Рейтинговые книги
Читем онлайн Текст и контекст. Работы о новой русской словесности - Наталья Борисовна Иванова

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 74 75 76 77 78 79 80 81 82 ... 269
с успехами колхозного строительства, о которых поведано так: «За последнее время в колхоз пришли почти поголовно все; из трехсот хозяйств в единоличниках оставалось восемнадцать; да и то троих из них колхозники сами не принимали. Жизнь для Захара Дерюгина вошла в ровный, не дающий остановиться и обдуматься поток». Для того чтобы собрать крестьян в колхоз, годны, по мнению «положительного» проскуринского героя, любые средства: «Не пойдут добром, хитростью взять, сами потом спасибо скажут». Что же касается упорствующих, то тут ответ один: «А контру затаившуюся сыщем, я ее из-под земли достану; мы всяких видели – и крашеных и перекрашенных, а потом их в расход водили, за нами не заржавеет». Самым сильным ругательством из уст Захара Дерюгина звучит «паразит классовый». О последствиях организованного голода начала 1930-х годов читаем: «Захар понимал, что положение с хлебом, с семенами в стране сложилось тяжелое, особо на юге, на Украине и на Волге, и что борьба за семена достигла болезненной остроты; повсюду кипели массовые чистки, и Захар почти физически ощущал вставшие стеной на стену противоборствующие силы». Апофеозом книги является съезд колхозников, на котором присутствует Сталин.

Сталин представлен в романе как фигура исключительно мудрая. Если ему, по мнению Проскурина, и присуща «резкость и беспощадность» – но «ума», а не сердца, ибо эта «беспощадность» помогает ему «саркастически обличать потуги пигмеев-политиканов проскочить за счет народа в вечность». Беспощадность продиктована прозорливостью: «С прозорливостью крупного политика он видел реальные причины и силы, заставляющие именно так, а не иначе поступать того или иного врага» (там же). Враги кишмя кишат вокруг, и потому Проскурин – повторю еще раз, в конце 1960-х, во время ресталинизации страны, оправдывает даже сталинскую жестокость против народа, хотя, казалось бы, только и делает, что клянется народом, его интересами: «Где только мог, Сталин стремился подтолкнуть этот рост», да, «безжалостной рукой», но «отсекая лишние, по его мнению, ветви с невиданного еще в мире дерева, он хотел еще и сам увидеть цвет и плоды его и в то же время – безошибочным чутьем все того же опытного и умного политика понимал, что любой неверный шаг в сторону от Ленина может оказаться роковым».

Сталин обрисован в «Судьбе» особо любовно; Проскурин не скупится на утепляющие и оживляющие детали: «уверенная фигура Сталина, размеренно и четко движущаяся по небольшой комнате с простой, удобной обстановкой», «добрый прищур внезапно потеплевших глаз», и даже «толстые его усы приняли какой-то домашний, добрый вид». Диктатор и кровавый тиран поднимается на невиданную душевную и духовную высоту, мазки его внутреннего мира набрасываются широко, крупно и с нескрываемой любовью: «укоризненно-понимающий взгляд Сталина», «испытующий взгляд Сталина», «Размеренный… глуховатый голос снова захватил Петрова силой убеждения и редкой искренностью».

Как же смог автор, по его собственным словам, всегда стоящий на народных позициях, с таким преклонением, если не сказать сильнее, живописать недочеловека, уничтожившего десятки миллионов, открывшего геноцид против этого народа? Над парадоксом пока лишь задумаемся, чуть отложив ответ. А пока скажу лишь, что и «жестокость» Сталина Проскурин оправдывает:

«– И, пересаживая что-нибудь, необходимо точнее придерживаться социальных швов, хотя травмы, кровоизлияния в соседствующие ткани неизбежны…

– Разумеется, все это необходимо, Иосиф Виссарионович. Поймут ли нас? Такая трудная логика!.. Да, повороты истории иногда жестоки, – сказал Петров негромко, словно рассуждая сам с собою.

– Это жестокость революции, она необходима, чтобы выжить, – нахмурился Сталин».

«Не нравится» и автору, и собеседнику в Сталине лишь одно: почему «он не хочет пресечь это безудержное славословие в отношении себя…». То есть не Сталин виноват и не режим, упроченный им; не было у него преступлений – виновато лизоблюдское, подхалимское окружение, да и то – в «славословии», то есть в пресловутом «культе».

Решения XX съезда не были отменены, но уже в послехрущевское, в брежневское время, когда Проскурин писал свой роман, из них был выхолощен подтекст, остался только прямолинейно-поверхностный текст, который и был истолкован Проскуриным буквально – именно как осуждение «культа», а не самого сталинизма, а еще пуще того – системы. Нет, и система, и сам Сталин, и Ленин, «образ живого лица» которого просветляется в душе Захара в мертвецкой мавзолея, составляют для Захара (и для автора) полное и гармоническое единство народа и идеологии, выраженное через витиевато украшенное нагроможденными эпитетами, спотыкающимся, ковыляющим синтаксисом. Видимо, так представляет себе автор самосознание русского крестьянина, походящего более на сознание чувствительной барышни – слово-эмоцию: «Лицо Ленина, которое он увидел из-за плеча остановившегося Савельева, поразило, почти испугало его, неожиданная боль в горле перехватила дыхание; он будто понял, проник к самым истокам самого себя и внезапно обнажившимся и беспомощным откровением сердца[44] прикоснулся к самому важному в себе, и это важное было то, что он жив и должен жить и идти дальше. Он осторожно перевел дыхание; лицо Ленина в его вечной успокоенности словно дрогнуло и приблизилось к нему, и теперь Захар мучительно видел в нем самые малейшие черточки, и в то же время другим, внутренним зрением, через удивительную глубину этого образа живого лица[45] Ленина, покоившегося в непреодолимом удалении от его (чьей? вопрос остается без ответа. – Н. И.), увидел свою жизнь, от первого ощущения сильных и теплых материнских рук до холодка конных атак и горьковатого, пахнущего кровью и смертью ковыля степей Приазовья…».

Итак, автор вернул нас в ностальгическое время гражданской войны, любезное герою своей классовой определенностью. Но надо сказать, что жестокость гражданской войны и классовых схваток в деревне отчетливо связывается Проскуриным с национальным характером – по крайней мере его герои в своих «схватках» и «боях» вполне естественны; и голову Захару могут равно проломить, что из-за красивой девки, что из-за насильственного переселения крестьян из хуторов.

Свой роман-эпопею Проскурин писал долго, очень долго; времена менялись, и партийно-классовая сущность идеологии загробного сталинизма (в отличие от стилистики, остающейся неизменной со своим пристрастием к невероятному многословию и гипермонументализму) претерпела определенные изменения. Идеология партийности постепенно, но верно вступала в симбиоз с идеологией националистической, с идеологией происхождения «по крови». Правда, еще в первой части своей многотомной эпопеи Проскурин уже осторожно закладывал в будущую идеологическую постройку краеугольные камни возрождения идеи великорусского мессианства – еще в середине 1930-х годов один из персонажей говорит Сталину: «И кроме того, мы принадлежим к народу с великой духовной культурой, и здесь в конце концов проявится смысл и цель революции». И еще: жена бывшего белого офицера, патриотка, благожелательно относящаяся к Захару, пытается излечить мужа от классовой неприязни при помощи аргумента, получившего широкое распространение ко времени конференции Российской компартии: «Одна партия, одна власть, один народ». Примечательно, что эта формула

1 ... 74 75 76 77 78 79 80 81 82 ... 269
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Текст и контекст. Работы о новой русской словесности - Наталья Борисовна Иванова бесплатно.
Похожие на Текст и контекст. Работы о новой русской словесности - Наталья Борисовна Иванова книги

Оставить комментарий