Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Короткое время, с 1966-го по 1971 год, в Кишинёве пользовался огромным успехом еврейский театр на идише под руководством режиссёра Рувима Левина. Ольшанский через своего брата был вхож в дом Рувима и Ханны Левиных. Оба успели в 1949 году закончить три курса Московского государственного театрального училища при ГОСЕТ’е Соломона Михоэлса и хранили верность традициям незабвенного Учителя. Драматургической частью созданного ими театра ведал Мотл Сакциер, вернувшийся из лагерей. Музыку для спектаклей театра писали Мотл Полянский и молодой композитор Борис Дубоссарский. Художником-постановщиком был Яков Аш, дирижёром – Михаил Муллер, в ту пору студент Института искусств, балетмейстерами – Миша Клейдман и Рома Рохман.
Поначалу это был самодеятельный театр при Доме молодёжи. Начали с пьесы М.Мееровича «Зямка Копач» (до войны в ней блистала легендарная Сиди Таль). Теперь в ней играли Ева Чёрная и Борис Сандлер (ныне – жители США). Но самый большой успех имел спектакль «Новая Касриловка» (великолепную инсценировку по мотивам рассказов Шолом-Алейхема подготовил Сакциер). Играли в нём, помимо Ханны Левиной, Злата Ткач, Анна Гинзбург, которую многие помнят как исполнительницу еврейских песен, юная Шурочка Сандлер-Айзикович, ныне проживающая в Кёльне. Публика ломилась на спектакль. Евреи в ту пору составляли почти пятую часть населения Кишинёва (в 1970 году в Молдавии проживало 98 072 еврея). К тому моменту, как театр выехал на гастроли в Вильнюс, в нём было уже сто участников, и он получил статус народного. «Пробивал» это решение Давид Шварцман, не актёр, не музыкант, а идеолог и, как бы мы сказали сегодня, менеджер театра.
Рувим Левин поставил ещё три спектакля: «Гершеле из Острополя» (по пьесе житомирца Моисея Гершензона), «Свет и тень» (Сакциер написал сценарий по мотивам идишистского фольклора) и «Я буду жить!» (по пьесе Давида Бергельсона). Остро ощущая перемены в политико-социальном климате, режиссёр в конце 1971 года объявил о роспуске театра. Не прошло и года, как Левин был сбит насмерть машиной «скорой помощи» в районе Ботаники, повторив судьбу своего кумира и учителя Михоэлса. Возможно, это не было случайным совпадением.
Среди немногих энтузиастов «идишкайт» Израиль (Исидор) Натович Пилат, мой коллега по пединституту, занимал особое место. Боец по натуре, он при румынах входил в воинственно настроенную сионистскую молодёжную организацию Ликуда «Бейтар» (детище В.Жаботинского), а во время войны воевал в сапёрных частях Красной армии. Он был настоящим бейтаровцем, девизом которых были честность и национальное достоинство. Пилат работал на факультете физического воспитания в пединституте имени И. Крянгэ. Он возглавлял федерацию туризма и ежегодно совершал со студентами многодневные походы по «местам боевой славы» Бессарабии, Украины и даже Северного Кавказа. Он был своего рода историком-краеведом. Пилат был уроженцем местечка, это сказывалось в его выговоре. А поскольку он говорил быстро, подчас глотая окончания, это ещё больше усугубляло впечатление неправильности его русской речи. Но студенты на это не обращали внимания, тем более что сами чистотой речи похвастаться не могли. Они готовы были за него в огонь и воду.
Однажды ректор И.Г.Боршевич, сам выходец из Новоселицы, где проживало множество евреев, разоткровенничался со мной: «Вы думаете, Пилат водит ребят по местам боевой славы, чтобы собирать экспонаты и пополнять наш музей „Флакэра“? Это для него не цель. Он ищет следы убиенных фашистами евреев, упорно ищет и находит. Он обнаружил много старых заброшенных еврейских кладбищ ещё XIХ века, но главная его цель – найти места массовых захоронений евреев, замученных в годы войны. Понимаете, дочка (он почему-то так называл меня, хотя не думаю, что был намного старше), кишинёвским евреям многим удалось уйти и спастись, а в местечках – почти все остались под немцами и румынами. А вы знаете, сколько таких местечек было в Бессарабии?! Вот Пилат и водит студентов и находит, и помечает памятными знаками эти места муки и скорби».
Признаюсь, я стала после этого разговора смотреть на Пилата другими глазами, да и Боршевич раскрылся с новой стороны. Людей, подобных доценту Пилату, я больше не встречала. Он в одиночку противостоял государственной идеологии, направленной на замалчивание Холокоста (мы-то долго и слова этого в Союзе не слышали). Даже на официальном памятнике жертвам в Бабьем Яру не упомянули евреев, а обошлись обобщением – «Погибшим советским гражданам». А Пилат бросал вызов неправедной власти, когда писал на своих памятных табличках: «Замученным евреям». О нём всегда с доброй улыбкой говорила Галина Лысенко, преподаватель моей кафедры, он был её учителем в 17-й железнодорожной школе. Его книжечку «Из истории еврейства Молдовы», изданную в 1990 году в Кишинёве ассоциацией ветеранов войны, труда и сионистского движения при обществе еврейской культуры, мы привезли с собой на берега Рейна. А сам он перед отъездом в Израиль сумел сделать ещё одно доброе дело: при еврейской библиотеке имени Мангера создал музей, заложил его основы. И вот ещё: Пилат составил карту тех местечек, где зверствовали румыны, осуществлявшие казни и депортации евреев. Этой картой пользовались в дальнейшем историки Холокоста в Бессарабии и Транснистрии. И на вопрос, к которому мы подбираемся: «что делали евреи, чтобы сохранить еврейство?», Пилат мог бы ответить, что он не изменил еврейству и положил силы и здоровье, чтобы память о погибших евреях Бессарабии не умерла вместе с ними. Таких людей, как недавно скончавшийся в Израиле Пилат, как преданные идишу и Израилю поэты Лев Беринский, Вэлвл (Владимир) Чернин, Александр Бродский, Моисей Лемстер, как Борис Сандлер, уже 13 лет возглавляющий в Нью-Йорке старейшую газету на идише «Форвертс», – таких немного, это подвижники, усилиями таких личностей и живёт еврейство.
Что касается еврейского большинства, то до начала перестройки в Молдавии оно оставалось индифферентно к судьбе идиша. Трудно говорить о еврейской культуре этой поры, когда само слово «еврей» стало почти табуированным. Да, еврейская культура расцвела было в Бессарабии между двумя войнами, но в советское время почти совсем увяла. Теперь же складывался новый субэтнос – «русскоязычные евреи». Довид Кнут и юный Ольшанский помнили еврейско-русский воздух Кишинёва. После войны ещё некоторое время можно было говорить о русско-еврейском многоязычии, затем – только о нарастающем русском одноязычии евреев. Но по-прежнему не имела возможности развиваться русско-еврейская культура.
Недавно по Интернету я с горьким чувством
- Уильям Сомерсет Моэм - Грани дарования - Г Ионкис - Публицистика
- Сталинские коммандос. Украинские партизанские формирования, 1941-1944 - Александр Гогун - История
- Духовная жизнь Америки (пер. Коваленская) - Кнут Гамсун - Публицистика
- Псевдонимы русского зарубежья. Материалы и исследования - Сборник статей - Публицистика
- Сталинград: Записки командующего фронтом - Андрей Еременко - История
- Из записной книжки. Темы - Георгий Адамович - Публицистика
- Воздушная битва за Севастополь 1941—1942 - Мирослав Морозов - История
- Кровавый евромайдан — преступление века - Виталий Захарченко - Публицистика
- Ни войны, ни мира - Валерий Юрьевич Афанасьев - История / О войне / Науки: разное
- Интимная Русь. Жизнь без Домостроя, грех, любовь и колдовство - Надежда Адамович - Искусство и Дизайн / История