Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Та жизнь, которую в то время вел Митя, вызывала у нее растущее непонимание и раздражение. К счастью, это уже не был пьяный разгул общажной жизни, но, скорее, полная ему противоположность. После Индии Митя поселился в Тель-Авиве, но, похоже, стал трудоголиком. Он мало с кем виделся, хотя временами летал в Европу – как он говорил, «походить по городам и музеям». Обычно, если Арина звонила ему утром, он уже был на работе; если она звонила вечером, он часто оказывался все там же. В такие дни, судя по тону и содержанию разговоров, было понятно, что на работе он уже один. Но и заставая его дома, а это происходило все же чаще, она понимала, что он еще занят работой, что-то там такое мастерит, сочиняет какие-то алгоритмы и коды. Впрочем, на частые и долгие телефонные разговоры ни сил, ни энергии, ни желания у нее не было. Судя по всему, он приходил на работу первым и уходил с нее последним. Чем он там занимался, Арина его не спрашивала; да это ее и не очень интересовало. Она была убеждена в том, что никакие деньги, сколько бы он ни зарабатывал, а зарабатывал он все больше, не оправдывают такую пустую, бессмысленную и унизительную жизнь. После некоторых колебаний она решила с ним поговорить.
– Ты знаешь, – сказала она Мите практически без предисловий, – когда мы с тобой поверили, что нас с тобой связывают какие-то личные, семейные отношения со сферой Гевура, – это была детская и глупая мысль.
За многие годы Митя привык к Арининой склонности к крайностям, но на этот раз что-то очень глубинное и трудновыразимое, присутствовавшее в ее интонации, его все равно заинтересовало и даже как-то задело.
– Почему? – спросил он.
– Потому что у Бога не может быть никакой личной связи ни с человеческими желаниями, ни с сомнениями, ни с человеческими слабостями. Связь всегда коллективна – с народом, историей, мирозданием. То же самое касается ипостасей. Сфера Гевура, как и любая другая божественная ипостась, может быть связана только с миром, течением событий, Заветом, еврейским народом, с каждым из нас, но только как частью общего. Верить же в личную связь с Богом или той или иной Е0го ипостасью – это часть нелепой личной гордости. Такой феодальный пережиток. Но у евреев никогда не было феодализма.
Арина внимательно следила за Митиной реакцией – как бы там ни было, он был ее братом, – пытаясь угадать, насколько серьезно и вдумчиво он готов следовать за ее мыслью. В случае отрицательного для себя ответа она была готова этот разговор прервать. Митя с удивлением посмотрел на нее. Она увидела, что он понял: за всем этим стоит нечто гораздо большее и гораздо более глубокое, чем ему поначалу, вероятно, показалось.
– Разумеется, при необходимости Бог может вмешаться, – продолжила она, – Помочь или даже спасти, как он спас меня. Но не это главное. Он спас меня не как таковую, со всеми моими сомнениями, метаниями, разочарованиями и нарциссизмом, а как часть общего, как часть еврейского народа, возвращающегося на завещанную ему землю. Это и есть то, что больше каждого из нас.
Митя ощутимо вздрогнул, но тем не менее Арина решила сделать еще одну попытку:
– Мой рав, когда я ему рассказала о том, что ты веришь в нашу особую связь со сферой Гевура, объяснил…
– Ты ему рассказала? – изумленно и каким-то неожиданно убитым голосом спросил ее Митя.
– Конечно, – ответила она. – А с кем же еще, по-твоему, я могла об этом поговорить?
Митя кивнул, то ли согласно, то ли покорно, то ли безнадежно. Арина заметила, что все хуже его понимает, но теперь, в ее новой жизни, это все меньше ее расстраивало.
– Так вот, он мне объяснил, что это невозможно. Бог един, и только един, и ни одна его ипостась, ни одна сфера не существует отдельно – ни для самого Бога, ни в себе самой, ни для человека. Ни одно из божественных проявлений не может быть проявленным вне божественного единства. Иначе говоря, любая из сфер существует и может существовать только как часть единого дерева сфер. И именно поэтому размышлять о таких вещах неподготовленному человеку категорически не следует.
Он все еще внимательно следил за ходом Арининой мысли, пытаясь угадать, к какому выводу она пытается его подвести. В том, что за своего рава, вероятно действительно где-то физически существовавшего, она слишком многое додумала сама, он уже практически не сомневался.
– Высшими из сфер, – продолжила она, – являются Божественная полнота, мысль и знание, Бина и Даат. Только по отношению к ним сфера Гевура должна мыслиться и может быть мыслимой.
Хотя Мите не хотелось вступать с ней в богословские споры, его не оставляла мысль, что Арина на самом деле пытается сказать ему нечто простое, понятное, очень важное для нее и, вероятно, грустное для него.
– Но ты же знаешь, – возразил он, – и, вероятно, это знает даже твой рав, что высшая из сфер, Божественная полнота, человеку не явлена.
– Именно поэтому для человека она и заменяется божественной мудростью. Для человека высшей из сфер, заменяющей собой сокрытую, является Хохма. Хохма, Бина, Даат, – повторила она нараспев.
– Ты стала хабадницей? – закричал он голосом человека, свалившегося в реку с откоса. – Ты рассказала нашу жизнь случайному, постороннему человеку ради того, чтобы стать хабадницей?
– Тебя это так задевает? Или возмущает? Может быть, тебе просто завидно?
– Ни то, ни другое, ни третье.
– Ты и так знал, что теперь я соблюдаю заповеди.
– Знал.
– Тогда что же?
– Я просто не люблю людей, – грустно сказал Митя, – которые думают, что им принадлежит божественная мудрость. И еще тех, кто этим зарабатывает.
– Ну что ж, – ответила Арина, – тогда убирайся.
Митя встал.
– И еще запомни, – добавила она, – меня зовут Ханна.
« 3 »
Совсем разругаться они с Митей, конечно, все же не разругались, но и пытаться его в чем бы то ни было убедить она с того дня зареклась. Но, возможно в качестве компенсации, произошедшие с ней перемены, и в первую очередь это удивительное чувство причастности и единения, научили ее замечать, лучше понимать и ценить других людей. Первым из этих людей, которых неожиданно для себя она рассмотрела и поняла по-другому, был Лева. Когда она об этом задумалась, ее поразило, как много лет он был рядом, сколь относительно близкое родство их связывало, сколь героический выбор он в свое время сделал, став на путь противодействия одиночки антисемитскому и атеистическому государству, и как, несмотря на все это, она, Ханна, мало его ценила. Теперь они виделись гораздо чаще, и она поражалась тому, как глубоко и необычно Лева думает и как шаг за шагом он приоткрывает ей новый для нее мир. Этот мир уже не был однообразным миром традиционного иудаизма, частью которого она все больше себя ощущала; это было гораздо большим. «Ортега-и-Гассет как-то сказал, что нация – это дерево, корни которого находятся в будущем, – сказал ей однажды Лева. – Вероятно, когда-то на этой земле это дерево пробивалось первыми кибуцами, сейчас оно растет Иудеей, Самарией и Газой». Постепенно Лева стал
- Опавшие листья (Короб второй и последний) - Василий Розанов - Русская классическая проза
- Опавшие листья. (Короб второй и последний) - Василий Розанов - Русская классическая проза
- Опавшие листья - Василий Розанов - Русская классическая проза
- Радио молчание - Элис Осман - Русская классическая проза
- Зимний Ветер - Валентин Катаев - Русская классическая проза
- Дом Кёко - Юкио Мисима - Классическая проза / Русская классическая проза
- Я хотел написать книгу, но меня чуть было не съел гигантский паук - Алексей Викторович Серов - Русская классическая проза
- Марина из Алого Рога - Болеслав Маркевич - Русская классическая проза
- Человек рождается дважды. Книга 1 - Виктор Вяткин - Проза
- Так громко, так тихо - Лена Буркова - Русская классическая проза