Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не знаю. Белым точно. Винтом. Кажется, и черным тоже. Какая разница.
– Я знаю, что вы очень дружили. Мне она тоже всегда нравилась.
– Да, – ответил Митя.
– Ты очень убит?
– Ты помнишь, когда я тогда поехал по трассе в Ебург? Мы ездили с ней вместе. И еще в Коктебель.
– А.
– Надо будет за нее выпить, – зачем-то добавил Митя.
– Конечно, – ответила Арина. – Как только увидимся, сразу же выпьем. Ты позвонил ее родителям?
– Нет. Я только пришел. Позвонил тебе.
– Хочешь сделать это сам?
– Нет, – неожиданно твердо сказал Митя. – Сделай это, если можешь.
– Хорошо. Сейчас им позвоню. А утром еще созвонимся.
– Спасибо. Пока.
– Да не за что. До завтра. Не раскисай там.
Митя перебрался на кровать, лег на спину и долго лежал, уставившись в давно покрашенный грязно-белый потолок. Он пытался вспомнить какие-нибудь эпизоды, картинки с участием Поли, забавные реплики, ее высокомерие, непредсказуемость и лукавое остроумие, но в сознании ничего не всплывало, а перед глазами маячил почти прозрачный грязно покрашенный потолок общежития. Звонить лежа показалось ему неуместным; он вернулся на стул, нашел номер в записной книжке, поднял телефонную трубку и набрал Германию.
– Мама, – сказал он, – Поля умерла.
– Я знаю, – ответила она, – Арина нам уже звонила. Какой ужас. Какой ужасный удар для Жени и Лены. Пережить собственного ребенка.
– Арина им позвонит. Она сказала, что позвонит, – значит, сделает. Скорее всего, уже позвонила.
– Скажи, – спросила его мама с ощутимым напряжением в голосе, – это правда, что она была наркоманкой?
– Зависит от того, что именно ты так называешь.
– Прекрати валять дурака. Она употребляла наркотики?
– Да. Какая теперь разница.
– Какой позор. Девочка из интеллигентной семьи. Что с вами стало. Как Лена и Женя это перенесут. Вот она, страшная чума нашего времени.
– Оставь; может, это и самоубийство.
– С чего бы? – ответила мама. – Москва, музыка, Иняз, папа-миллионер; чего ей не хватало? Это мы здесь ютимся в социальной квартире. А вокруг всякие албанцы. Черномазые, дикие. Все это от пресыщения – и наркотики, и самоубийства.
– Мама, Поля умерла.
– Почему ты повторяешь одно и то же? Мне это не нравится. Она не заразила тебя наркотиками? Ты сейчас чего-нибудь не наглотался? Чем ты вообще занимаешься в свободное время?
– Нет, не заразила.
– Ты мне не врешь?
– Не волнуйся. Я говорю тебе правду.
Митя испытывал почти невыносимое желание на нее заорать. Удержался; мысленно сказал себе тем давним голосом бабушки: «Мы же с севера». Хотя давно уже было непонятно, кто же эти самые «мы». Но тем временем перед глазами мелкой, чуть искрящейся январской пылью пошел снег. Снег падал в кроваво-бурую лужу предсмертной рвоты на плитках грязного пола в трущобах Кирьят-Менахема.
– Позови отца на пару минут, – попросил Митя.
– Здравствуй, – услышал он голос отца. Тот явно присутствовал и при предыдущем разговоре.
– Ты уже говорил с тетей Леной? – зачем-то спросил Митя.
– Еще нет. Позвоню вечером. Арина сказала, что пока позвонит им сама. Надо, чтобы они успели хоть как-то это пережить. Наверное, им надо остаться с этим одним. Потом уже позвоню высказать соболезнования.
– Наверное.
– Арина сказала, что это ты ее нашел.
– Да. Поля два дня не отвечала на звонки. Я решил узнать, что происходит.
– Правильно.
Отец помолчал.
– И как это было?
– Страшно. Очень страшно.
– Наркотики?
– Но ты же уже знаешь.
Отец снова замолчал.
– Что ты мне опять хамишь? – сказал он наконец.
– Ты знаешь… Помнишь, когда я поехал в Новосибирск и ты на меня тогда накричал…
– Помню, конечно.
– Так вот, я тогда проезжал через Москву…
– Потом расскажешь подробнее, хорошо? В смысле при других обстоятельствах. Созвонимся. Давай не будем сейчас занимать линию. Вдруг брат или Лена все-таки захотят позвонить. Надеюсь, что Жене есть на кого оставить бизнес на эти дни. Ты же знаешь, там очень неспокойные времена. Говорят, могут подставить даже самые близкие. И бизнес отжать в минуту.
– Конечно, – ответил Митя. – Договорим в другой раз. Пока.
– Пока.
« 5 »
Он вернулся на кровать, на этот раз бросившись на нее с размаху, грудью вперед, вжался лицом в подушку. Ничто не помогало. Его разрывало от гнева, ярости, отчаяния, бессилия. Митя выскочил из общежития и снова долго куда-то шел, почти бежал, до быстрых звонких ударов сердца, до острой, выворачивающей мышцы боли в ногах. Он обнаружил, что забрел в ультрарелигиозные кварталы. Над кривыми переулками, разбитыми мостовыми, неказистыми трехэтажными домами, закрытыми шифером балконами и черными шляпами редких прохожих горели звезды.
Вернувшись в общежитие, Митя все-таки выпил и поближе к полуночи начал звонить друзьям. «Мы же не такие, как они, – сказал он себе. – Мы же и живем так, как мы живем, чтобы не быть такими, как они». Почему-то сначала он позвонил Зое.
– К тебе сейчас можно? – спросил он.
– Ты что, охренел?
– Разве для тебя это поздно? Я же помню, как ты снимала полкровати и приходила ко мне в три часа ночи.
– А теперь я снимаю комнату в приличном районе.
– И что?
– И я не одна, – довольно истерично отрезала она и бросила трубку.
Похожая история повторилась и с Алексом, Митиным бывшим соседом по комнате в общежитии.
– Совсем ужрался? – с некоторым удивлением спросил тот. – Ты вообще помнишь, что у меня грудной ребенок и мне завтра на работу?
И тут Митя вспомнил про крышу. Он пересек два ряда бараков общежития, миновал еще несколько и вышел к искомому. Вылез на крышу. Но было холодно, и крыша была пуста. Спустился вниз и постучался в комнату к Анечкам. Одной из них не было, но вторая откликнулась.
– Ты знаешь, что уже полпервого ночи? – спросила она, отпирая дверь изнутри и возвращаясь в постель. – А если бы я уже спала?
Одеться она, видимо, поленилась или не сочла необходимым.
– Но ты же не спишь?
– У меня завтра экзамен середины семестра. Я уже несколько дней только этим и занимаюсь.
– У меня неприятности.
– Ну ладно, тогда садись.
Митя сел на стул напротив кровати. Аня приподняла подушку, прислонила ее к стене и уселась в постели; простыня упала, и оголилась грудь.
– Существует почти универсальный рецепт, – продолжила она, когда Митя сел тоже. – Представь себе самое скверное, что может произойти. Видишь, это уже не так пугает. Пугает неопределенность. А так максимум пересдашь еще раз.
– Слушай, я не про пересдать. Сейчас тебе расскажу.
– Дай поспать, а? – устало ответила она. – В подробностях расскажешь послезавтра. А сейчас мне надо поспать. Из-за этого долбаного экзамена я уже третью ночь нормально не сплю. Зубрю, как последняя дура. Пока спрашивай себя, что наихудшее может из этого произойти, и старайся расслаблять тело. Сначала мышцы на ногах, потом на руках, потом мышцы шеи. Это, в принципе, йоговское и очень помогает. А чужого негатива мне сейчас не надо. После экзамена.
Это было не тем одиночеством утраты всего, одиночеством нищеты, безлюдья и безнадежности, которое он уже так
- Опавшие листья (Короб второй и последний) - Василий Розанов - Русская классическая проза
- Опавшие листья. (Короб второй и последний) - Василий Розанов - Русская классическая проза
- Опавшие листья - Василий Розанов - Русская классическая проза
- Радио молчание - Элис Осман - Русская классическая проза
- Зимний Ветер - Валентин Катаев - Русская классическая проза
- Дом Кёко - Юкио Мисима - Классическая проза / Русская классическая проза
- Я хотел написать книгу, но меня чуть было не съел гигантский паук - Алексей Викторович Серов - Русская классическая проза
- Марина из Алого Рога - Болеслав Маркевич - Русская классическая проза
- Человек рождается дважды. Книга 1 - Виктор Вяткин - Проза
- Так громко, так тихо - Лена Буркова - Русская классическая проза