Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот и это здание почти без окон, – сказал он, – тоже обладает выраженным семиотическим объемом. Хотя в чем заключалась изначальная мысль его авторов, мне, честно говоря, непонятно. Может быть, в том, что в гуманитарных науках мы должны смотреть внутрь самих себя, а не отвлекаться на городские пейзажи; а может быть, в том, что знание похоже на бесконечную библиотеку и мы вынуждены ходить по кругу среди комнат, обращенных внутрь самих себя.
Метафора бесконечной библиотеки оказалась неожиданно и радостно узнаваемой, из прошлой жизни, с ней хотелось обняться, как с давней приятельницей, и Митя стал слушать внимательнее.
– Но при этом, – продолжал преподаватель, – здание построено как крепость, по всему периметру вершины горы, с узкими окнами-бойницами, как если бы его авторы считали, что знание еще придется оборонять. А может быть, его авторы думали, что придется оборонять не знание, а само здание. Возможно, именно отсюда происходят и пренебрежительное желание закрепиться на вершине, отгородившись от города, и выраженный жест изоляционизма.
«Слишком много знаков, – разочарованно подумал Митя. – Когда знаков слишком много, их как бы ни одного и нет. Наверное, тогда они начинают наплывать друг на друга, и перестаешь понимать, какой из них правильный, а может быть, и вовсе ни один из них». Сидевшая рядом с ним девушка с зелено-розовыми волосами, вероятно, почувствовала нечто похожее; она положила ручку, несколько раз согнула и выпрямила пальцы, вытянулась на стуле, потом вытянула ноги, чуть откинулась, положила ногу на ногу, снова застыла и стала внимательно следить за ходившим по аудитории преподавателем. При этом сама она оставалась практически неподвижной. Митя помнил, что она будет с ним и на следующем уроке, по древнегреческой философии, попытался вспомнить, как ее зовут, но попытка закончилась безуспешно. Преподаватель тем временем добрался до слова «арбитрарный», и Митя представил себе красно-зеленую девушку в виде желтой резиновой утки, задумчиво плывущей по мыльной воде ванны.
– В современной теории, – подытожил преподаватель, – это наиболее употребимые классы семиотических элементов. Оставшиеся тридцать с чем-то элементов, являющиеся производными от пирсовской таксономической сетки, мы обсудим на следующем уроке.
Наступила и прошла секундная пауза, зашебуршились, начали подниматься.
– Итого до акусилаев и эпихармов еще полчаса, – несколько неожиданно для себя обратился к зелено-розовой Митя. – Как мне кажется, этого вполне достаточно, чтобы добыть чего-нибудь кофеподобного.
Зелено-розовая вежливо кивнула.
– А ведь априорно, – добавил он, – это ниоткуда не следовало. В принципе, он мог бы их таксономизировать еще минут двадцать, так что на кофе времени бы вообще не осталось.
– А мне как раз понравилось, – ответила она. – Слушай, значит, когда орут «азар», а потом понимаешь, что упала и ползешь, – это индекс?
– Когда орут что? – спросил Митя.
– Ну, что враг бросил гранату, – объяснила она скороговоркой, не отвлекаясь, еще, видимо, продолжая мысленно плыть по пенным волнам таксономизации.
– Тогда, наверное, индекс, – подумав, ответил Митя.
– Вот и я так думаю, – согласилась она.
Зелено-розовая набросила матерчатый рюкзак на левое плечо и, не оглядываясь, вышла из аудитории. Она шла легко, и казалось, что ее чуть размытые очертания на пару секунд задерживаются в теплом воздухе. В кафетерии они увиделись снова; видимо, выбрали один и тот же. Митя как раз отхлебнул глоток горячего растворимого кофе по цене один шекель за пластиковый стаканчик. «Ну и бурда, просто помои», – подумал он с наслаждением. Денег на еду у него не было. Точнее, были, но тогда бы пришлось не ужинать. Разделив предполагаемый месячный доход на тридцать, он определил себе ежедневный бюджет и старался его не нарушать. Именно в этот момент подошла розово-зеленая; где она болталась до этого, было непонятно, возможно и ей самой тоже. Митя ей улыбнулся, а она подняла руку с похожим стаканчиком и приветственно ему помахала. А еще у нее был круассан, с невольной завистью подметил Митя. До акусилаев они дошли вместе, хоть и не сказав друг другу почти ни слова. Идти было недалеко, так что странным это не показалось.
На самом деле все эти невыговариваемые и плохо различимые греки были ужасной скукотищей. На каком-то этапе Митя даже поразился тому, что их вообще еще кто-то читает; некоторые из них утверждали, что мир создан только из воды, другие – что только из ветра; про трех китов он, наверное, пропустил или проспал. Он почувствовал, что снова погружается в полудрему или, точнее, в отчетливые, почти телесные, до ощущения холодного ночного иерусалимского воздуха на коже, воспоминания о вчерашнем вечере; темный силуэт стен Старого города с башнями и церквями горел перед глазами. Неожиданно Митя вспомнил о том, что утром совсем в другом кампусе его обучали языку Ада, который еще два-три года назад вроде бы должен был стать языком будущего, но за пару лет надежды на его блистательное будущее как-то потускнели, как, впрочем, вероятно, и само будущее. Тот утренний кампус был вполне себе прямоугольным, даром что тоже устроенным на холме, – простые кирпичные дома, разделенные просторными стрижеными лужайками, кустарники густой зелени, по периметру металлический забор с дверями-вертушками, не ужасающий, но вполне себе основательный, и обучали его там не только всяким полезным в быту вещам, вроде языка C++, но и такой теперь уже экзотике, как Ада, на которой будут писать программы для космических кораблей будущего. Или не будут.
На этом месте Митя поймал на себе отчетливо ехидный взгляд зелено-розовой, она посмотрела на него еще раз и коротко, не больно, но вполне ощутимо ударила в плечо. Он попытался заставить себя вернуться к происходящему и даже начал снова записывать услышанное.
- Опавшие листья (Короб второй и последний) - Василий Розанов - Русская классическая проза
- Опавшие листья. (Короб второй и последний) - Василий Розанов - Русская классическая проза
- Опавшие листья - Василий Розанов - Русская классическая проза
- Радио молчание - Элис Осман - Русская классическая проза
- Зимний Ветер - Валентин Катаев - Русская классическая проза
- Дом Кёко - Юкио Мисима - Классическая проза / Русская классическая проза
- Я хотел написать книгу, но меня чуть было не съел гигантский паук - Алексей Викторович Серов - Русская классическая проза
- Марина из Алого Рога - Болеслав Маркевич - Русская классическая проза
- Человек рождается дважды. Книга 1 - Виктор Вяткин - Проза
- Так громко, так тихо - Лена Буркова - Русская классическая проза