Шрифт:
Интервал:
Закладка:
———
После того начинается борьба между офицерами, желающими скрыть или же переделать сведения о социальном и политическом перевороте в царской России, и солдатами, которые хотят знать всю правду. Солдаты принимают, наконец, определенное решение. После контакта с другими частями своего же корпуса 1‑й полк 1‑й бригады собирается на митинг в погребе какого-то стеклянного завода. Слышится единодушный крик.
— Мы хотим вернуться в Россию. Нам здесь нечего больше делать!
Этот крик выражает волю подавляющего числа русских солдат на французском фронте. Решение солдат доводится до сведения полковника Нечволодова. Этот бравый офицер не привык к тому, чтобы его подчиненные так выражались и чтобы подобным образом проявляли свою волю. И он падает в обморок, когда делегаты полка объявляют ему, что люди хотят вернуться дамой. Он валится без чувств на землю. Его подымают.
———
Крики: «Мы хотим вернуться на родину!» — ширятся и растут с каждым днем. Вот почему командование решает бросить русские части в бой и тем самым совершить военную диверсию, полезную со всех точек зрения. Когда солдат находится на передовой позиции, он силой вещей с оружием в руках защищает свою жизнь и убивает для того, чтобы его самого не убили. Ему некогда думать о других вещах, и он волей-неволей забывает про свои утопии. К тому же бои образуют пустоты в солдатской массе, что влечет за собой ослабление «скверного духа».
Словом, 1‑ю бригаду русского экспедиционного корпуса бросают на штурм форта Бремона. Русские проходят 26 линий проволочных заграждений и занимают все поселки, расположенные у подножья этого форта. Самого форта они не могут взять, потому что французские подкрепления не поспевают во время (это было заранее решено). В результате русские вынуждены отступить и теряют при этом 70 процентов своего боевого состава, то есть больше двух третей. Оставшиеся в живых после того рассеиваются по периферии для того, чтобы воспрепятствовать распространению того же самого «скверного духа» в войсках.
———
С тех пор начинается открытая борьба между солдатами и офицерами. Число солдат, предъявляющих все более и более решительные и настойчивые требования, растет. Вместе с тем растет в силе и их клич:
— Мы не желаем дольше оставаться здесь! Мы хотим вернуться в Россию, где, по крайней, мере, бьются за нечто справедливое и достойное человека, — где воюют за освобождение угнетаемых и эксплоатируемых!
Офицеры, которые всеми способами — угрозами, просьбами, шантажом, насилием, притеснениями, провокацией и интригами — пытаются усмирить своих подчиненных, входят в соглашение с французскими властями. Солдаты вдруг сделались страшно сознательными, это и тревожит начальство, которое старается превратить их в прежних слепых рабов капиталистического и империалистического «порядка», созданного палачами и паразитами.
Солдаты организуются и избирают Советы. Намечается связь между отдельными революционными ячейками всех русских частей. Офицеры пробуют противодействовать этому движению и переделывать сущность, смысл и работу Советов. Здесь драма и комедия переплетаются самым причудливым образом. Французы играют свою роль этой трагикомедии. После Февральской революции издается постановление, согласно которому русские войска, расположенные на французском фронте, подчиняются не русским, а французским законам. Но права солдата-гражданина находятся в полном противоречии с французскими законами...
———
Ввиду того что никак не удается урезонить и успокоить русских волонтеров, которые узнали про все подробности политического переворота в России и настаивают на репатриации[3], 1‑ю и 2‑ю бригады переводят в маленький городок департамента Крёз — ля‑Куртин. Русские регулярно собираются на митинги, которые организуются между палатками, и на которых они с прежней энергией и с возрастающей определенностью выставляют свои простые и естественные требования. Эти требования звучат как заглушенный, но мощный крик, как однообразный мотив грозной мольбы, которая объединяет всех солдат в одну общую массу. Они ни в чем не желают уступить...
20 июня 1917 года генерал Лукомский издает приказ, согласно которому обе бригады, расположенные в ля‑Куртине, должны возобновить свои военные упражнения. Те отказываются.
Прибегают к крайней мере: войска разделяют. Их механически разрубают пополам. Тех, кто сдается без всяких условий, переводят в ля‑Курно и Фельтен, где устраиваются попойки и кутежи, заканчивающиеся скандалами и побоищами. Неукротимых, сознательных оставляют в ля‑Куртине, и они объявляются бунтовщиками. Их 11 000 человек. Это — крепкий блок, человеческая монолитная гора. Исключительные меры соблазна отрывают от этой горы маленькую песчинку в 70 человек. Остальные подчиняются суровой, четкой дисциплине, не допускающей ни малейшего уклонения в сторону, ни единого послабления. Они запрещают употребление алкоголя. Поразительный контраст создается между сознательными и прямодушными «бунтовщиками» ля‑Куртина и лакеями, которые сознательно вернулись в состояние рабства и важничают в ля‑Курно. Ля‑куртинский Совет снова и снова требует от эмиссаров[4] империализма:
— Отправьте нас в Россию. Мы клянемся, что выполним наш воинский долг на родине!..
Некий Ворков приезжает из Петрограда специально за тем, чтобы проповедывать солдатам пассивное повиновение. Тот же ответ! Является поп и начинает уговаривать своим медоточивым, елейным голосом.
— Раскайтесь и исповедуйтесь в великих прегрешениях своих!
Его гонят прочь.
— Можете убить нас, но не победить!
Быстро пройдем мимо целого муравейника подставных лиц: шпионов, доносчиков, провокаторов, из коих каждый тянет свою веревочку и проводит свою личную политику в этом грязном деле. Солдаты из ля‑Куртина все больше и больше походят на окопавшуюся на бранном поле рать, которую окружили со всех сторон, и которая ни за что не хочет сдаться.
Им говорят:
— Вы позорите военный мундир!
Они отвечают:
— Мы знаем лишь честь человеческой личности!
Им говорят:
— Вы обманули нас! Вы — изменники!
Они отвечают:
— Нас обманули! Мы — жертвы!..
Надо понять моральную высоту этого пассивного восстания и вдуматься в сопутствующий ему глубокий внутренний кризис.
Русские солдаты долго колебались, много спорили. Несмотря на то что слова «русская революция» жгли их со знание, и что сердца их были переполнены, как никогда до сих пор, они не разрешали себе действий, на которые их толкали те или иные импульсы[5], и не поступали, как фанатики, которые окончательно потеряли власть над собой. Их никоим образам нельзя было бы
- Побег из армии Роммеля. Немецкий унтер-офицер в Африканском корпусе. 1941—1942 - Гюнтер Банеман - Биографии и Мемуары
- Командиры «Лейбштандарта» - Константин Залесский - Биографии и Мемуары
- Я дрался в штрафбате. «Искупить кровью!» - Артем Драбкин - Биографии и Мемуары
- Пехотинец в Сталинграде. Военный дневник командира роты вермахта. 1942–1943 - Эдельберт Холль - Биографии и Мемуары
- Зеркало моей души.Том 1.Хорошо в стране советской жить... - Николай Левашов - Биографии и Мемуары
- В окружении. Страшное лето 1941-го - Борис Васильев - Биографии и Мемуары
- Репрессированные командиры на службе в РККА - Николай Семенович Черушев - Биографии и Мемуары / Военное
- Изображение военных действий 1812 года - Михаил Барклай-де-Толли - Биографии и Мемуары
- Военный дневник (2014—2015) - Александр Мамалуй - Биографии и Мемуары
- Люфтваффе: триумф и поражение. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933-1947 - Альберт Кессельринг - Биографии и Мемуары