Форма входа
Читем онлайн Бельгийский лимонад - Геннадий Никитович Падерин
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Вот тогда-то и удалили отбитое легкое. И тогда же, напрочь лишившись слуха, он стал пожизненным обладателем стального обруча на голове с пластмассовой коробочкой и проводком, ныряющим в нагрудный кармашек.
Выписавшись из больницы, вновь взялся за перо. И довел дело против браконьеров до конца. А потом окончил институт, поступил в аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию, стал крупным специалистом по экономике сельскохозяйственного производства. И по-прежнему продолжает выступать со страстными публицистическими статьями в газетах, в журналах.
Не знаю, как кому, а мне лично представляется несомненным: если браться о таком человеке писать, то произведение должно быть документальным. Подобные своеобычные судьбы несут в себе настолько богатый заряд воздействия на читательское восприятие, что их просто нельзя перемести в рассказ или повесть. Вымысел, каким бы высокохудожественным он ни был, «испортит» тему, лишит материал самого главного — стопроцентной достоверности.
...Ты пишешь книгу, и книга эта — документальная. Ты пишешь и постоянно помнишь: твои герои — люди, взятые из жизни, взятые вместе с их подлинными именами, с их адресами, с их родными и знакомыми... Ты пишешь и знаешь: твоим героям может навредить даже самая махонькая неточность, невнимательность с твоей стороны, могут навредить в одинаковой мере и недосказ и пережим, чрезмерная перчинка и неумеренное подслащивание, избыточная откровенность и не к месту высвеченный факт... Ты пишешь, а внутренний редактор сидит возле кнопки какого-то нашептывающего устройства и время от времени включает запись:
— Жизнь — не киносъемка, в ней дублей нет. Здесь сразу все без прикидки, без черновика — набело!
* * *
Конечно, на очерки, которые с достаточно полным основанием можно было считать именно очерками, причисляя их к жанру художественной прозы, я стал замахиваться много позже, а в те дни, когда проходил испытательный стаж в «Железнодорожнике Кузбасса», довольствовался махонькими заметочками, теми самыми чичирками. При этом каждую из них вырезал из газетной полосы и с бережью подклеивал в специально заведенный альбом.
Никогда не забуду, с каким трепетом ждал последних чисел решающего месяца: каков будет приговор редактора? Но минуло тридцать первое — молчит, пошел в раскрут следующий месяц — не вызывает. Промаявшись в подвешенном состоянии несколько дней, не выдержал:
— Как со мной-то: месяц истек еще неделю назад?
Иван Николаевич сжевал уголками губ ухмылку.
— Что такое чичирка, знаешь?
— Слава Богу, уже пол-альбома успел обклеить.
— Что такое блоха, усвоил?
— Только что подковать не смогу.
— Если окажешься перед выбором — отрезать ли абзац от своей статьи, или собственный палец, чем пожертвуешь?
— Пальцем.
— Норма. Для службы в армии пишущих годен...
11
Не припомню точно, но, видимо, учился в седьмом классе, во всяком случае, не дальше восьмого, когда у нас в Кузбассе начались выборы делегатов на очередной комсомольский съезд. Ну, а поскольку незадолго перед тем всему классу вручили членские билеты, никого не удивил призыв школьного комитета комсомола подумать о подарках съезду. Тем более, в число делегатов попал молодой забойщик из нашего шахтерского городка.
Что могли подарить школьники? Помимо, естественно, образцовой успеваемости? Раньше всего, само собой, модели самолетов и планеров, поделки разные, рисунки; девчоночья команда вызвалась что-то там связать, вышивки сделать. У меня же вдруг с какого-то рожна кольнула под сердцем амбиция: напишу рассказ! Может, из-за того, что рвались наружу летние впечатления.
Минувшее лето выпало провести в родных местах — неподалеку от Байкала, в предгорьях Саян. Горы, когда на них глядишь снизу, зазывно-доступны, так и кажется: шаг, еще шаг — и вот она, вершина! На эту обманку и подловился: едва хватило дня, чтобы подняться на голец (горный исполин, увенчанный голым каменным пиком), возвращаться же пришлось после захода солнца.
Кончилось тем, что заблудился, чудом не сорвался в ущелье и заночевал в полуметре от обрыва. Утром огляделся, оценил обстановку и, не придумав ничего иного, принялся сооружать «лестницу»: разодрал на полосы штаны и рубаху, связал концы. Спускаться предстояло по отвесной гранитной стене, которая далеко внизу переходила в достаточно пологую осыпь каменных сколов. Когда в руках оказался последний кусок штанины, под моими босыми ступнями оставалось еще метра три свободного пространства.
Что было делать? Закрыл глаза и разжал пальцы. К счастью, ничего не сломал, но болевой шок выбил на несколько часов из сознания. Дальнейший путь проделал ползком, в полуобморочном состоянии. Домой пришкандыбал к утру нового дня.
Все это и легло в основу рассказа. Написал, понес было в комитет комсомола, куда сдавали все подарки, но тут подумалось: а почему бы не показать прежде Николаю Петровичу (он вел у нас русский язык и литературу)? Ради того показать, само собой, чтобы заслужить одобрение, только в этом я даже себе стеснялся признаться, объяснив свое намерение тем, что у меня сложились довольно-таки натянутые отношения со знаками препинания. Сие, впрочем, соответствовало истинному положению дел.
— Сколько даешь? — деловито поинтересовался Николай Петрович, затискивая рукопись в брюхатый портфель.
— Чего — сколько? — не понял я.
— Как скоро тебе это нужно? Сколько дней могу подержать?
До съезда, я знал, оставалось еще около месяца, время терпело.
— Все понятно, — буркнул он на прощанье и, пришпорив собственные ноги, умчался разгребать неиссякающий ворох обязанностей и обязательств.
«Сколько даешь?» — передразнил про себя учителя, пытаясь настроить себя на добрую неделю ожидания.
Оказалось, я не имел должного представления о работоспособности этого человека: он принес рукопись — с поправками, пометками и подсказками на полях — уже на следующий день. Возвращая ее мне, спросил:
— Послушай, как ты отнесешься, если я попрошу тебя прочитать это на уроке вслух всему классу?
— А не обсмеют?
— Вот и проверим, чтобы потом съезд не обсмеял.
По-честному сказать, надеялся услышать в ответ совсем не это. Что ему стоило, например, парировать: «Я не обсмеял же!..» Или: «Не Тургенев, конечно, но...»
После звонка он обычно давал нам минуту-другую, чтобы мы привели в норму пульс. Не отступил от своего правила и на этот раз, молча прохаживаясь с опущенной головою вдоль стола.
У него была примечательная внешность, у нашего, совсем еще молодого, литератора: смуглое, с твердыми обводами лицо степняка, привыкшего к седлу и шашке, и вдруг на этом точеном лице — добродушнейший, картошкой нос. Хотя бы усы отрастил, спрятал эту дулю. Да они, поди-ка, и были у него до прихода в нашу школу, гарцевали-таки по-над верхней губой, только отчего-то не прижились. Осталась лишь привычка, которая поневоле обращала на себя внимание:
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Бельгийский лимонад - Геннадий Никитович Падерин бесплатно.
Похожие на Бельгийский лимонад - Геннадий Никитович Падерин книги
- Обвиняемый — страх - Геннадий Падерин - Советская классическая проза
- Ратные подвиги простаков - Андрей Никитович Новиков - Советская классическая проза
- Гвардейцы Сталинграда идут на запад - Василий Чуйков - О войне
- Сквозь огненные штормы - Георгий Рогачевский - О войне
- И прочая, и прочая, и прочая - Александра Бруштейн - Советская классическая проза
- Суд идет! - Александра Бруштейн - Советская классическая проза
- ОГНИ НА РАВНИНЕ - СЁХЭЙ ООКА - О войне
- Особая группа НКВД - Сергей Богатко - О войне
- Рассказы о наших современниках - Виктор Авдеев - Советская классическая проза
- Пленник стойбища Оемпак - Владимир Христофоров - Советская классическая проза