Форма входа
Читем онлайн Дневник. Том III. 1865–1877 гг. - Александр Васильевич Никитенко
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
своих сослуживцев, которые из зависти строили ему всяческие козни. Между этими господами главную роль играли Милютин, сын министра, Тимашев, сын другого министра, да еще некто Щербинский, а полковник Хлебников был их орудием. Квитницкий приговорен к лишению всех прав состояния и к ссылке в Сибирь в неотдаленные места, без совершения публичного обряда. Суд при этом положил ходатайствовать пред государем о совершенном его помиловании.
Обманывай, чтобы не быть обманутым, говорят практические люди.
Есть люди, которые очень разумно, либерально и гуманно рассуждают о всех общественных вопросах и в то же время не упускают ни одного случая получить теплое местечко, чин или орден и особенно лишнюю копейку в свой карман. Это-то и есть люди, которых на обыкновенном языке житейском называют хорошими, между тем как они только просто благоразумные и смышленые эгоисты.
15 февраля 1873 года, четверг
Советовался с гомеопатом доктором Гюббенетом насчет моих толчков. Он прописал мне белладонны по две капли в день, утром и вечером. Сегодня я успел принять 2 капли: страшнейший толчок из всех когда-либо со мною случившихся. Я переселился в кресла, но не мог никак заснуть. Было уже четыре часа, когда я лег опять в постель и спал уже порядочно.
18 февраля 1873 года, воскресенье
Говорят, что разные высокопоставленные лица жестоко рассердились на военный суд, на котором в таком невыгодном свете оказалось офицерство, делавшее такие низкие козни против Квитницкого. Офицерство это принадлежит к богатым и знатным фамилиям, и суд виноват, видите ли, что они публично изобличены в гадостях. Но чем же тут виноват суд? Ведь все эти господа изобличили сами себя своими показаниями: они говорили только то, что они делали, и это деланное ими вышло великою мерзостью. Защитники их желали бы, чтобы суд был негласный, безмолвно и во мраке, как прежде, осуждающий и оправдывающий кого угодно и как угодно высшим. Вот как трудно нам подняться до понятий о справедливости, законности и долге.
3 марта 1873 года, суббота
Странное положение России. С одной стороны, издаются новые законы, даруются некоторые льготы, а с другой — является неограниченный произвол, на деле совершенно изменяющий одни и отменяющий другие и как бы говорящий: вы этому не верьте, это так, ничего.
15 марта 1873 года, четверг
Вечер у В. П. Безобразова, на котором я читал разбор мой Майкова поэмы «Два мира». Собрание было блестящее и многолюдное. Тут были и генерал-адъютанты, и сенаторы, и члены Государственного совета, несколько наших академиков, профессоров, министр народного просвещения также. Дам молоденьких, молодых и старых великое множество и между ними бывшая Милютина (сестра министра), а ныне Мордвинова, которая, как бывшая моя ученица по Екатерининскому институту, осыпала меня приветствиями и любезностями. Я долго говорил с нею, потом с Исаковым, начальником военно-учебных заведений, с академиком Струве, который много рассказывал мне о Тьере: у него бывал он, когда летом находился в Париже, где председательствовал во всенародной комиссии об устройстве мер. Мое чтение было, как говорится, так себе. Я по обыкновению спотыкался на некоторых словах моей мною самим переписанной рукописи, и переписанной, как всегда, скверным, нечетким почерком. Впечатление общее, впрочем, было, кажется, недурно. По крайней мере я не произвел скуки длиннотою чтения: оно продолжалось 55 минут.
16 марта 1873 года, пятница
На днях в заседании Академии некоторым из моих товарищей пришло в голову говорить о юбилее в честь моей пятидесятилетней деятельности в литературе. Разумеется, я восстал против этой нелепости.
17 марта 1873 года, суббота
Люди, которые стоят за нравственные принципы, защищают дело потерянное. Общество, очевидно, стремится к радикальному и всеобщему перевороту. Люди, которые влекутся и других влекут в этот переворот, знают, что он совершается не с участием нравственных сил, — честность несовместна с готовностью на все, следуя знаменитому правилу, что цель освящает средство. Люди эти правы. Я и подобные мне доктринеры, которых очень немного, со своими нравственными принципами составляем род бесполезных людей, способных разве только умирать мужественно и честно. Но мы напрасно думаем отвратить неотвратимое. Это значило бы то же, что остановить мельничное колесо руками на всем его ходу. Зачем же действовать в таком случае? Затем, что каждый должен поступать не иначе, как соответственно своей натуре: иначе он был бы или лицемер, или дурак. Притом, нравственные принципы, ничтожные в настоящем, не могут, однако, быть исключены из системы человеческой деятельности, и когда горячка пройдет, они непременно войдут в круг общественной деятельности и займут опять свое место.
Вот почему люди, спасающие нравственные принципы от конечного забвения, делают нужное дело; они сберегают копейку на черный день, то есть на тот день, когда общество, истощив разрушительные и разлагающие начала, восчувствует необходимость восстановить твердый и нормальный порядок вещей. Тут и пригодится сохранившийся капитал. А если оно не почувствует этой необходимости? Ну, так, значит, оно близко к тому моменту, когда человеку ничего не нужно, то есть к моменту смерти.
21 марта 1873 года, среда
В области науки и литературы должна царствовать терпимость, которой может недоставать в политическом мире. Разногласие, противоречие мнений, взглядов возможны и там: но они не должны иметь того враждебного, жгучего характера, который встречается у людей, действующих на политической арене. Там могут быть школы, здесь партии. Но разница между ними огромная. Люди партий борются за преобладание, за господство, и потому естественно одна стремится уничтожить другую. Оттого страсти, вражда. Но люди школы спорят за идеи, имея в виду истину. Они могут не соглашаться друг с другом, и каждый истощает все доводы ума для того, чтобы дать перевес своей мысли, гипотезе или теории. Но тут никакого повода к нетерпимости, к вражде, потому что нет того возбуждения страстей, каким одержимы бывают люди, борющиеся за власть, за первенство между многими или всеми, словом, за господство. Ярый либерал тут становится таким же деспотом, как самый закоснелый абсолютист.
22 марта 1873 года, четверг
Мы долго еще будем раболепствовать, потому что мы привыкли к этому и потому что мы развращены.
Что мы можем принести в дар Европе? Кабаки, деспотизм, чиновничий произвол и великое расположение к воровству.
С тех пор как крепостное состояние уничтожено, в России не существует повода к политической революции. Но невозможна ли социальная? Но для нее нужны не такие нравы, какие существуют у нас.
23 марта 1873 года, пятница
Петр Великий, как крепкий жернов, перемолол в муку зерна нашей народности и положил в нее закваску европейского белого хлеба. С тех
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Дневник. Том III. 1865–1877 гг. - Александр Васильевич Никитенко бесплатно.
Похожие на Дневник. Том III. 1865–1877 гг. - Александр Васильевич Никитенко книги
- Дневник. Том II. 1856–1864 гг. - Александр Васильевич Никитенко - Биографии и Мемуары
- Военный дневник - Франц Гальдер - Биографии и Мемуары
- Записки - Модест Корф - Биографии и Мемуары
- Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991 - Анатолий Черняев - Биографии и Мемуары
- Болельщик - Стивен Кинг - Биографии и Мемуары
- На войне под наполеоновским орлом. Дневник (1812–1814) и мемуары (1828–1829) вюртембергского обер-лейтенанта Генриха фон Фосслера - Генрих фон Фосслер - Биографии и Мемуары
- Гражданская война в России: Записки белого партизана - Андрей Шкуро - Биографии и Мемуары
- Записки Видока, начальника Парижской тайной полиции. Том 1 - Эжен-Франсуа Видок - Биографии и Мемуары
- Диссиденты 1956–1990 гг. - Александр Широкорад - Биографии и Мемуары
- Мой театр. По страницам дневника. Книга I - Николай Максимович Цискаридзе - Биографии и Мемуары / Театр