Форма входа
Читем онлайн Бельгийский лимонад - Геннадий Никитович Падерин
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
поднесет, забывшись, руку к лицу и сделает пальцами этакое неуловимо-быстрое движение, точно подкрутит-подвострит незримый ус.
— Значит, так, друзья мои, — остановился он, наконец, возле своего стола, легонько пристукнув по нему ладонями, — один из ваших товарищей написал рассказ. То есть художественное, как вы понимаете, произведение. Вам внятно, о чем я говорю? Так вот, он готов вынести его на ваш суд...
Странно, мне послышалось в голосе у него скрытое волнение, словно он готовился вынести на этот суд собственное творение. Еще немного, и это состояние, надо думать, передалось бы мне, но тут его пальцы взметнулись к «усам», он повернулся в мою сторону:
— Приступим?
...Ребята хлопали, не жалея ладошек. Я видел, искренне. Николай Петрович прохаживался с непроницаемым лицом вдоль классной доски. Дождавшись относительной тишины, поглядел на меня изучающе и неожиданно сказал:
— А теперь найди в себе мужество и перед лицом товарищей честно признайся: откуда переписал?
Тишина стала мертвой. Я проглотил комок вмиг загустевшей слюны и не удержал себя — сорвался на девчоночий взрыд:
— Да что это вы придумали-то!
— Хорошо! Ладно! А чем докажешь, что это твое? — и вдруг пошел на меня, выбросив вперед руку с растопыренными пальцами. — Чем можешь доказать?
— И докажу!
— Но чем, чем?
— А я это... Ну, попробую еще чего-нибудь написать.
— Попробуешь или напишешь?
— Напишу! В натуре!
Он удовлетворенно хмыкнул и возвратился на свое место.
— Вот это я и хотел от тебя услышать. Кроме, конечно, жаргонного «В натуре!» А рукопись занеси на перемене в учительскую, я договорился с машинисткой, она перепечатает.
С этого дня я был как бы произведен в генералы. Класс мной гордился, точно знаменем. Девчонки уважительно, без намека на иронию, шептались за спиной: «Вон наш писатель пошел...»
Скоро после того приспела пора осмысления пушкинского «Евгения Онегина». Спасибо, Николай Петрович не устраивал гонок, на сочинение, посвященное художественным особенностям романа, выделил полных три недели.
Надо ли говорить, как я выкладывался! При этом невольно оказался в особом, исключительно выигрышном положении по отношению к одноклассникам, так как знал роман наизусть. От первой строфы до последней.
Должен признаться, это обстоятельство объяснялось не какой-то возвышенной любовью к произведению, хотя оно того и заслуживает, подоплека была прозаически-обыденной: мне страстно хотелось заполучить в свое распоряжение охотничий дробовик, а отец дал согласие на приобретение лишь при условии, если продекламирую ему без загляда в текст пушкинский шедевр за один присест. И без единой заминки.
Но вернусь к сочинению. Получился целый трактат. Переписывая всю работу набело, пришлось даже подужа́ть плечи почерку, дабы уместиться в объемистой тетради, которая в школьном обиходе именовалась общей.
И опять привел в изумление, как в случае с моим рассказом, Николай Петрович: ждали, будет карабкаться к вершинам мысли в наших сочинениях с полмесяца, если не больше, а он перелопатил их, три с лишним десятка, за воскресный день. Верно, ему эта работа не была в тягость. Или, лучше сказать, не в тягость — в радость.
В понедельник урока литературы в расписании не значилось, так Николай Петрович изловил во время перемены старосту класса, попросил убедить нашу вольницу остаться после конца занятий. Тем более, занимались во вторую смену, торопить, чтоб освободили помещение, некому. Разве что уборщица поворчит.
Снизошли. Остались. Да ведь и самим интересно же было узнать, как оценены трехнедельные усилия.
Обычно он приходил к нам с безразмерным портфелем, в чреве которого, помимо книг, журналов, наших тетрадей, могли обнаружиться и холостяцкий бутерброд, и бутылка молока, и смена белья, приготовленного в стирку. На этот раз портфелю был дан выходной, Николай Петрович проделал путь от учительской до дверей класса, торжественно неся стопу тетрадей на вытянутых руках.
Не могу сказать, что мы тогда оценили эту уважительность по отношению к чужому труду в полной мере, но по себе помню: что-то дрогнуло в те минуты в наших сердцах, что-то отозвалось на поразивший нас поступок. И что-то осталось, надо думать, «про запас».
Положив тетради перед собой на стол, он раскрыл классный журнал, оглядел нас и, подкрутив «ус», произнес свое излюбленное:
— Приступим?
Не иначе, ему в жизни выпало все брать приступом. А может, характер был такой. Во всяком случае, мы ни разу не слышали от него «начнем», будто такого слова и не существовало в русском языке.
Могли ли быть сомнения, что разбор начнется с моей работы? Видел, в классе тоже ждали именно этого, поглядывая на меня, как на законного именинника. Особенно близкие друзья, которым успел показать сочинение. Да и «генеральский статус» чего-нибудь же весил!
Но нет, Николай Петрович пошел по алфавиту. Тетради, оказалось, и были уложены в соответствующей последовательности. Он называл (рука так и просилась написать бытовавшее у нас — выкликал) очередного автора, тот поднимался, и они принимались вместе обсуждать достоинства и огрехи сочинения.
Не возбранялось встрянуть и любому из нас. В заключение Николай Петрович оглашал оценку, спрашивая при этом, не считает ли автор необходимым опротестовать ее.
Стопа тощала. Медленно, но неостановимо. Алфавит исправно выполнял свои обязанности. И вдруг — осечка, причем там, где надлежало быть моей фамилии. Сразу все для меня прояснилось: приберегает на конец, для заключительного аккорда.
«У нас осталась последняя работа, — скажет, вскидывая мою тетрадь над головой. — Как вы уже, верно, догадались, это лучшее сочинение. Давайте попросим автора прочесть его вслух, чтобы вы все смогли по достоинству оценить взятую им высоту...»
— У нас осталась последняя тетрадь, — в самом деле сказал Николай Петрович, раздарив стопу. — Что можно сказать об этой работе? Когда от человека многого ждешь, особенно велико разочарование...
...Меня подвел широко распространенный недуг — утрата чувства меры. Зная пушкинский текст наизусть, я вместо исследования художественных особенностей романа сработал многословный цитатник, в который собственные оценки и мысли почти не получили доступа.
Думается, мое тогдашнее состояние не требует расшифровки. Нет, не в эти шоковые мгновения на уроке, а в последующие дни, когда этап первоминутной потерянности сменился беспристрастным осмыслением случившегося. Будучи низвергнутым с воздвигнутого в воображении пьедестала, я ускоренными темпами обучался умению держать удар. Как в боксе. Самым трудным оказалось — устоять на ногах, когда тебя жалеют. Меня, увы, жалели.
Однако вниманию окружающих суждено было вскоре переключиться на новичка — красивого парня с интеллигентной внешностью и не менее интеллигентными манерами. Интеллигентно-независимыми, я бы сказал. Даже с налетом некоей чопорности. Он держался со всеми ровно, специально никого не сторонился,
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Бельгийский лимонад - Геннадий Никитович Падерин бесплатно.
Похожие на Бельгийский лимонад - Геннадий Никитович Падерин книги
- Обвиняемый — страх - Геннадий Падерин - Советская классическая проза
- Ратные подвиги простаков - Андрей Никитович Новиков - Советская классическая проза
- Гвардейцы Сталинграда идут на запад - Василий Чуйков - О войне
- Сквозь огненные штормы - Георгий Рогачевский - О войне
- И прочая, и прочая, и прочая - Александра Бруштейн - Советская классическая проза
- Суд идет! - Александра Бруштейн - Советская классическая проза
- ОГНИ НА РАВНИНЕ - СЁХЭЙ ООКА - О войне
- Особая группа НКВД - Сергей Богатко - О войне
- Рассказы о наших современниках - Виктор Авдеев - Советская классическая проза
- Пленник стойбища Оемпак - Владимир Христофоров - Советская классическая проза