Рейтинговые книги
Читем онлайн Текст и контекст. Работы о новой русской словесности - Наталья Борисовна Иванова

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 71 72 73 74 75 76 77 78 79 ... 269
мира сего», – а также всеми мыслимыми и немыслимыми достоинствами. Смерть Альки от рук «вредителей», которые пытаются разрушить дело отца-инженера, – организующий, идейный центр повествования. Он должен погибнуть, чтобы «враги» были окончательно разоблачены. Чем большим обаянием окружен его образ, тем сильнее должно быть воздействие на юного читателя его смерти.

Отец Альки воевал в гражданскую, и его посещают довольно-таки красноречивые воспоминания.

«…Изменник Каплаухов тайно разорвал партийный билет.

…И тогда всем стало так радостно и смешно[41], что, наскоро расстреляв проклятого Каплаухова, вздули они яркие костры и весело пили чай, угощая хлебом беженских мальчишек и девчонок…» В этом сне-воспоминании вслед за расстрелом является Сергею и его будущая жена, мать Альки. Итак, рождению Альки предшествует «скорый расстрел», это тоже символично.

Атмосфера повести с самого начала, несмотря на веселый крымский пейзаж и щебетанье отдыхающих ребят, скрывает второй смысл. Читателю внушалось чувство бдительности, внушалось, что даже в такой радостной жизни где-то в тени обязательно прячутся вредители и шпионы, которые только и ждут, как всадить пулю в хорошего человека. Тревожный фон постоянно присутствует – во-первых, страна извне окружена врагами, в тюрьмах Польши, Австрии, Румынии сидят коммунисты; во-вторых, измена шевелится в прямом смысле слова под любым крымским кустом.

О чем думают, о чем мечтают, во что играют дети Гайдара в середине 1930-х годов? Это тоже чрезвычайно показательно.

«Убили бы одного часового, потом дальше… Убили бы другого часового. Вошли бы в тюрьму. Убили бы надзирателя».

«Кругом измена! Все в плену… Держи знамя! Бросай бомбы!»

«– А хотел бы ты быть настоящим старинным рыцарем? С мечом, со щитом, с орлом, в панцире?

– Нет, – ответил Владик. – Я хотел бы быть не старинным, со щитом и с орлом, а теперешним, со звездою и с маузером… Как Дзержинский… У нас дома висит его портрет, и сестра под ним написала по-польски: “Милый рыцарь. Смелый друг всего пролетариата”».

«Собрали бы отряд и всю жизнь, до самой смерти, нападали бы на белых и не изменили, не сдались бы никогда».

«…Грохнули бы бомбами в полицию, в белогвардейский штаб, в ворота тюрьмы, во дворцы к генералам, к губернаторам. Смелее, товарищи! Пусть грохает». Прислушиваясь к песням и разговорам детей, пионервожатая Натка с удовлетворением отмечает: «А много нашего советского народу вырастает». И она была совершенно права.

4. «…Причастен к общегосударственной жизни»

Казалось бы, на большом историческом расстоянии от детей 1930-х годов находится сегодня достойнейший писатель, фронтовик. Во время Великой Отечественной, в 1943 году, ему было 19 – значит, он ровесник Альки. Серьезную драму переживает сегодня сознание человека поколения, ощущающего себя прежде всего советским. Честно воевавшего против фашизма, верившего в освободительную миссию Советской армии, воспитанного на идеях интернационализма, преданности делу партии. «Те, кто рекомендовал меня в партию, – пишет он, – сложили свои головы как патриоты и как коммунисты. И если бы сейчас, в атмосфере многопартийности, которая у нас складывается, я взял бы на себя роль инициатора создания какой-то новой партии, то я бы ее назвал КВЛ – коммунисты военных лет».

Игры и мечты детей рождены прежде всего романтическим подражанием отцам, действовавшим в гражданскую. Отцы вступили в новый этап борьбы – с вредителями; гражданская война не кончается – ни в жизни отцов, ни в сознании детей. Новая, счастливая жизнь рождается только на полном разрушении традиционной культуры. То, чем начинается «Как закалялась сталь» – ненависть к «попам», завершает «Военную тайну»: «Тут Натка услышала тяжелый удар и, завернув за угол, увидала покрытую облаками мутной пыли целую гору обломков только что разрушенной дряхлой часовенки.

Когда тяжелое известковое облако разошлось, позади глухого пустыря засверкал перед Наткой совсем еще новый, удивительно светлый дворец».

«Удивительно светлый дворец» – явный образ коммунистического будущего, ради которого именно в эти годы были уничтожены десятки древнейших церквей по всей Москве.

И после этой смерти часовенки, как после бессудных расстрелов (и у Гайдара, и у Серафимовича), следует реакция веселья и смеха: смеется «веселая девчонка», «тихонько улыбается» Натка да еще и мальчик, который «рассмеялся и убежал».

«Каждый порядочный художник, – утверждал Фурманов в дневнике, – непременно причастен к общегосударственной жизни». Это непременная «причастность» за 1930–1940-е годы в литературоведении и критике была стократ подчеркнута.

Но если в 1920-е годы партийно-государственная ангажированность выбиралась Д. Фурмановым или Н. Островским, то впоследствии она декларировалась как единственно возможная система взаимоотношений художника и власти. А произведения Д. Фурманова, Н. Островского, А. Серафимовича в учебных пособиях рассматривались как исключительно важные образцы подчиненности интересам партийного дела.

«После опубликования постановления ЦК партии, – пишут авторы “Семинария” по творчеству Д. Фурманова и А. Серафимовича, изданного Ленинградским университетом в 1957 году (отв. редактор доцент А. Г. Дементьев), – в критике заметно возрастает интерес к основным проблемам советской литературы, к творчеству крупнейших советских писателей».

Какие же темы для работы предлагает «Семинарий» студентам, например, по роману «Мятеж»?

«Об изображении руководящей роли партии большевиков в гражданской войне как об основной идее романа “Мятеж”».

«Идея советской государственности в произведении».

«Торжество национальной политики Коммунистической партии – основная идея романа».

«Значение романа в разоблачении происков англо-американских империалистов на Востоке».

В конце 1940–1950-х годов трактовка романов еще более настойчиво идеологизируется. Дальнейшей идеологизации подвергается и русская классика. «…Надо, чтобы юмористические рассказы писали не такие пошляки, каким является Зощенко, – учил А. Еголин, – а чтобы они создавались высокоидейными писателями. Великие русские юмористы и сатирики, как Гоголь, Салтыков-Щедрин и Чехов, были высокоидейными людьми…» Чуть ли не большевиками, хочется добавить к умиляющему безбрежностью и безответственностью обобщений выводу. Но вернемся к творчеству классиков соцреализма. Их большевики-комиссары, говоря современным языком, были функционерами, это были чаще всего революционеры-профессионалы, прошедшие через гражданскую войну. Гайдар попытался в «Военной тайне» продолжить такой характер в условиях мирной жизни. Партийным функционером стал старый товарищ Сергея Ганина по фронту. Теперь этот товарищ отдыхает в привилегированном санатории, в замечательных условиях. При этом у автора и у героев не возникает и тени сомнения в заслуженности особых партийных привилегий. Система уже сформирована, и бывшие комиссары (еще перед 1937-м годом) расположились в ней уверенно и спокойно.

Административно-командная система функционирует налаженно: чтобы получить необходимый ему для проведения работ динамит, инженер Ганин едет в санаторий к Гитаевичу и там по старому знакомству получает от него подпись на нужной бумаге…

Но даже в мирной жизни, повторяю, постоянно акцентируется мысль о готовящейся измене, и гибелью Альки она подтверждается. Значит, действительно надо быть особо бдительным, действительно кругом кишмя кишат изменники и шпионы. Повесть активно возбуждала священную ненависть (своего рода послереволюционный «джихад») по отношению к классовым «врагам»,

1 ... 71 72 73 74 75 76 77 78 79 ... 269
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Текст и контекст. Работы о новой русской словесности - Наталья Борисовна Иванова бесплатно.
Похожие на Текст и контекст. Работы о новой русской словесности - Наталья Борисовна Иванова книги

Оставить комментарий