Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отец Иоанн Кронштадтский, причисленный ныне к лику святых, поначалу резко осудил погромщиков, осквернивших праздник христовой Пасхи («Слово о кишинёвских событиях»), но уже в письме «христианам Кишинёва» от 23 мая 1903 года он публично извинился за «Слово…». Доктор Слуцкий в своей книге пишет, что престарелого протоиерея посетил кишинёвский подрядчик Пронин и убедил старика в том, что «в погроме виноваты сами евреи». О том же трубила и официальная печать. Как тут не поверить! Тем более что спустя три года о. Иоанн благословил «Союз русского народа» и вступил в него. Кишинёвское отделение этой организации возглавил тот же Пронин.
Следствие велось так, чтобы замести все следы предварительной организации погрома. Суду в 1903 году были преданы только наёмные убийцы или добровольцы разбоя из простонародья – всего 400 человек. Во время судебных прений гражданским истцам из лучших представителей адвокатуры удалось доказать, что на скамье подсудимых сидят пешки, слепые орудия преступления, а подстрекатели и организаторы не привлечены к суду. Крушеван в это время находился в Петербурге, где на него было совершено покушение. И хотя он отделался лёгким испугом, в глазах юдофобов он стал настоящим героем. Пронина допрашивали, он вертелся как на угольях, показания давал лживые. Суда избежал, во всём обвинив евреев. Якобы они были вооружены и этим возбудили гнев толпы.
Адвокат Карабчиевский доказывал иное: «Весь Кишинёв был превращён во время эксцессов в громадный цирк древности, где пред глазами любопытных зрителей из администрации и армии, перед празднично одетою толпой, сгонялись на арену с одной стороны безоружные жертвы, а с другой на них напускались разъярённые звери, пока не последовал сигнал: конец! – и ужасающее зрелище сразу прекратилось». Сигнал последовал из Петербурга на третий день. И сразу всё стихло.
В зарубежной печати были опубликованы стенографические отчеты о процессе, которые вели адвокаты и близкие родственники потерпевших. Быть может, нелишне знать, что первая небольшая книжка «Кишинёвский погром. Сборник документов и материалов» вышла в 1903 году в Штутгарте. Издана она была усилиями бывшего «легального марксиста» П. Б. Струве, «Иуды» Струве, по Ленину. По мере того как за рубежом стали узнавать правду, там начали появляться статьи, в которых уже шла речь об организации погрома, о попустительстве и виновности властей. Авторы осуждали самодержавный режим, его преступную политику и возлагали на него ответственность за бойню. Митинги протеста и демонстрации проходили в Париже, Брюсселе, Лондоне, Вене, даже в Мельбурне, но самым сильным было возмущение в США.
Кишинёвский погром превратился в главное злободневное событие, крупный международный инцидент, и к июлю российскому правительству пришлось занять оборонительные позиции. Оно неуклюже оправдывалось. К концу лета ситуация в Кишинёве нормализовалась, но спасти репутацию правительства не удалось.
По следам погрома было создано два произведения – очерк В.Г.Короленко, которого сегодня мы бы назвали правозащитником, и поэма молодого еврейского поэта Х.-Н.Бялика. Оба прибыли в Кишинёв почти одновременно, на исходе апреля. Первый – из Петербурга, по заданию журнала «Русское богатство», второй – из Одессы, по поручению Еврейского исторического общества, председателем которого был видный историк С.М.Дубнов.
Короленко в течение двух недель бывал на месте жутких событий, где следы бесчинств не удалось уничтожить, осматривал разрушенные дома, беседовал с их уцелевшими обитателями (в частности, с жильцами дома № 13 по улице Азиатской), посещал больницы, опрашивал раненых. Он назвал свой очерк «Дом № 13», не указав улицы, тем самым подчеркнув типичность картины: ведь на каждой улице есть свой дом № 13, и везде происходило или могло случиться то, что и здесь.
Дом мертв: он смотрит пустыми глазницами выбитых окон, сорванные поломанные рамы свисают, точно перебитые руки. Двор усеян пухом, осколками стекла, обломками мебели, обрывками одежды. На всем – печать дикого ожесточения. Короленко не видел, как убивали жильцов дома № 13, но он говорил со многими свидетелями и в их числе с маленькой девочкой, которая видела всё. Он передает её рассказ так, что слышишь придушенный голос этого навсегда испугавшегося ребенка с омертвевшей душой. И это производит более глубокое впечатление, чем гневные филиппики в адрес виновников.
Случившееся в Кишинёве противно человеческому естеству. Короленко мучают вопросы, которые он ставит и перед своим читателем: как человек становится недочеловеком, зверем? Кто в этом виноват? Почему толпа обывателей-христиан гогочет, наблюдая, как громилы гоняют по крыше двух беззащитных стариков и девушку, пока они, упав, не разбиваются насмерть? Где в этих зеваках человеческое? Кто его уничтожил в их душах? Пером Короленко водило не только возмущение, но и стыд, стыд за православных. Очерк «Дом № 13» был запрещён цензурой и опубликован лишь в 1909 году.
Эти же чувства – гнев и стыд, только возведённые во множественную степень, т. е. яростный гнев и жгучий стыд пронизывают поэму Бялика «Сказание о погроме». Поначалу Бялик собирался писать документальную хронику погрома. Он вел дневник, исписал сотни страниц в шести блокнотах, сделал 60 фотоснимков, собрал массу газетных вырезок – свидетельства о подстрекательской роли кишинёвской прессы накануне погрома. Но хронику он не написал. В нём заговорил поэт, и он создал поэму, которая принесла ему всемирное признание. А материалы его архива, 85 лет пролежавшие на полках, усилиями доктора Якова Горена всё же были изданы в Израиле.
В поэме показаны не только зверства погромщиков и боль их жертв, но речь идёт о сущностных противостояниях: жизнь – смерть, палач – жертва, прошлое – настоящее, величие – низость, слава – позор. Это произведение высокой духовности, ибо сам явленный Бог обращается в нем к Сыну Человеческому. Это наполняет поэму пророчески-библейским пафосом и придаёт ей поразительную мощь.
Поэма Бялика – не только реквием по невинно убиенным, но и обвинение самого еврейства. Гневные упрёки обращает Бог к своему народу. Он винит евреев в том, что они забыли свою героическую историю, изменили духу великих предков, недостойно вели себя перед лицом смерти, не защитили честь народа, семьи, человека. Поэма исполнена горечи сострадания и горечи стыда. Богом избранный народ не оправдал ожиданий
- Уильям Сомерсет Моэм - Грани дарования - Г Ионкис - Публицистика
- Сталинские коммандос. Украинские партизанские формирования, 1941-1944 - Александр Гогун - История
- Духовная жизнь Америки (пер. Коваленская) - Кнут Гамсун - Публицистика
- Псевдонимы русского зарубежья. Материалы и исследования - Сборник статей - Публицистика
- Сталинград: Записки командующего фронтом - Андрей Еременко - История
- Из записной книжки. Темы - Георгий Адамович - Публицистика
- Воздушная битва за Севастополь 1941—1942 - Мирослав Морозов - История
- Кровавый евромайдан — преступление века - Виталий Захарченко - Публицистика
- Ни войны, ни мира - Валерий Юрьевич Афанасьев - История / О войне / Науки: разное
- Интимная Русь. Жизнь без Домостроя, грех, любовь и колдовство - Надежда Адамович - Искусство и Дизайн / История