Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По приезде в ля‑Жу нас это очень беспокоило, и мы не раз хотели пойти к вам, господин капитан, и рассказать всю правду. Но когда мы увидели ваше хорошее и внимательное отношение к солдатам, нам не захотелось расставаться с вами как с хорошим начальником. Мы решили подождать еще некоторое время.
Потом мы получили от вас задание — уговорить солдат итти на фронт. Решили выполнить ваше задание, а потом уже и сознаться. Мы надеялись в течение недели уговорить солдат и от лица всех просить вас, господин капитан, быть командиром вновь организованной боевой воинской части. Мы надеялись, что вы в этом нам не откажете и будете таким же чутким и внимательным, как и в данное время. — Оченин сделал паузу и договорил: — Вот все, что я вам хотел сказать, господин капитан. Мои слова — одна правда. Стоящие товарищи могут это подтвердить. А когда поправится Макаров, вы можете и его спросить. — он вам скажет то же самое.
Меня удивила такая неожиданная и ловко произнесенная речь Оченина. Доля правды, перемешанная с выдумкой, подслащенная умелой похвалой личных качеств капитана, которых за ним не имелось, видимо, доставили Бушико большое и приятное удовольствие. Он сразу переменился. Его постоянно мокрые подслеповатые глаза радостно заблестели каким-то особым огоньком. Грозная поза исчезла, и Бушико стал опять таким же, как и раньше, незаметным.
— Хорошо, — проговорил капитан, — я вам верю. Но я запрошу кое-кого... чтобы подтвердили.
— Хорошо, — ответил Оченин, — запросите Африку, капитана Манжена, а также запросите русский лагерь под Бордо, где формируется батальон смерти, и вам оттуда ответят, что мы действительно состоим в списках батальона.
— Вот это мне и нужно. Если это верно...
— Ручаемся головами! — проговорили мы все трое, перебив снова капитана.
После этих слов Бушико размяк еще более.
— Я требую от вас, чтобы через десять дней все приготовления к отправке на фронт были закончены. Я остаюсь к вам таким же, каким и был до сих пор. Просьбу вашу я также принимаю и возьму на себя командование отрядом. Вас произведут в офицеры, и вы будете моими ближайшими помощниками. Довольны?
— Покорнейше благодарим, господин капитан! — гаркнули мы по старой привычке.
На этом все объяснения, чуть не окончившиеся трагедией, были закончены. Оченин и Станкевич пошли в барак, а Бушико и я сели в машину и поехали обратно в первою группу. Во время пути Бушико рассказал мне, что он получил анонимное письмо, в котором было описано, как четыре «африканца» попали в ля‑Жу. В письме или не было указано, как «африканцы» присоединились к русскому поезду, или Бушико просто об этом умолчал. Оченин солгал: вместо города Безансона, он назвал город Лион.
ПОБЕГ ОТЛОЖЕН
Вечером после отъезда Бушико в Салинс, Оченин и Станкевич передали своим товарищам по второй грунте, что побег в назначенное воскресенье не состоится. С писарем Ананченко мы пошли проведать Макарова. Он еще ничего не знал, что произошло сегодня в лесу. Хотелось ему рассказать обо всем, тем более, что Бушико мог потребовать от него объяснения. А если оно будет непохожим на историю, сочиненную Очениным, хорошего мало. Но несмотря на все попытки, нам увидеть Макарова не удалось. Дежурный по госпиталю канадец только сообщил, что больной чувствует себя очень плохо.
В понедельник утром Бушико опять приехал в ля‑Жу. Зайдя в канцелярию, он приказал Ананченко составить ведомости на выдачу солдатам денег за работу, проставляя каждому ежедневно десять часов с оплатой три франка семьдесят пять сантимов в день.
— А как быть с теми солдатами, которые работают не десять, а восемь часов? — спросил Ананченко.
— Сколько бы они ни работали, а ты проставляй всем без исключения десять.
— А какую же тогда сумму им выдавать, господин капитан? — вновь спросил Ананченко.
— Ты совершенный болван, а еще ротный писарь, — проговорил Бушико. — Выписывай всем по три франка и семьдесят пять сантимов в день, а выдашь ту сумму, которая солдатом заработана. Если он работал десять часов, выплатишь за десять, а если он работал восемь, выплатишь за восемь. Понятно?
— Так точно, господин капитан, — ответил Ананченко и добавил: — А за какую же сумму солдат должен расписаться, если ему причитается три франка в день.
— Видел дураков на свете, но такого, как ты, мне видеть до сих пор не приходилось! — закричал Бушико. — Я же тебе русским языком говорю, козлиная твоя голова, выписывай всем по три франка семьдесят пять сантимов ежедневно. За эту сумму и должен каждый солдат расписаться. А получит столько, сколько он действительно заработал. Если он работал восемь часов, то выдашь ему три франка, если работал четыре, выдашь полтора франка. Если же он болел и на работу не выходил, то ничего не выдавай, а расписываться он все равно должен за три франка, и семьдесят пять сантимов. Понятно?
— Так точно, господин капитан! Тогда лишние деньги окажутся...
— Лишние деньги будешь сдавать мне, а я их буду пересылать обратно в Безансон как излишек. Понятно?
— Никак нет, господин капитан, не понятно. По ведомости будет копейка в копейку или сантим в сантим, а на самом деле будет излишек. Я такой бухгалтерии никогда не видел. Это наверно французская, господин капитан?..
— Да, болван, это русско-французская, — проговорил Бушико. — Если напутаешь, то пойдешь в лес пилить сосны, а на твое место возьму другого!
После этого Бушико вышел из канцелярии и уехал к полковнику Кольдену. Оставшись один, Ананченко долго вычислял на бумаге, сколько же должно остаться денег за неделю, применяя «русско-французскую» бухгалтерию?
Оказалось, что в месяц излишек будет составлять 11420 франков.
Во вторник Макарову получшело, температура упала до 38 градусов. Посетившему госпиталь русскому фельдшеру было разрешено навестить больного. За пять дней Макаров стал неузнаваемым. Однако, не стерпев, фельдшер осторожно, чтобы не расстроить больного, намекнул на новость, которую товарищи просили передать Макарову. Сообщение обеспокоило Макарова. Он боялся больше всего за то, что бы не помешали их побегу.
— Передай Станкевичу, — сказал Макаров фельдшеру, — чтобы он также готовился. Ему оставаться здесь нельзя, Бушико все зло выместит на нем одном.
Через день Макаров получил свою одежду и, выйдя из лазарета, потихоньку пошел в канцелярию. Там он был радостно встречен целой группой собравшихся товарищей. Все находящиеся в это время в канцелярии солдаты состояли в группе, готовящейся к побегу. Они пришли
- Побег из армии Роммеля. Немецкий унтер-офицер в Африканском корпусе. 1941—1942 - Гюнтер Банеман - Биографии и Мемуары
- Командиры «Лейбштандарта» - Константин Залесский - Биографии и Мемуары
- Я дрался в штрафбате. «Искупить кровью!» - Артем Драбкин - Биографии и Мемуары
- Пехотинец в Сталинграде. Военный дневник командира роты вермахта. 1942–1943 - Эдельберт Холль - Биографии и Мемуары
- Зеркало моей души.Том 1.Хорошо в стране советской жить... - Николай Левашов - Биографии и Мемуары
- В окружении. Страшное лето 1941-го - Борис Васильев - Биографии и Мемуары
- Репрессированные командиры на службе в РККА - Николай Семенович Черушев - Биографии и Мемуары / Военное
- Изображение военных действий 1812 года - Михаил Барклай-де-Толли - Биографии и Мемуары
- Военный дневник (2014—2015) - Александр Мамалуй - Биографии и Мемуары
- Люфтваффе: триумф и поражение. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933-1947 - Альберт Кессельринг - Биографии и Мемуары