Форма входа
Читем онлайн Федор Достоевский. Единство личной жизни и творчества автора гениальных романов-трагедий [litres] - Константин Васильевич Мочульский
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
весенней теплою порою». В 3 часа дня сотрудники обычно сходились в редакции; перед обедом гуляли; вечером, в седьмом часу, Достоевский часто заходил к Страхову; в двенадцать садился за работу и писал до пяти-шести часов утра, поддерживая себя чаем. Спал до двух часов дня. Так он работал всю свою жизнь. Самый процесс писания был для него мучителен. «Мне всегда приятнее было обдумывать мои сочинения, – говорит его alter ego, Иван Петрович в «Униженных и оскорбленных», – и мечтать, как они напишутся, чем в самом деле писать их и, право, это было не от лености. Отчего же?» На этот вопрос отвечает Н. Страхов: «В нем постоянно совершался внутренний труд, происходило нарастание и движение мыслей, и ему всегда трудно было оторваться от этого труда для писания. Оставаясь, по-видимому, праздным, он, в сущности, работал неутомимо… Мысли его кипели; беспрерывно создавались новые образы, планы новых произведений, а старые планы росли и развивались». За два года работы в журнале «Время» Достоевский, по собственному признанию, написал до ста печатных листов. Какой ценой покупалось это страшное напряжение, о том свидетельствует записная книжка 1862–1863 гг.: «Припадки падучей: 1 апреля – сильный; 1 августа – слабый; 7 ноября – средний; 7 января – сильный; 2 марта – средний». «Но, – писал Достоевский, – успех начинавшегося журнала был мне дороже всего», и успех был достигнут. Редактор «Времени» и автор нашумевших «Записок из Мертвого дома» был удовлетворен. «Мое имя стоит миллиона», – гордо заявлял он Страхову.
С января по ноябрь 1861 г. Достоевский печатает во «Времени» ряд статей о русской литературе, в которых он пытается уточнить идеологию нового движения. Европейская цивилизация отвечала потребностям русской «почвы», но теперь она «уже совершила у нас весь свой круг; мы уже ее выжили всю; приняли от нее все то, что следовало, и свободно обращаемся к родной почве». Автор полон радостных надежд: «Новая Русь уже помаленьку ощупывается, уже помаленьку сознает себя…» Он рассказывает «повесть нашего развития»: как возникло сознание в русском обществе, как проник в него анализ, как родилось самообвинение и самобичевание; упоминает о восторженном преклонении перед Жорж Санд, об основании «натуральной школы», о русском байронизме, о появлении «двух демонов» Гоголя и Лермонтова, о зарождении «обличительства».
«Нет, мы давно уже во все вглядываемся, все анализируем; задаем себе загадки, тоскуем и мучаемся разгадками… Ведь мы тоже жили и много прожили…»
Достоевский подводит итоги петровскому периоду русской жизни и утверждает его духовную значительность. Это его первый опыт философии русской культуры. Ученичество России кончено, думает он, она созрела до своей самобытной идеи: всечеловечности. «Да, мы веруем, что русская нация – необыкновенное явление в истории всего человечества… И страшно, до какой степени свободен духом человек русский…» В год освобождения крестьян писатель предсказывает России «новую, неведомую в истории деятельность». На будущее смотрит он оптимистически: интеллигенция понесет в народ свою образованность, а народ «с любовью оценит в образованном сословии своих учителей и воспитателей, признает нас за настоящих друзей своих, оценит в нас не наемников, а пастырей…».
Захваченный идиллическим настроением первых дней реформ, бывший каторжник забывает о страшном опыте Омской тюрьмы; пропасть между цивилизованным классом и народом кажется ему не такой уже глубокой: примирение близко.
Историософия «Дневника писателя» вырабатывается уже в статьях 1861 г. Идеи пушкинской речи «выживались» автором двадцать лет. «Колоссальное значение Пушкина» в том, что он – воплощение русского духа, русского идеала. «Явление Пушкина, – пишет Достоевский во «Времени», – есть доказательство, что дерево цивилизации уже дозрело до плодов, и эти плоды его не гнилые, а великолепные золотые плоды. Мы поняли в нем, что русский идеал – всецелость, всепримиримость, всечеловечность». Пушкин – оправдание дела Петра, смысл петербургского периода нашей истории, нашего «европейского пленения». Он для нас «начало всего, что теперь есть у нас». Русский человек осознал себя в Онегине: «он еще не знает, что делать, не знает даже, что уважать, хотя твердо уверен, что есть что-то, которое надо уважать и любить».
Достоевский полемизирует и с западниками и с славянофилами, но вначале симпатии его на стороне первых. Его возмущает презрительно-высокомерный тон Константина Аксакова, формализм и нетерпимость газеты «День». Славянофилы имеют редкую способность ничего не понимать в современной действительности. Их идеал состоит «из панорамы Москвы с Воробьевых гор, из мечтательного представления московского быта половины XVII столетия, из осады Казани и лавры и из прочих панорам, представленных во французском вкусе Карамзиным». Западничество «все-таки было реальнее славянофильства». В статье «Литературная истерика», направленной против катковского «Русского вестника», Достоевский горячо защищает «беспочвенных западников». Да, у них не было почвы, деятельность их была ложной и жизнь фантастической. Но разве можно издеваться над этой русской трагедией? Разве не свидетельствовала она о напряженной жизни? «Влажен тот, – восклицает автор, – который и в уродливом явлении способен увидеть его историческую серьезную сторону; да разве ошибающийся человек непременно подлец? Да иногда именно, чем уродливее проявляется жизнь, чем судорожнее, чем безобразнее, чем неустаннее это проявление, тем более значит жизнь хочет заявить себя во что бы то ни стало, – а вы говорите, что и жизни-то нет. Тут тоска, страдание, да вам-то что за дело?» Такова была первоначальная позиция «почвенников». Резко отмежевываясь от славянофильского «Дня» и катковского «Русского вестника», «Время» поддерживало дружеские отношения с радикальным «Современником»; Некрасов и Щедрин в нем сотрудничали. «Современник» расхвалил роман «Униженные и оскорбленные» и даже поместил гимн «Времени». Правительство считало журнал братьев Достоевских оппозиционным и опасным.
Но дружба с западниками была непрочной. Н. Страхов и другие сотрудники «Времени» все более открыто проявляли свою враждебность к группе Некрасова. Достоевский сначала умерял их полемический пыл, делал к их статьям многочисленные «примечания от редакции», но скоро сам был захвачен борьбой. Защита западников сменилась ожесточенной полемикой с «нигилистами». Надежды Достоевского на трогательное примирение интеллигенции с народом сменились тревогой перед надвигающейся революцией. В 1861 г. «студенческая история» разбила все его идиллические упования. Студенты бунтовали. Университет был закрыт; начались аресты и обыски; студентов сажали в Петропавловскую крепость; на улицах толпа устраивала им овации. Перемирие между «Временем» и «Современником» кончилось; началась борьба злобная и беспощадная.
Сначала она ограничивалась областью искусства. Достоевский выступает против Добролюбова и его утилитарной теории. Нельзя навязывать искусству различные цели и предписывать законы: у него есть «собственная, цельная, органическая жизнь», оно отвечает прирожденной человеку потребности красоты, «без которой он, может быть, не захотел бы жить на свете». Когда человек в разладе с действительностью, в борьбе, то есть когда он наиболее живет, жажда красоты и гармонии проявляется в нем с наибольшей силой. Искусство полезно уж потому, что вливает энергию, поддерживает
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Федор Достоевский. Единство личной жизни и творчества автора гениальных романов-трагедий [litres] - Константин Васильевич Мочульский бесплатно.
Похожие на Федор Достоевский. Единство личной жизни и творчества автора гениальных романов-трагедий [litres] - Константин Васильевич Мочульский книги
- Следствия самоосознания. Тургенев, Достоевский, Толстой - Донна Орвин - Биографии и Мемуары / Литературоведение
- Александр Блок. Творчество и трагическая линия жизни выдающегося поэта Серебряного века - Константин Васильевич Мочульский - Биографии и Мемуары / Литературоведение
- Встреча моя с Белинским - Иван Тургенев - Биографии и Мемуары
- Литературные тайны Петербурга. Писатели, судьбы, книги - Владимир Викторович Малышев - Биографии и Мемуары / Исторические приключения
- Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне - Федор Раззаков - Биографии и Мемуары
- Тургенев без глянца - Павел Фокин - Биографии и Мемуары
- Достоевский - Людмила Сараскина - Биографии и Мемуары
- Александр III - Иван Тургенев - Биографии и Мемуары
- Святое русское воинство - Федор Ушаков - Биографии и Мемуары
- Жизнь Достоевского. Сквозь сумрак белых ночей - Марианна Басина - Биографии и Мемуары