюрьме.

Конечно, Ольшанский не имел понятия об этой прискорбной истории, да и я узнала о ней значительно позже, проучившись в МГПИ имени Ленина с 1954-го по 1959 год. К концу обучения завеса над страшными временами чуть-чуть приподнялась, и выяснилось, что жертвой кампании в масштабах нашего факультета стал не только еврей Нусинов, но и другой профессор – немец Франц Петрович Шиллер, и доцент Степан Шешуков, русский по национальности. А партийную сволочь Демешкан, которая на них «стучала» и держала в страхе весь факультет, удалось всё-таки по суду уволить. «Всплыла» она поначалу в Южно-Сахалинске, а кого затем осчастливил этот «специалист» по зарубежной литературе, мне неведомо.

Борьба с «низкопоклонством перед загнивающим Западом» лишь поначалу сводилась к смехотворному утверждению, что приоритет всех открытий принадлежит русским, но вскоре переросла в кампанию против космополитизма, антиеврейскую по существу. Патриотическое рвение учёных бездарей приобрело такие масштабы, что честь открытия закона сохранения веществ была приписана Ломоносову, а не Лавуазье, изобретение паровой машины – Ползунову, а не Уатту, радиотелеграфа – Попову, а не Маркони и далее – без остановок. Процесс, как говорится, пошёл, и вскоре было доказано, что «Россия – родина… слонов!» Стараниями псевдоучёного и шарлатана Трофима Лысенко и своры лысенковцев, получивших поддержку Сталина в 1948 году на сессии ВАСХНИЛ, был разгромлен «вейсманизм-морганизм» и предана проклятию генетика, эта «публичная девка империализма», а заодно и кибернетика – рубить так рубить!

Одержимые литературные писаки, поднаторевшие в 1946 году на травле Ахматовой и Зощенко после выхода Постановления ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград», ныне шельмовали писателей Запада: Синклера Льюиса называли «грязной душонкой», Хемингуэя – «потерявшим совесть снобом», Фейхтвангера – «литературным торгашом». Своих тоже не забывали: «Дума про Опанаса» Багрицкого была объявлена клеветой на украинский народ, а книги Ильфа и Петрова, Александра Грина признаны антисоветскими. Палаческая терминология, разрабатывавшаяся десятилетиями, снова была

1 ... 73 74 75 76 77 78 79 80 81 ... 112
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Утраченный воздух - Грета Ионкис бесплатно.
Похожие на Утраченный воздух - Грета Ионкис книги

Оставить комментарий