Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Достал картонку с фотографиями троих молодых мужчин — каждая фотография была заверена печатью. На одной из них бычился Бовин — это был снимок 1948 года.
— Посмотрите, пожалуйста, Евдокия Михайловна, как можно внимательнее: узнаете здесь кого-нибудь?
Нет, и теперь память не смогла ей помочь. И тут она вдруг всплеснула руками:
— Погоди-ка, погоди, где-то же хранится групповая фотография всего нашего выпуска!
Овсянников едва не вскрикнул от радости вслед за ней. Но оказалось, рано порадовался: сумбурные поиски не принесли результата.
— Пообедаем, — вынесла решение хозяйка, — а тогда и возьмусь без суеты. Найду обязательно, не тужи́сь.
Овсянников от обеда отговорился, что касается фотографии, условились, что заедет, чтобы взглянуть на нее, на следующий день. После этого он вооружился карандашом и блокнотом, попросил:
— Понимаете, Евдокия Михайловна, судьба человека решается, я должен, просто обязан опросить всех, кто уцелел из тогдашних выпускников.
— Немного их, уцелевших-то, — вздохнула учительница. — Я и сама-то чудом жива осталась: меня немец угнал на работы в Белоруссию, едва не сгинула там... Ой, что это я о себе, все о себе, не по делу. Значит, пиши прежде всего Володю Цыбина, он здесь, в Орле, только я с ним не общаюсь, с адресом сам определишься. Цыбин Владимир Алексеевич. А жена у него Надя, Надежда Афанасьевна, по фамилии Зубилина, она в 10-м «Б» училась. Про нее надо тебе?
— Обязательно, Евдокия Михайловна, вдруг и ей что-то вспомнится.
— Тогда ладно. Хорошо. Так. А еще здесь же, в Орле, Недотепа с женой...
— Такая фамилия — Недотепа?
— Прозвище. Со школы. Он увалень такой был, никуда никогда не спешил, вот и прозвали Недотепой. А вообще-то с головой и с руками, умелец, увлекся садоводством, на одном стволе семь сортов яблок вырастил... Ой, извини, опять не по делу.
— Это все к делу, Евдокия Михайловна, только еще бы и фамилию.
Как раз фамилию-то она вспомнить и не смогла. Зато продиктовала ему фамилии и адреса двух соклассниц, живущих — одна в Алма-Ате, другая в Москве.
Проводила обещанием:
— Насчет фотографии не тужи, найду. Можешь прямо с утра приехать. И Недотепу вспомню. Успокоюсь — и вспомню. Не тужи.
От Евдокии Михайловны Овсянников отправился в горотдел милиции — там, как она и предсказала, ему действительно помогли с адресом Цыбиных. Причем тут же, сразу. Точнее, все было сделано за те несколько минут, пока он успел сжевать у них в буфете полдесятка бутербродов с подсохшим сыром, запив их стаканом яблочного сока.
Поверх всего этого ему была предложена машина, только ее следовало подождать. Минут, может быть, тридцать-сорок. Он поблагодарил и отказался: такие паузы, считал он, укорачивают жизнь. На что начальник отдела, полковник со смеющимися глазами, возразил, подняв указательный палец:
— Жизнь, милый мой, укорачивает спешка и ничто иное.
Дорога отняла почти целый час — Цыбины жили в новом районе города, — и Овсянников под конец стал жалеть, что не внял доводам полковника.
Зато сам дом отыскал без труда. На зов дверного звонка вышел высокий, сухощавый человек в наброшенном на плечи офицерском кителе без погон (в последующем разговоре выяснилось, что он в отставке, ушел в звании подполковника). Овсянников представился, сказал, что приехал по рекомендации Капустиной.
— Надя, — позвал хозяин, — Надюша, к нам товарищ из КГБ, его Евдокия Михайловна прислала.
Из кухни выглянула пожилая женщина с энергичным лицом, поздоровалась с Овсянниковым, сказала ему:
— Меня Надеждой Афанасьевной зовут, муж — Владимир Алексеевич. А вас как звать-величать?
— Юрий Петрович, — ответил за него Цыбин. — Мы уже познакомились.
Тогда она приказала мужу:
— Что же ты, Володя, приглашай же человека, видишь ведь, я не прибрана.
Сняв плащ, Овсянников прошел вслед за хозяином в комнату. При этом его внимание невольно остановило то, что дверь, ведущая из прихожей, не откинулась, как обычно, им навстречу, а неслышно откатилась в сторону на роликах.
— Как удобно! — непроизвольно вырвалось у него.
Владимир Алексеевич оглянулся, пробурчал сердито:
— Это же одно безобразие, сколько в малогабаритках воруется площади из-за дверей!
Подошла, переодевшись, Надежда Афанасьевна, остановила мужа:
— Чем возмущаться, лучше бы нарисовал человеку схему, смотришь, и он у себя такое смастерит.
Владимир Алексеевич и в самом деле взял карандаш, бумагу, принялся набрасывать план переустройства двери, давая пространные пояснения.
Наконец, слово было предоставлено Овсянникову, и он коротко изложил цель визита. Увы, Владимир Алексеевич не смог припомнить в числе тех, кто с ним учился в 10-м «А», человека по фамилии Бовин.
— А что, он что-то сделал? — не удержался от любопытства.
Овсянников не успел ответить, его опередила Надежда Афанасьевна:
— Чего ты спрашиваешь, Володя, если чекисты ищут, значит, надо!
Тем не менее Овсянников все же объяснил цель поисков, подумав с запозданием, что следовало бы это сделать в самом начале разговора, не провоцируя такого вопроса.
Пришел черед картонки с тремя фотографиями. Он положил ее на стол перед супругами, сопроводив той же просьбой, что и во время посещения учительницы.
Они склонились над нею одновременно, но не стали спешить с заключением — подержали после этого поочередно в руках, сосредоточенно вгляделись в лица. Наконец Владимир Алексеевич покачал отрицательно головой. Тогда Надежда Афанасьевна коснулась мизинцем бовинского снимка, спросила у мужа:
— А не кажется тебе, Володя, что этот человек чем-то напоминает Кремке? Севу Кремке?
— Кремке? Постой, постой! Да. Пожалуй. Что-то общее есть.
Овсянников проглотил слюну, но не позволил себе ни одного вопроса, боясь спугнуть робкое начало узнавания. Владимир Алексеевич счел необходимым пояснить:
— Всеволод учился вместе с Надюшей, в 10-м «Б»...
— Он был немец по национальности, — вставила Надежда Афанасьевна.
— В начале войны, — продолжал Владимир Алексеевич, — в первые буквально дни ушел на фронт, и — все, пропал без вести.
— А вы знаете, — опять заговорила Надежда Афанасьевна, обращаясь к Овсянникову, — Сева очень дружил с Анохиным — вот кто мог бы о нем рассказать. Саша Анохин. Александр Александрович. Вроде бы он теперь вернулся в Орел...
Овсянников с трудом сдержал себя, чтобы не схватить плащ и не ринуться тут же на поиски Анохина. Неужели Бовин — перелицованный Кремке? Немец по национальности, ушел в первые дни войны на фронт, пропал без вести... И всплыл в новом обличье в Сибири? Но зачем, с какой целью?..
— Вполне
- Обвиняемый — страх - Геннадий Падерин - Советская классическая проза
- Ратные подвиги простаков - Андрей Никитович Новиков - Советская классическая проза
- Гвардейцы Сталинграда идут на запад - Василий Чуйков - О войне
- Сквозь огненные штормы - Георгий Рогачевский - О войне
- И прочая, и прочая, и прочая - Александра Бруштейн - Советская классическая проза
- Суд идет! - Александра Бруштейн - Советская классическая проза
- ОГНИ НА РАВНИНЕ - СЁХЭЙ ООКА - О войне
- Особая группа НКВД - Сергей Богатко - О войне
- Рассказы о наших современниках - Виктор Авдеев - Советская классическая проза
- Пленник стойбища Оемпак - Владимир Христофоров - Советская классическая проза