Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 1930-е годы советская литература (то есть литература, идеологически ангажированная именно советскостью) продолжила линию, откровенно сформулированную еще в 1923 году в дневнике Д. Фурмановым: «Писать надо то, что служит, непременно прямо или косвенно служит движению вперед». Наиболее четким воплощением идеологизированного сознания, «маяком» этой литературы на долгие годы стал Павел Корчагин, чей образ экстраполируется, например, Б. Полевым на ход мирового революционного движения («Он воевал в Корее, где один из самых отважных батальонов был назван солдатами его именем. Он партизанил по вьетнамским джунглям. Он помогает вчерашним китайским кули, вдохновленным и организованным Коммунистической партией Китая…»).
С самого начала романа авторский взгляд разделяет действительность полярно на черное и белое; именно фронтовое, военное мышление является организующим весь материал. Оценки однозначны, интерпретации исключаются. Роман «Как закалялась сталь» можно рассматривать как своего рода знаковую систему. Появляющийся на первой же странице отец Василий («обрюзгший человек в рясе, с тяжелым крестом на шее, угрожающе посмотрел на учеников», «Маленькие злые глазки точно прокалывали…»), конечно же, будет сопровождаться авторской неприязнью, если не сказать, ненавистью, а Павка, нагло обманувший его и нашкодивший, должен выглядеть истинным героем.
В точности следуя той же схеме, хозяин станционного буфета, «пожилой, бледный, с бесцветными, вылинявшими глазами», очевидно отвратителен, хотя ровным счетом еще не успел ничего плохого совершить. Так же и официанты – «сволочь проклятая», по мнению Павки. Оценки героя всегда и полностью совпадают с авторскими, вернее, герой служит рупором авторским идеям и оценкам. Павка не задумываясь обманет, украдет, и это с точки зрения революционной этики морально. Морально и убийство машинистами немецкого солдата («Ломом двинуть его разок – и кончено»). «Все происшедшее», то есть убийство, вызывает восхищение Жухрая. «…А те трое – молодцы, это пролетарии, – с восхищением думал матрос, шагая… к депо». Идеалом революционного самосознания является для автора Жухрай: «Говорил Жухрай ярко, четко, понятно, простым языком. У него не было ничего нерешенного. Матрос твердо знал свою дорогу, и Павел стал понимать, что весь этот клубок различных партий с красивыми названиями: социалисты-революционеры, социал-демократы, польская партия социалистов – это злобные враги рабочих, и лишь одна революционная, неколебимая, борющаяся против всех богатых – это партия большевиков».
Между революционными пролетариями и враждебными им по классу всякими адвокатскими сынками и бывшими гимназистками Н. Островский помещает «обывателей». Обобщенный портрет измученных гражданской войной мирных жителей дается с нескрывемым презрением и отвращением («Совершенно отупевшие обыватели соскочили со своих теплых постелей», «обыватель жался к стенкам подвальчиков, к вырытым самодельным траншеям», «Обыватель знает: в такое время сиди дома и зря не жги свет… Лучше всего в темноте, спокойнее. Есть люди, которым всегда неспокойно. Пускай себе ходят, до них обывателю нет дела» и т. д.). К «обывателям», правда, относилось подавляющее большинство населения России, это и был тот самый народ, за счастье которого вроде бы и шла борьба, но ни Жухраю, ни Павлу, ни самому автору это не приходило в голову. Рита Устинович (еще один рупор авторских идей) объясняет: «Наша задача… неустанно проталкивать в сознание каждого наши идеи, наши лозунги». И вся короткая, в неистовом напряжении прошедшая жизнь Павла, его жертва в структуре романа-идеологемы освящает эти лозунги, подпитывает их живой кровью.
В «Железном потоке» А. Серафимовича, в главе XXIX, эпизодом проходит расстрел совсем юного офицера. «…Блеснули золотые погоны на плечах тоненько перехваченной черкески…» – этого достаточно для смертного приговора. «Он затравленно озирался огромными, прелестными, как у девушки, глазами, и на громадных ресницах, как красные слезы, дрожали капли крови». А. Серафимович – все-таки художник, и в описании грузина чувствуется двойственность авторского отношения, даже симпатия. Мальчик пытается объясниться: «Я по мобилизации… я по мобилизации, я не мог… меня послали… у меня мать…» – но в ответ получает только лишь жестокое: «В расход!» Какова же реакция окружающих после выстрела, ознаменовавшего бессудный расстрел? «Точно желая стереть нестираемый отзвук его, все заговорили оживленно и громче обычного. Заиграла гармошка, затренькала балалайка». Смерть белого не является жертвой – в отличие от смерти своих, красных. Также, как и смерть молодого казака, смерть священника. Информация о «вражеской» смерти окружена у Серафимовича насмешкой и весельем.
«– К нам в станицу як прийшлы, зараз буржуазов всих (казаков. – Н. И.) дочиста пид самый корень тай бедноти распределилы, а буржуазов разогнали, ково пристрелили, ково на дерево вздернулы.
– У нас поп, – торопливо, чтоб не перебили, отозвался веселый голос, – тильки вин с паперти, а воны его трах! – и свалывся поп. Довго лижав коло церкви, аж смердить зачав, – нихто не убирае.
И веселый голос весело и поспешно засмеялся, точно и тут боялся, чтобы не перебили. И все засмеялись».
Воспитание в молодом советском читателе, на формирование внутреннего мира которого и была нацелена эта литература, ненависти к «врагам», привычки к виду чужой смерти, даже возбуждение в нем радости, веселья, положительных эмоций по случаю гибели «буржуаза», попа, казака или золотопогонного юноши, подкреплялось воспитанием жертвенности ради достижения светлого будущего, для которого следует, если необходимо, не задумываясь, отдать жизнь собственную.
Особенно впечатляющим было то обстоятельство, что жертва должна быть непременно молодой. Лучше даже совсем юной. В целях планомерного цементирования юной советской нации, в недрах которой должны были исчезнуть все традиционные национальные различия. Действие повести Аркадия Гайдара «Военная тайна» происходит в пионерлагере в Крыму, где выплавляется этот новый народ, новая нация – из детей башкир и русских, евреев и украинцев, поляков и татар, – в раствор обязательно подмешивалась ритуальная ангельская кровь – жертва, которой освящалось «правое дело». Таков Алька, герой-жертва в «Военной тайне», мальчик, которому отдано авторство идеологического «зерна» повести-сказки о Мальчише-Кибальчише и ужасном Буржуине. Алька, сын погибшей в застенках Румынии красавицы коммунистки Марицы Маргулис и инженера Сергея Ганина, младше всех остальных. Но он наделен автором необычайной классовой зоркостью и мудростью – раньше бы сказали «не от
- Скрытый сюжет: Русская литература на переходе через век - Наталья Иванова - Публицистика
- Переписывая прошлое: Как культура отмены мешает строить будущее - Весперини Пьер - Публицистика
- Миф о шести миллионах - Дэвид Хогган - Публицистика
- Моцарт и Сальери. Кампания по борьбе с отступлениями от исторической правды и литературные нравы эпохи Андропова - Петр Александрович Дружинин - История / Литературоведение
- Русская жизнь-цитаты 7-14.01.2024 - Русская жизнь-цитаты - Публицистика
- Русская жизнь-цитаты 7-14.04.2024 - Русская жизнь-цитаты - Публицистика
- Русская жизнь-цитаты 14-21.03.2024 - Русская жизнь-цитаты - Публицистика
- Русская жизнь-цитаты 21-31.10.2024 - Русская жизнь-цитаты - Публицистика
- Русская жизнь-цитаты 20-31.12.2024 - Русская жизнь-цитаты - Публицистика
- Русская жизнь-цитаты 7-14 июня 2024 - Русская жизнь-цитаты - Публицистика