Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С приходом Макарова разговор о побеге возобновился, и после долгих споров было вновь решено бежать в первое же воскресенье, несмотря на протесты Оченина и фельдшера, которые принимали все меры к тому, чтобы уговорить Макарова отложить побег на неделю, в продолжение которой они советовали ему хорошенько отдохнуть и поправиться после болезни. Макаров с ними не хотел соглашаться и настоял на своем. Когда вопрос о дне побега был решен, Макаров, обращаясь ко всем присутствующим, сказал:
— Завтра утром я еду в Салинс, к Бушико. Вернусь в шесть часов утра в воскресенье. В субботу ночью вы должны все приготовить к побегу.
Ананченко необходимо предупредить всех старших сотен, чтобы они пришли в канцелярию за получением денег не позже семи часов утра в воскресенье. Завтра вечером заготовить на каждую сотню расписки, — надо утром быстрее отпустить старших сотен. Передайте от меня Станкевичу, пусть он дурака не валяет, собирается без всяких разговоров, — сказал Макаров, обращаясь к Оченину. — Объясните ему, что он пропадет в тюрьме или в ссылке после нашего побега, если он только останется здесь.
— Будь покоен, уговорим Володьку, пойдет!.. — ответил Оченин.
В одиннадцать часов дня Макаров уехал в Салинс к Бушико. Он потом рассказывал, что, приехав, юн капитана не застал в номере. Бушико вернулся только вечером. Узнав, что его ждет Макаров, он попросил его к себе. Войдя в комнату начальника, Макаров заметил, что Бушико куда-то спешит. Он был уже одет в новый китель и ходил быстро по комнате, позвякивая шпорами. Поздоровавшись на ходу с Макаровым, капитан, опрыскивая себя духами, проговорил:
— Я очень тороплюсь... Вон на письменном столе возьми деньги и проверь. Оставишь расписку и можешь ехать обратно, когда найдешь нужным. Я вернусь только завтра утром. Ну, а как твое здоровье?
— Пока еще плохо, господин капитан, — ответил Макаров, передавая ему написанную расписку в получении денег.
Как видно, Бушико был в хорошем настроении. Он даже не напомнил Макарову об анонимном письме.
Взяв расписку и положив ее в карман, Бушико пожелал Макарову спокойной ночи и вышел. В десять часов вечера денщик Безуглый, предупредив Макарова, также ушел из гостиницы, сказав, что он придет часа в два ночи.
Оставшись один, Макаров вынул из кармана двадцать пять листов бумаги и, взяв штамп и печать начальника отряда, заготовил двадцать пять бланков. Убрав бланки в карман вместе с полученными деньгами, а штамп и печать в письменный стол, Макаров прилег на кушетку. Сон его был очень тревожный. Он часто просыпался. Взглянув в последний раз на часы (было, четыре часа утра), Макаров стал одеваться. Одевшись и проверив содержимое карманов, он тихо вышел из комнаты.
Около семи часов Макаров был в ля‑Жу. Войдя в канцелярию, он увидел там всех старших сотен, которые ждали получения денег. В несколько минут деньги по сотням были выданы, расписки оформлены, и подшиты Ананченко к делу. Старшие сотен разошлись по своим баракам. После ухода их Оченин сообщил Макарову, что все готово, все предупреждены, а к девяти часам придут ребята из второй группы вместе со Станкевичем, который без лишних уговоров согласился бежать.
Позавтракав, Макаров запер дверь канцелярии на ключ и, вынув из кармана привезенные бланки, сказал фельдшеру:
— Садись и пиши пермиссионы (отпуска).
Фельдшер хорошо и быстро написал по-французски двадцать два пермиссиона, в каждом из которых говорилось, что такой-то русский солдат отпускается в город Понтарле сроком на двое суток. Внизу пермиссиона Макаров подписывал, также по-французски, фамилию капитана Бушико.
В девять часов все были в сборе. Солдаты незаметно заходили в канцелярию и получали пермиссионы. В десять часов, купив с предъявлением пропусков в железнодорожной кассе билеты до станции Понтарле и обратно, чтобы меньше было подозрений, группа русских в числе двадцати двух человек села в вагон поезда, идущего на Понтарле к швейцарской границе.
Выйдя после проверки пермиссионов из вокзала, вся группа наша направилась в город. Здесь солдаты разбились на несколько маленьких партий — по три, четыре человека — и пошли по улицам, не теряя друг друга из вида. Купив на дорогу все необходимое из съестного, а главное сигареты и табак, мы снова собрались вместе и пошли обедать. Деньги были у всех.
Часа в два мы вышли за город, к восточной стороне, где сейчас же начиналось подножие Альпийских гор. День был серый; снег шел крупными хлопьями и закрывал глаза. На окраине города людей было мало; каждый француз старался в такую погоду сидеть дома. Только встретились двое. Они шли от Альпийских гор. Чтобы рассеять всякое подозрение у встретившихся, мы остановили их и, угощая хорошими сигаретами, спросили, далеко ли до самой высокой вершины, и с какой стороны к ней лучше подойти? Мы рекомендовались туристами, любителями гор.
Французы подробно рассказали нам об Альпах и добавили, что самая высокая вершина — это Монблан, но он находится очень далеко и добраться до него трудно. Чтобы видеть Монблан, надо потерять насколько дней и иметь с собою хороших проводников-альпинистов.
Поговорив еще несколько минут с французами и еще раз с ними покурив, мы со смехом и шутками, бросая друг в друга комья снега, простились с встретившимися и пошли потихоньку в горы.
ПЕРЕХОД ЧЕРЕЗ АЛЬПЫ
Альпийские горы от самого подножья и до вершин густо покрыты лесом. В горах растут и сосны-великаны и другие столетние деревья. Некоторые места гор покрыты частым низкорослым кустарником, по которому только с большими трудностями может пробраться человек. Поднявшись на несколько метров в гору, мы почувствовали наверху сильный пронзительный ветер, совсем незаметный внизу. Мокрый снег продолжал итти все сильней и сильней. Целыми ворохами сваливался он с пустых деревьев, засыпая всех с ног до головы.
Не обращая на это внимания, мы быстро шли в горы, стараясь как можно дальше уйти в Альпы до наступления темноты. Но чем выше поднимались, там итти становилось труднее. Совершенно не зная Альпийских пор, даже не читавши о них до этого ни одной книжки, мы шли наугад, придерживаясь курса на восток. Есть ли в Альпах дорога или тропинки, — никто из нас не знал. Поэтому мы шли прямиком, увязая по брюхо в мокрый и рыхлый снег. Чтобы не упасть в темную как ночь пропасть, мы цеплялись за кусты.
Горный ветер свистел и ревел подобно раненому зверю. Верхушки высоких деревьев жутко шумели,
- Побег из армии Роммеля. Немецкий унтер-офицер в Африканском корпусе. 1941—1942 - Гюнтер Банеман - Биографии и Мемуары
- Командиры «Лейбштандарта» - Константин Залесский - Биографии и Мемуары
- Я дрался в штрафбате. «Искупить кровью!» - Артем Драбкин - Биографии и Мемуары
- Пехотинец в Сталинграде. Военный дневник командира роты вермахта. 1942–1943 - Эдельберт Холль - Биографии и Мемуары
- Зеркало моей души.Том 1.Хорошо в стране советской жить... - Николай Левашов - Биографии и Мемуары
- В окружении. Страшное лето 1941-го - Борис Васильев - Биографии и Мемуары
- Репрессированные командиры на службе в РККА - Николай Семенович Черушев - Биографии и Мемуары / Военное
- Изображение военных действий 1812 года - Михаил Барклай-де-Толли - Биографии и Мемуары
- Военный дневник (2014—2015) - Александр Мамалуй - Биографии и Мемуары
- Люфтваффе: триумф и поражение. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933-1947 - Альберт Кессельринг - Биографии и Мемуары