Форма входа
Читем онлайн Федор Достоевский. Единство личной жизни и творчества автора гениальных романов-трагедий [litres] - Константин Васильевич Мочульский
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
обновляющаяся Россия подала ему вдруг большие надежды. Он вдруг начал говорить красноречиво и много, и говорить на самые новые темы». Он «поэт в душе», и излюбленный его сюжет – гуманность. «Гуманность – главное дело, – восклицает он, – гуманность с подчиненными, памятуя, что и они человеки. Гуманность все спасет и все вывезет… Гуманность, говорю я, может послужить, так сказать, краеугольным камнем предстоящих реформ и вообще к обновлению вещей». Автор «Бедных людей» и «Униженных и оскорбленных», гуманная репутация которого была утверждена Белинским и Добролюбовым, не находит достаточно сильных сарказмов, чтобы вышутить «человеколюбие» реформаторов. Ему хочется, как и его герою, князю Валковскому, «поплевать немножко на все это дело». Недавно он писал во «Времени» о том, что народ с любовью примет своих «пастырей». В «Скверном анекдоте» это предсказание пародируется.
Пралинский предлагает следующий силлогизм: «Я гуманен, следовательно, меня любят, стало быть, чувствуют доверенность. Чувствуют доверенность, стало быть, веруют; веруют, стало быть, любят… т. е. нет, я хочу сказать, если веруют, то будут верить и в реформу, поймут, так сказать, самую суть дела, так сказать, обнимутся нравственно».
Случай помогает его превосходительству проверить на деле верность своей идеи. Возвращаясь пешком из гостей, он слышит музыку в каком-то ветхом, одноэтажном домишке. Узнает, что женится его подчиненный Пселдонимов, «чиновник рублях на десяти в месяц жалованья», и решает совершить поступок «патриархальный, высокий и нравственный»:
осчастливить своим посещением этого бедняка. «Мой поступок воскресит в них благородство, – сладко мечтает генерал. – Да ведь я униженного нравственно подыму, я самому себе его возвращу… Они уже мои: я – отец, они – дети…»
Появление Пралинского на мещанской свадьбе вызывает сначала смятение, но скоро гости догадываются, что он, «кажется, того… подшофе», и начинают вести себя непочтительно. Генерал в смущении все прихлебывает из бокала. Студент кричит ему в лицо петухом, сотрудник сатирического журнала «Головешка»[37] бросает в него хлебными шариками. Пралинский чувствует, что пьян, хочет уйти, но остается ужинать и произносит тост.
«Я сказал уже, господа, что Россия… Да, именно Россия… одним словом, вы понимаете, что я хочу сказать… Россия переживает, по моему глубочайшему убеждению, гу-гуманность». – «Гу-гуманность!» – раздалось на другом конце стола. – «Гу-гу!» – «Тю-тю!»
Поднимается скандал, и сотрудник «Головешки» «обличает» гуманного генерала. Тому делается дурно, и его укладывают на брачное ложе: всю ночь он страдает от расстройства желудка. Молодые устраиваются на перине, положенной на стульях; стулья разъезжаются, и они с грохотом падают. Семейное счастье и служебная карьера Пселдонимова навсегда испорчены. Вернувшись к себе на следующее утро, Пралинский восемь дней не выходит из дому. «Были минуты, когда он было думал постричься в монахи… Ему представлялось тихое подземное пение, отверстый гроб, житье в уединенной келье, леса и пещеры». Этим язвительным штрихом заканчивается портрет «гуманиста». Рассказ написан в стиле самых свирепых обличений Щедрина. Это грубый фарс, но не лишенный комической силы. Для общепризнанного проповедника человеколюбия гуманность превратилась теперь в «гугуманность, гу-гу, тю-тю!».
В февральской и мартовской книжках «Времени» за 1863 г. появились «Зимние заметки о летних впечатлениях». Этот замечательный опыт философской публицистики написан в виде писем к друзьям о заграничном путешествии 1862 г. Автор вспоминает о чувствительном путешественнике Карамзине и начинает свои заметки вполне в карамзинском стиле: «Вот уже сколько месяцев толкуете вы мне, друзья мои, чтобы я описал вам поскорее мои заграничные впечатления, не подозревая, что вашей просьбой вы ставите меня просто в тупик». Напомнив читателям о сентиментальной традиции «Писем русского путешественника», автор только усиливает впечатление контраста: нет ничего более противоположного карамзинской чувствительности, чем жестокая ирония «Зимних заметок». Критики Достоевского, особенно иностранные, упрекают его в предвзятости и поспешности оценки европейской культуры; в Европе он пробыл всего два с половиной месяца, в Париже менее месяца, в Лондоне – восемь дней. Когда успел он проникнуть в психологию парижского буржуа, изучить положение лондонского пролетариата? Это недоразумение вызывается исключительным своеобразием литературной формы «Заметок». Автор притворяется, что описывает свои «впечатления», но это только прием публициста, создающего новую и острую форму историко-философского трактата. Достоевский поехал в Европу с готовой идеей и лишь «проверил» ее заграничными впечатлениями: действительность вполне подтвердила его теоретическое построение.
Если смотреть на «Зимние заметки» как на путевой журнал, то придется признать, что во всей мировой литературе не существует более странного «описания путешествия». Страхов рассказывает в своих воспоминаниях: «Федор Михайлович не был большим мастером путешествовать, его не занимала особенно ни природа, ни исторические памятники, ни произведения искусства, за исключением разве самых великих, все его внимание было устремлено на людей, и он схватывал только их природу и характеры, да разве общее впечатление уличной жизни. Он горячо стал объяснять мне, что презирает обыкновенную, казенную манеру осматривать по путеводителю разные знаменитые места…»
Странные «Заметки о впечатлениях», в которых не упоминается ни об одном памятнике искусства, ни об одной церкви, ни об одном пейзаже, кроме разве панорамы лондонских улиц; в которых Италия и Швейцария обходятся молчанием, а Париж представлен в нескольких встречах с «буржуа». Но Достоевский не охотится за живописными впечатлениями; он схватывает «идею» Европы и по немногим признакам разгадывает тайну европейского человека.
Философский опыт писателя посвящен двум темам: первая из них – Россия и Запад, вторая – гибель Европы. Размышляя в вагоне над судьбой родины, автор поражается нашей «плененностью» Западом. «Ведь все, решительно почти все, что есть в нас – развития науки, искусства, гражданственности, человечности, все, все ведь это оттуда, – из той же страны святых чудес! Ведь вся наша жизнь по европейским складам еще с самого первого детства сложилась…» И он спрашивает: почему это так? «Почему Европа имеет на нас, кто бы мы ни были, такое сильное, волшебное, призывное впечатление?» И как удалось нам устоять против этого давления и не «переродиться окончательно в европейцев»? Что же спасло нас от потери национального лица?.. Ведь грустно и смешно в самом деле подумать, что не было б Арины Родионовны, няньки Пушкина, тогда, может быть, не было б у нас Пушкина… А уж Пушкин ли не русский был человек? Он, барич, Пугачева угадал и в пугачевскую душу проник. Он, аристократ, Белкина в своей душе заключил…
Ведь это пророк и провозвестник».
Нет, Россия не превратилась в Европу, не потеряла своей самобытности; «есть какое-то химическое соединение человеческого духа и родной земли»; от нее не оторваться. В XVIII веке, когда никто не сомневался в святости европейских помочей, когда русские дворяне напяливали шелковые чулки, парики и привешивали шпажонки, эта европейская цивилизация была одной фантасмагорией: степные помещики жили по преданию, не
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Федор Достоевский. Единство личной жизни и творчества автора гениальных романов-трагедий [litres] - Константин Васильевич Мочульский бесплатно.
Похожие на Федор Достоевский. Единство личной жизни и творчества автора гениальных романов-трагедий [litres] - Константин Васильевич Мочульский книги
- Следствия самоосознания. Тургенев, Достоевский, Толстой - Донна Орвин - Биографии и Мемуары / Литературоведение
- Александр Блок. Творчество и трагическая линия жизни выдающегося поэта Серебряного века - Константин Васильевич Мочульский - Биографии и Мемуары / Литературоведение
- Встреча моя с Белинским - Иван Тургенев - Биографии и Мемуары
- Литературные тайны Петербурга. Писатели, судьбы, книги - Владимир Викторович Малышев - Биографии и Мемуары / Исторические приключения
- Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне - Федор Раззаков - Биографии и Мемуары
- Тургенев без глянца - Павел Фокин - Биографии и Мемуары
- Достоевский - Людмила Сараскина - Биографии и Мемуары
- Александр III - Иван Тургенев - Биографии и Мемуары
- Святое русское воинство - Федор Ушаков - Биографии и Мемуары
- Жизнь Достоевского. Сквозь сумрак белых ночей - Марианна Басина - Биографии и Мемуары