Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Князь Валковский бунтует, но еще невинно, по-мальчишески: делает гримасы и высовывает язык. «Джентльмен» из «Записок из подполья» действует смелее: он не только выставляет язык «хрустальному зданию», этому гуманистическому раю на земле, но предлагает «отправить его к черту». Достоевский один из величайших духовных бунтовщиков в мировой истории.
После ночного разговора с князем рассказчик уходит в негодовании. Он «поражен», он не может «описать своего озлобления». Но если бы он задумался над словами «гада», которого ему хочется раздавить, быть может, он сознался бы, что в них много правды. Роман, который он сам рассказывает, как будто нарочно подтверждает теорию князя об эгоизме. Разве не эгоисты Алеша и Катя, разве не эгоистка Наташа, покупающая свое счастье несчастьем родителей и страданием жениха? Разве не эгоист «добрейший» старик Ихменев, собирающийся вызвать на дуэль князя и тем погубить Наташу, ради удовлетворения своей мести? Да и все «униженные и оскорбленные» – эгоисты именно в своем унижении и страдании. Автор объясняет свой парадокс на примере Нелли и ее матери. Иван Петрович окружает бедную сиротку довольством и заботливостью, но она убегает от него и просит милостыню.
Рассказчик замечает: «Она оскорблена, рана ее не могла зажить, и она как бы нарочно старалась растравить свою рану. Точно она наслаждалась сама своей болью, этим эгоизмом страдания, если так можно выразиться». В развязке романа выясняется, что мать Нелли была законно обвенчана с князем Валковским, хранила официальный документ и могла спасти себя и дочь от нищеты и гибели. Но она пожертвовала и собой и дочерью только для того, чтобы насладиться до конца своим гордым страданием. Князь признается, что он не отдал ей украденных отцовских денег, так как рассудил, что, «отдав ей деньги, сделает ее, может быть, даже несчастною». «Я бы отнял у нее наслаждение быть несчастной вполне из-за меня, – говорит он, – и проклинать меня за это всю свою жизнь. Поверьте, мой друг, в несчастии такого рода есть даже какое-то высшее упоение сознавать себя вполне правым и великодушным и иметь полное право назвать своего обидчика подлецом. Это упоение злобы встречается у шиллеровских натур, разумеется, – быть может, потом ей было нечего есть, но я уверен, что она была счастлива». В страдании есть эгоизм, упоение злобой, презрение к гонителям, наслаждение позором, месть несправедливой судьбе, любование собственным благородством, вызов миру. «Униженные и оскорбленные» не так уж несчастны: им ведомы утонченные наслаждения, которых они не променяли бы ни на какое благополучие.
Так взрывает Достоевский «естественную» мораль безбожного гуманизма.
Глава 11
Журнал «Время» (1861–1863). «Зимние заметки о летних впечатлениях». Роман с А. Сусловой
Осенью 1860 г. Достоевский составляет объявление об издании нового журнала «Время». В этом манифесте говорится об «огромном перевороте, происходящем в России». Петровская реформа дошла до последних своих пределов. Наступает новая эпоха. «Мы убедились, наконец, что мы тоже отдельная национальность, в высшей степени самобытная, и что наша задача – создать свою новую форму, нашу собственную, родную, взятую из почвы нашей, взятую из народного духа и из народных начал». Реформа Петра была необходима, но стоила слишком дорого: она разъединила образованное сословие с народом. Новый журнал будет бороться за «примирение цивилизации с народным началом»; его девиз: «Соединение во что бы то ни стало, несмотря ни на какие пожертвования и возможно скорейшее!» И объявление кончается вдохновенным пророчеством: «Мы предугадываем, и предугадываем с благоговением, что характер нашей будущей деятельности должен быть в высшей степени общечеловеческий; что русская идея, может быть, будет синтезом всех тех идей, которые с таким упорством, с таким мужеством развивает Европа в отдельных своих национальностях, что, может быть, все враждебное в этих идеях найдет свое примирение и дальнейшее развитие в русской народности».
«Время» хочет создать новое общественное течение, занимающее среднее место между западничеством и славянофильством. Впервые звучит основная идея публицистики Достоевского 70-х гг.: русская идея – примирение всех европейских идей, русский идеал – общечеловеческий.
В ожесточенную борьбу западников и славянофилов новый журнал вступал, как «двух станов не боец» – положение двусмысленное и опасное. Он нес проповедь примирения, но скоро ему пришлось подвергнуться двустороннему обстрелу и бороться на двух фронтах. В первом же номере (январь 1861 г.) редакция заявляла: «Общество поняло, что с западничеством мы упрямо натягиваем на себя чужой кафтан, несмотря на то что он уже давно трещит по всем швам, а со славянофильством разделяем поэтическую грезу воссоздать Россию по идеальному взгляду на древний быт, взгляду, ставившему вместо настоящего понятия о России, какую-то балетную декорацию, красивую, но несправедливую и отвлеченную… Но теперь мы хотим жить и действовать, а не фантазировать». Позиции западников и славянофилов отличались ясностью: первые были материалистами, либералами, космополитами, вторые – православными, консерваторами, националистами; позиция «Времени» смущала своей неопределенностью: «соединение цивилизации с народным началом», «примирение идей» – казались понятиями туманными.
Но журнал привлекал читателей своим литературным содержанием. Официальным редактором состоял Михаил Михайлович Достоевский; Федор Михайлович заведовал художественным и критическим отделом. В первой же книжке печатались «Униженные и оскорбленные»; за ними следовали «Записки из Мертвого дома», произведения Островского, Некрасова, Тургенева и Щедрина. Достоевский не брезгует и «сенсациями»: он помещает перевод «Преступлений Ласенера» и отрывки из «Мемуаров Казановы». Для первого номера он пишет фельетон «Петербургские сновидения в стихах и прозе» – одно из самых поэтических своих созданий. Ему удалось привлечь к сотрудничеству двух молодых одаренных критиков: Аполлона Григорьева и Н.Н. Страхова. Так образовалась группа «почвенников». Н. Страхов в своих воспоминаниях зарисовал Достоевского, каким он был в эпоху «Времени». «Он носил тогда одни усы и, несмотря на огромный лоб и прекрасные глаза, имел вид совершенно солдатский, т. е. простонародные черты лица». Изъяснялся он почти шепотом, но, вдохновляясь, говорил громко; обожал Пушкина и любил читать «Только что на проталинах весенних» и «Как
- Следствия самоосознания. Тургенев, Достоевский, Толстой - Донна Орвин - Биографии и Мемуары / Литературоведение
- Александр Блок. Творчество и трагическая линия жизни выдающегося поэта Серебряного века - Константин Васильевич Мочульский - Биографии и Мемуары / Литературоведение
- Встреча моя с Белинским - Иван Тургенев - Биографии и Мемуары
- Литературные тайны Петербурга. Писатели, судьбы, книги - Владимир Викторович Малышев - Биографии и Мемуары / Исторические приключения
- Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне - Федор Раззаков - Биографии и Мемуары
- Тургенев без глянца - Павел Фокин - Биографии и Мемуары
- Достоевский - Людмила Сараскина - Биографии и Мемуары
- Александр III - Иван Тургенев - Биографии и Мемуары
- Святое русское воинство - Федор Ушаков - Биографии и Мемуары
- Жизнь Достоевского. Сквозь сумрак белых ночей - Марианна Басина - Биографии и Мемуары