Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Трижды прав Сергей Эрлих, когда в очень злободневной публикации «Табор возвращается на свадьбу» утверждает: «Когда люди с родоплеменным мышлением управляют государством и обеспечивают его идеологию, тогда государство рушится вместе с городской инфраструктурой социальной жизни».
Наши немецкие друзья, интеллектуалы (четыре года на рубеже 1980–1990-х провели в России, где Катинка Диттрих основала московский институт Гёте), слушая мои рассказы о происходящем в Кишинёве (я ежегодно бываю в молдавской столице), поначалу усматривали в действиях унионистов нечто общее с немецкой молодёжью, разрушившей Берлинскую стену и ликовавшей по случаю воссоединения двух Германий. Со временем они поняли, что аналогия эта неуместна. Их не меньше меня удивляло покорное «молчание ягнят», основной массы населения, в ответ на явное разрушение молдавской государственности, а ещё больше – удручающее безразличие, с которым народ взирал на уничтожение памятников старины, разграбление предприятий и осквернение мест отдыха и досуга, словом, на гибель своего привычного уклада жизни.
«Просто какая-то молдавская отрыжка Шопенгауэра!» – воскликнула однажды по этому поводу Катинка. «Волю к жизни забудь, говорил Шопенгауэр», – всплыла ёрническая фраза Аксёнова из «Кесарева свечения». Мы немного подискутировали о взглядах этого самого романтичного из немецких философов. Конечно, Шопенгауэр вошёл в сознание потомков прежде всего как философ мировой скорби. Влияние его было колоссальным. Но я доверяю мнению Ницше, самого проницательного из его читателей, который считал, что многие так называемые «ученики» Шопенгауэра не заметили главного, а «прельстились мистическими увёртками философа вроде – „Смерть есть настоящая цель бытия“». Когда в нашей застольной беседе прозвучала идеологема – «Воля к смерти», я невольно вспомнила споры о «миоритическом сознании» молдаван, которые последнее время идут в интеллектуальных румынских кругах (читаю о них в Интернете), вспомнила и саму поэтическую легенду «Миорица», эту жемчужину молдавского фольклора, а точнее – трагический миф.
«Синдром Миорицы» – что за ним?
Перед тем как закончить работу над этой книгой, я приехала в Кишинёв в сентябре 2013-го, чтобы пройтись по его улицам, поработать в отделе редких книг Национальной библиотеки, но главное – проверить справедливость своих наблюдений и выводов о переменах за 20 лет независимости и нынешней ситуации в республике. Я опиралась на беседы с коллегами, знакомыми и друзьями, бывшими студентами из первых выпусков, людьми разных национальностей, по преимуществу молдаванами. Некоторым я зачитывала страницы из Приложения № 2, других просто знакомила с планом книги и её общей направленностью. Беседы эти помогли откорректировать текст. Но неожиданно помощь пришла и с другой стороны: многое прояснили недавно изданные в Кишинёве книги профессора Виктора Боршевича «Молдавский иероглиф», политолога Богдана Цырди «Республика Молдова: деконструкция страны и народа», статьи известного журналиста Константина Старыша, друга умершего при загадочных обстоятельствах Константина Кирошко, подававшего надежды журналиста, сына моей коллеги, которого я знала с младенчества.
Размышляя, с кем стоило бы обсудить «синдром Миорицы», я выбрала давнего знакомца, писателя, переводчика Олега Панфила, оригинально мыслящего человека, с которым не раз обсуждала планы своих книг, и Елену Прус, в прошлом ассистента моей кафедры, ныне доктора наук, самого успешного профессора УЛИМ’а (Независимый международный университет Молдовы). Олег был безумно занят, удалось поговорить лишь по телефону. А в УЛИМ с целью проверить свои выводы я наведалась дважды.
На фоне общего упадка высшего образования в республике Высшая антропологическая школа и этот университет, отметивший своё 20-летие, выделяются. Преодолев немыслимые трудности, его основал в 1993 году доцент, ныне профессор-историк Андрей Галбен, в прошлом мой коллега по пединституту. Галбен оказался человеком со стратегическим мышлением и нравственными устоями, такие здесь ныне встречаются не часто. В университете учатся студенты разных национальностей. Преподают не только местные, но и иностранные специалисты: профессора из Франции, Германии, Австрии, Италии, Испании, Румынии, США, Турции, Китая и Кореи. Некоторые приезжают по контракту на полгода, другие – на более длительные сроки. Только из России – никого.
В кабинете Елены Прус я задержалась надолго. Она ещё при мне закончила аспирантуру в Яссах, написала серьёзную работу, защитила её, стажировалась в Париже, ныне читает лекции в университетах Румынии и Франции и активно участвует в европейском научно-исследовательском процессе. Известие о том, что она награждена орденом Gloria Muncii («Слава труду»), я восприняла с удовлетворением.
Елена моложе меня на четверть века, представительница нового поколения молдавской интеллигенции. После разговора с ней я смягчила некоторые пассажи в Приложении, а кое-что из текста просто убрала. Она поведала, как девочкой бегала в сельский клуб, разместившийся в реквизированном доме её деда. Не забыта, не забыта семейная обида… А я разве свою забыла? Мы понимали друг друга. Елена на рубеже 80–90-х участвовала во многих митингах Народного фронта. Молодёжь, по её словам, бунтовала против «стариков» у власти, жаждала перемен, их «румынизм» тогда никто не проплачивал. И если бы Илиеску не трусил перед Москвой и решился принять Молдову, то, как она считает, всё могло пойти иначе.
Хотя я не во всём согласна с Еленой, мне был важен её взгляд на фронтистов, взгляд изнутри. Я прочла ей написанное о Дойне. По её мнению, Дойна и Ион Алдя-Теодорович по сей день – лучшее, что дало национальное возрождение. Когда она слушала в их исполнении песню «Либертатя» («Свобода») на слова Хадырки, комок стоял у неё в горле. Увы-увы, большинство оказалось неготовыми принять тяжкое бремя нежданно-негаданно обретённой свободы: ведь она, будучи гарантией нашего достоинства, предполагает и ответственность. Елена Прус была готова к свободе, она сумела реализоваться как личность и профессионал.
Говорили мы с ней о важности и необходимости возврата к корням. Коснулись и «синдрома Миорицы». Сторонники «продвинутого румынизма» утверждают, что «миоритизм» тождественен «примитивному молдовенизму», с чем я никак не могу согласиться. Тут непосвящённым читателям я должна изложить сюжет этого фольклорного памятника, хотя при этом неизбежно пропадёт его высокая поэтичность. Итак, Миорица, кроткая вещая овечка, предупреждает своего чабана-молдаванина, что два других пастуха, врынчан и унгурян (жители Мунтении и Трансильвании) завидуют его отаре, сторожевым собакам и быстрым скакунам, сговорились они убить его. Чабан-молдаванин в ответ завещает Миорице, где и как его похоронить, и просит передать матушке, чтобы не печалилась,
- Уильям Сомерсет Моэм - Грани дарования - Г Ионкис - Публицистика
- Сталинские коммандос. Украинские партизанские формирования, 1941-1944 - Александр Гогун - История
- Духовная жизнь Америки (пер. Коваленская) - Кнут Гамсун - Публицистика
- Псевдонимы русского зарубежья. Материалы и исследования - Сборник статей - Публицистика
- Сталинград: Записки командующего фронтом - Андрей Еременко - История
- Из записной книжки. Темы - Георгий Адамович - Публицистика
- Воздушная битва за Севастополь 1941—1942 - Мирослав Морозов - История
- Кровавый евромайдан — преступление века - Виталий Захарченко - Публицистика
- Ни войны, ни мира - Валерий Юрьевич Афанасьев - История / О войне / Науки: разное
- Интимная Русь. Жизнь без Домостроя, грех, любовь и колдовство - Надежда Адамович - Искусство и Дизайн / История