Рейтинговые книги
Читем онлайн Текст и контекст. Работы о новой русской словесности - Наталья Борисовна Иванова

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 76 77 78 79 80 81 82 83 84 ... 269
все эти понятия были овеяны даже романтическим духом; а враги-ненавистники всему этому вредили. Теперь знак меняется на полностью противоположный. Все опять-таки очень просто: плюсы на минусы.

«Шайка, самая настоящая шайка международных авантюристов-демагогов… Обманом захватили власть в огромной стране, ненавидят и презирают все русское… Они воплощают чужеродные теории на русской почве» – этот проскуринский единомышленник И. Шафаревича является отцом (и вдохновителем) героя-идеолога, академика Обухова («это был редкий случай, когда сын с отцом представляли нечто единое в духовном плане»). «Революции? Лучше скажи вражеской оккупации, тотального разрушения культуры, истории порабощенного народа!» Ни отцу, ни сыну, ни самому автору, передающему все эти филиппики с несомненным сочувствием, увы, не дано столкнуть эту «идею» с Захаром Дерюгиным из первых книг эпопеи, – что же касается читателя, то если кто и помнит начало, от которого отделяют многие тысячи велеречивых страниц, то смутно; критика же, взявшего на себя труд осилить ныне все части этой эпопеи подряд, от первой страницы до последней, ждет глубокое изумление крайней непоследовательностью автора.

Впрочем, в одном он остается последовательным: в настойчивом повторении уроков ненависти.

Их было чрезвычайно много в первых книгах.

Ненависть к «кулаку» и ненависть «кулака».

Ненависть белого и ненависть к белому.

Ненависть к «вредителям».

Ненависть жены к мужу.

Ненависть братьев к сестре.

Примеры можно множить и множить.

Как правило, эта ненависть, даже идеологическая, выходит на проскуринские страницы в физиологическом облике. У бывшего белого офицера была неприятная манера складывать руки, да и сами руки были какие-то не такие. Не вызывающие доверия. «…Она видела его неспокойные, точно ищущие что-то, узкие, сильные кисти рук, которые он по старой привычке заложил назад, за спину». Ясно, что у человека с правильным происхождением таких рук быть не может.

«Кулаки» вообще глядят зверовато. «Горящие из-под спутанных косм глаза» «кулака» Федьки Макашина тоже горят-то ведь не чем иным, как классовой враждой. У него же Дерюгин отмечает «застывшее в кривой усмешке лицо с темными проваливающимися глазами», – понятно, что его ведет «слепая нерассуждающая ненависть».

В «Отречении» примеров физиологического возбуждения неприязни (а также ненависти) тоже хватает.

Только теперь опять-таки меняется знак. Все наоборот.

Теперь «раскулаченные» физически хороши и привлекательны, а «комиссары» и «начальники» – отвратительны.

Ненависть как постоянный эмоциональный фон повествования остается, она просто меняет свои адреса.

Из сферы социальной она перемещается, повторяю, в национальную.

Трагические перипетии в жизни народа объясняются опять-таки происхождением персонажей. Только уже не классовым. К чему изучать историю, выискивать по крупицам документы, собирать конкретные данные, когда все так просто? Сталин управляется Кагановичем, «вышедшим из бедной еврейской семьи… и теперь вершившим делами огромной страны, всегда им ненавидимой и ненавидимой с каждым годом все больше». Почему ненавидимой? Других причин, кроме происхождения из «сатанинских сил», автор, естественно, не указывает, – еврейства Кагановича, «умело и ловко направляющего действия и самого Сталина», для него достаточно. Первым эту идею выдвинул В. Распутин. Так что и здесь у П. Проскурина, можно сказать, идейный плагиат.

Но что же представляет тогда собою этот «самый Сталин», если он столь безвольно отдается воле всяких Кагановичей (по В. Распутину и П. Проскурину) и яковлевых-эпштейнов (по В. Белову)? Что если не слепую, ничтожную во всех отношениях личность, которой напыщенные сцены в обреченном храме Христа Спасителя могут придать лишь помпезное псевдовеличие? На кого они, эти напыщенные дурновкусные сцены, рассчитаны, если читатель уже запомнил (многажды Проскуриным повторено), что Сталин «избран тайными мировыми силами для окончательного разрушения России и расчистки места под иное, всемирное и вечное строительство», что это, как не еще один плагиат (теперь уже с фальшивки «Протоколов сионских мудрецов»), калька с фашистской идеи «всемирного иудомасонского заговора»?

8. От Петра Лукича до Ивана Кузьмича

«За такие колоссальные фигуры, как Сталин, должны браться люди и огромного художественного дарования типа Шекспира или Достоевского», – постановил Проскурин в одном из своих интервью 1988 года.

Но я обнаружила другой источник проскуринского вдохновения. Не Шекспира. И не Достоевского. Однако – не менее любопытный.

Проскуринского Сталина в мгновения физического нездоровья и мучительной боли в руке («придерживая больную, нывшую к непогоде руку у самого локтя» – помните ужасную болезнь гемикранию, при которой болит полголовы, у булгаковского Пилата?) навещает некий странный посетитель, умеющий проходить сквозь стены. «Медленно повернув голову, он увидел у дальнего окна смутную фигуру в темном одеянии, ниспадающем длинными складками с плеч, высокий чистый лоб, внимательные и грустные глаза». Больной руки Проскурину показалось недостаточно – он еще более смело вступает на булгаковскую тропу, правда, со своей, проскуринской лексикой: «У меня и без тебя голова трещит», – сказал Сталин.

Пилат был излечен от головной боли бродячим философом Иешуа – «…Мучения твои сейчас кончатся, голова пройдет… Ну вот, все и кончилось, – говорил арестованный…» (М. Булгаков).

Сталин после жалобы на боль неведомому посетителю, которого он называет то «пророком», то «учителем», почувствовал вдруг «непривычную странную бодрость, даже юношескую свежесть – его тело окрепло, голова прояснилась и боль из руки ушла» (П. Проскурин).

Иешуа с Пилатом и посетитель со Сталиным говорят одинаково непринужденно – на «ты»: «Благожелательно поглядывая на Пилата» – это Иешуа; «Дружески сказал гость», «с приятной улыбкой» «ответил гость, от которого исходило тихое успокоение» – это у Проскурина; здесь гость просто даже шпарит по Евангелию – мол, «каждому воздастся по делам его» – куда уж прозрачнее теперь имя пришедшего!

Иешуа говорит о Марке Крысобое – «добрый человек»; гость Сталину о Кагановиче – «прими его, он принес радостные вести».

Сталин впивается «в лицо ночного гостя вспыхнувшими рыжеватыми, словно у рыси, глазами» – Пилат «круто, исподлобья… буравил глазами арестанта». В облике Сталина подчеркивается угрюмство и одиночество, а жестокость его фраз сдабривается «долей надежды и ожидания» – Проскурин почти буквально, эпигонски-карикатурно повторяет рисунок булгаковского характера: «Беда в том, – продолжал никем не останавливаемый связанный, – что ты слишком замкнут и окончательно потерял веру в людей». Сталин у Проскурина мечтает о «собеседнике», с которым можно было бы о многом поговорить, – у Булгакова Пилат и Иешуа в финале «о чем-то разговаривают с жаром, спорят, хотят о чем-то договориться». Улыбаются глаза у Иешуа – улыбаются они и у сталинского посетителя.

Более того: «Ненавижу этот народ!» – вырвалось у проскуринского Сталина – «помимо воли, он должен был сейчас кому-то пожаловаться», а вот и булгаковский Пилат: «– Ненавистный город, – вдруг почему-то пробормотал прокуратор и передернул плечами, как будто озяб».

Проскурин не только почти след в след копирует великую булгаковскую сцену, уподобляя Сталина Пилату, с которого, по его мысли, тоже проторенной (такова уж творческая манера Проскурина) П. Палиевским, вина снята, ведь виноват-то во всем первосвященник Каифа,

1 ... 76 77 78 79 80 81 82 83 84 ... 269
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Текст и контекст. Работы о новой русской словесности - Наталья Борисовна Иванова бесплатно.
Похожие на Текст и контекст. Работы о новой русской словесности - Наталья Борисовна Иванова книги

Оставить комментарий