Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это ничего не значит, что ты и компьютер — из разных эпох, — наставлял он. — Ты к нему не притрагивайся, не лезь, поскольку соображения нет, пусть просто стоит в квартире на виду. Он сам за себя скажет, одним своим присутствием.
— Но для чего?
— Для престижа отечества, милый.
— Кому нужна эта показуха?
— Не показуха — вера в перспективу... И учти, американцы ставят компьютеризацию даже поперед юмора.
По поводу джинсов аргументы были не менее весомыми:
— Видел по телику ихнего Картера? Ну, когда он еще президентствовал? У меня как сейчас перед глазами: встречается, понимаешь ли, у себя на ранчо с журналистами, а сам в джинсах. Причем, изрядно заношенных...
— Причуды заокеанской знати. Стоит ли брать пример?
— Дело не в примере, просто тебе надо подняться до уровня моды. Учти, американцы ставят моду даже поперед компьютеризации.
Не хотелось обижать Сергея, но джинсы, по моему убеждению, внесли бы в общение с гостем элемент наигранности. Как представлял я себе встречу с Президентом? Хотелось верить, что, войдя в мой дом, он оставит за порогом не только личную охрану, свиту, журналистов, но и весь президентский антураж в виде честолюбия, тщеславия, самомнения, самонадеянности, что на эти несколько минут освободит плечи от груза политических и дипломатических вериг, смахнет с себя шелуху светского этикета, и мы сядем к самовару как два рядовых землянина, одаренных одинаковым и бесценным счастьем — находить по вечерам ответы на вопросы, вызревающие в продолжение дня в головах наших внуков.
О чем мне выпадет говорить с ним? Не хочу готовиться загодя, боюсь отрепетированности, пусть и тема, и слова — все пусть родится там, при встрече. Одно знаю — решил для себя твердо: подслащивать чаепитие анекдотами не стану, Сергей, надеюсь, поймет меня.
Мне известно: цена одной минуты рекламной информации на телевидении США в те часы, когда страна садится к экранам, достигает астрономической (во всяком случае, в моем представлении) суммы — 750 тысяч долларов. Какой же суммой, в сопоставлении с этим, может быть оценена каждая минута времени Президента?
Нет, не берусь строить прогноз, каким образом будут потрачены десяток, другой миллионов долларов, эквивалентных минутам чаепития у меня в доме, знаю лишь, это не обернется мотовством. Не может обернуться. Порукой тому — его и мои внуки. Какими миллионами оценить возможность для них жить бок о бок на одной планете, не опасаясь друг друга?..
4
Куда же, так-таки, закручивается американский винт? Увы, вопрос пока без ответа. Артем принял к сведению: ясность может внести только гость, ему наверняка известны хитрости своего винта.
Будем ждать гостя. И Артем, и я. На дворе время надежд, в том числе надежд на новые встречи в верхах. Они обретают, эти встречи, настрой на обнадеживающую регулярность. А это означает, что в программе очередного визита к нам в страну может быть предусмотрено и посещение Президентом нашего города. Во всяком случае, шанс наличествует. Ну, а тогда...
Конечно, нельзя исключать того, что нынешний Президент не успеет, просто-напросто, у меня побывать, его переизберут. Но почему не допустить, что, передавая преемнику полномочия, он передаст и мое приглашение? Словом, надо ждать, точку в этой истории ставить рано.
* * *
Рецепт кока-колы нигде не записан, сокровище носят в памяти четыре человека из числа особо доверенных сотрудников фирмы.
Ну, а чья память способна сберечь сокровище самой Природы — рецепт Жизни? Кому доверить коды всего сущего на Земле, от чертополоха до секвойи, от мухи до слона? Кто сохранит ДНК человека? И кто будет в состоянии воспроизвести все это там, по ту сторону Безумия?..
Поручик Синявский
В конце девятнадцатого года, в ноябре, Омск очистился от колчаковщины, и Лена смогла возвратиться домой. И в первый же день зашла к Тиунову — одному из бывших подпольщиков, ставшему теперь начальником городской ЧК.
Тиунов помог ей в свое время укрыться от колчаковской контрразведки, а потом организовал нелегальный выезд из города. Был он сейчас, как она сразу же поняла, в «закруте», однако потеснил текущие заботы: вник со всей обстоятельностью в подробности ее скитаний, поинтересовался, где и как устроилась. Потом спросил, куда хотела бы пойти работать. Решать тут не ей — партийному руководству, но надо знать о ее намерениях. И пожеланиях.
Когда разговор подошел к концу, Тиунов положил перед ней длинный список фамилий, сказал:
— Погляди, вдруг об кого споткнешься.
— Кто это?
— Колчаковцы. Бывшие, конечно. Из числа офицеров.
Красная армия нуждалась в пополнении командного состава, а тут — профессиональные военные, вот и решили позвать их на службу.
— Но ведь среди них могут быть...
— Кто говорит, что не могут? Поэтому хотим тиснуть список в газете: пускай, тили-матили, народ обглядит, может, кого из нежелательных и отцедим.
Помолчал, вздохнул:
— Риск, ясное дело... А как быть? Приходится рисковать.
Лена тоже вздохнула, соглашаясь, заскользила взглядом по колонке фамилий — они были расположены в алфавитном порядке. Застопорилась на букве «С»: Синявский...
— На кого-то все же вышла? — придвинулся Тиунов.
— Да вот...
— Так. Ладно. Пройди до конца, потом займемся этим.
В оставшейся части списка никто больше не остановил на себе ее внимания, вернулась к Синявскому.
Поручик Синявский, судя по всему, звучал в колчаковском стане на довольно-таки высокой ноте, вращался в кругах, близких к самому адмиралу. Впрочем, не ей об этом судить, ее задача — вспомнить: где, когда, при каких обстоятельствах встречалась с этим человеком?
Вспомнить, как выразился Тиунов, «со всеми запятыми».
Где, когда, при каких обстоятельствах... Четырежды пересекались их пути, и каждый из этих случаев оставил отметину на сердце.
...Дверь была такой же ворчливой, как и сам Шульц, хозяин аптеки. Но если к его брюзжанию Лена сумела себя приучить, дверь заставала всякий раз врасплох: непросто ждать ареста в двадцать неполных лет.
Вздрогнула при звуке двери и в это утро, а увидев на вошедших офицерские погоны, сказала себе: конец.
Нет, она не сделала попытки скрыться. Да и куда было кинуться: на пути к черному ходу Шульц, а снаружи наверняка — оцепление.
Офицеры, оба молодые, подчеркнуто подтянутые (именно на этом почему-то заострилось внимание), шли к ней от двери точно так, как ходят по следу: чуть пригнувшись, сощурив изучающе глаза.
Она почувствовала: бледнеет и с трудом удержалась, чтобы не опустить голову, не спрятать лицо
- Обвиняемый — страх - Геннадий Падерин - Советская классическая проза
- Ратные подвиги простаков - Андрей Никитович Новиков - Советская классическая проза
- Гвардейцы Сталинграда идут на запад - Василий Чуйков - О войне
- Сквозь огненные штормы - Георгий Рогачевский - О войне
- И прочая, и прочая, и прочая - Александра Бруштейн - Советская классическая проза
- Суд идет! - Александра Бруштейн - Советская классическая проза
- ОГНИ НА РАВНИНЕ - СЁХЭЙ ООКА - О войне
- Особая группа НКВД - Сергей Богатко - О войне
- Рассказы о наших современниках - Виктор Авдеев - Советская классическая проза
- Пленник стойбища Оемпак - Владимир Христофоров - Советская классическая проза