Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Голиков возразил, разглядывая неясный оттиск круглой печати под текстом удостоверения:
— Положим, запрос в любом случае следовало сделать, нам в этом деле нужна полная ясность. — Отложил удостоверение, взял тетрадный листок с заявлением Бовиной, высказал догадку: — А это, как я понимаю, Меньшов доставил?
— Мы с ним обменялись, — отозвался Овсянников. — Я ему принес фотокопию для Бовина, а он мне — заявление.
— Что Меньшов рассказывает? Бовина передала заявление через мужа или сама принесла в институт?
— Сама, только не в институт, а подкараулила Меньшова на улице. Вечером вчера. Сильно, говорит, была расстроена.
Шуляков поднялся, задернул от бившего в глаза солнца шторы, проговорил с неожиданно грустным недоумением:
— Если она подыгрывает мужу, то неумно как-то, — пожал плечами, но Голикову показалось, что недоумение выражала вся его сухопарая фигура, — очень неумно. И он тоже хорош: зачем в свои дела жену вмешивать!
— Валенти-ин Кириллыч, — мягко упрекнул Голиков, — это уже не сомнения, а некая уверенность в том, что...
— Не уверенность, Владимир Константиныч, нет, — перебил Шуляков, усаживаясь вновь за столик, но теперь спиной к окну, — а только и от червяка в душе избавиться не могу... Да вы послушайте, обо что Юра... Юрий Петрович споткнулся!
— Что же, давайте исследуем эти спотыкушки...
Овсянников пополнил ряды сибирских чекистов, едва успев пропитать трудовым потом диплом инженера-электромеханика. Его направили в отдел Голикова.
Голиков сразу оценил в нем счастливый симбиоз: молодую энергию плюс вдумчивость. Вот и в истории с орденом — в скорейшей расшифровке этой истории — многое будет определяться именно энергией и вдумчивостью.
Дотошностью. Скрупулезной дотошностью.
— Рассказывайте, Юрий Петрович!
Оказалось, Овсянников поднял анкеты Бовина. Все до одной. Начиная с 1948 года. В педагогическом институте, который в свое время закончил Бовин, в отделе кадров по месту теперешней его службы, в военкомате, в райкоме партии, в партийном архиве.
— Первая странность, которая поневоле настораживает, — вот она, смотрите, — Овсянников положил на стол перед Голиковым листки с отпечатанным на машинке текстом. — Это я снял копии с двух его анкет за разные годы...
Голиков пробежал глазами отмеченные карандашом абзацы:
«22 марта 1924 года я был обнаружен в пассажирском вагоне г. Орел и, по рассказу воспитательницы детдома № 6, я был подобран этим детдомом...»
(Из автобиографии В. И. Бовина от 5 сентября 1948 г.)
«Я родился в 1924 году в г. Орле. Родителей своих совершенно не знаю. С ранних лет воспитывался в орловском детдоме № 2...»
(Из автобиографии В. И. Бовина от 21 января 1958 г.)
В том и другом абзацах были обведены карандашом номера детских домов. Голиков пожевал губами:
— Путаница в номерах детдомов — это вас насторожило? Но ведь разрыв между одним и другим текстами — десять лет, мог и запамятовать.
— Владимир Константиныч, — вскинулся Овсянников, — что это вы такое говорите? Это же все равно, как если бы мы с вами имен своих родителей не помнили!
— Хорошо, — Голиков побарабанил пальцами по выпискам из анкет, — допустим, мы будем исходить из того, что перед нами человек, который по каким-то причинам скрывает свое прошлое...
— Вот именно! — вставил Овсянников.
— Не перебивай, Юра! — одернул Шуляков, поднимая сползшие на нос очки, но все не снимая их.
Голиков вновь побарабанил пальцами по выпискам:
— Допустим, мы станем исходить из того, что он придумал себе место рождения, избрав Орел, который долгое время был под немцами, и надеясь, что в силу этого там не сохранились архивы, как это на самом деле и было на оккупированных территориях, — допустим все это и спросим себя: неужели бы такой человек не затвердил навечно номер придуманного им детдома?!
— У меня эта мысль тоже возникала, — признался Шуляков. — Мельком, правда. И я ее почему-то отогнал. Да, отогнал.
— Можно мне? — совсем по-школьному поднял руку Овсянников. — Я тут снял копию еще с одной анкеты — за 10 марта 48-го года, и в ней упоминается, что в тридцать первом году он поступил учиться в Орле в среднюю школу номер два. Так мне сейчас подумалось: может, когда он в 58-м писал вновь автобиографию, у него произошло машинальное переключение номера школы на детдом?
— Вполне вероятная вещь. И вообще я убежден: недопустимо думать о человеке плохо, если тебя не принуждают к этому факты. Совершенно неопровержимые факты.
Взял у Овсянникова копию автобиографии, стал зачитывать вслух:
«Я, Бовин В. И., родился в 1924 году в городе Орел. Родных своих не знаю. С детских лет воспитывался в детдоме № 6 города Орел. В 1931 году поступил учиться в среднюю школу № 2...»
— Да, номер школы он действительно мог впоследствии машинально перенести сюда, к детдому. Вполне вероятная вещь.
«...поступил учиться в среднюю школу № 2 по ул. Сакко и Ванцети...»
— Все же эта фамилия пишется с двумя «т»: Ванцетти.
— Так было в оригинале, наша машинистка тут ни при чем.
«...по ул. Сакко и Ванцети, 28, в 1938 году окончил семь классов. По окончании НСШ всех воспитанников д/д направили в школу ФЗУ. Мне как отличнику учебы предоставили возможность учиться в средней школе, где я и окончил 10 классов. По окончании средней школы в 1941 году началась Великая Отечественная война и на 2-й день войны ушел добровольно на фронт. Службу проходил в Куйбышевском впу до 1942 года, потом в 808 гап...»
— Что это — впу, гап?
— Военно-пехотное училище, — ответил за Овсянникова Шуляков, — и гаубичный артиллерийский полк.
«...потом в 808 гап в качестве вычислителя-наблюдателя, где находился по март 1944 года. По расформированию этой части меня направили в 344 гап, где и проходил службу в должности писаря-каптенармуса до даты демобилизации.
По демобилизации был направлен по линии комсомола в Алтайский край, в Краюшинский район...»
— Ну, дальше пока углубляться не станем, остановимся на этом периоде. Что здесь, кроме детдома, кажется сомнительным?
Поглядел на Шулякова, тот сказал:
— Здесь Куйбышевский этап в проверке нуждается: года два назад мы выходили по одному поводу на тамошние пехотные училища, так мне запомнилось, что они были созданы в
- Обвиняемый — страх - Геннадий Падерин - Советская классическая проза
- Ратные подвиги простаков - Андрей Никитович Новиков - Советская классическая проза
- Гвардейцы Сталинграда идут на запад - Василий Чуйков - О войне
- Сквозь огненные штормы - Георгий Рогачевский - О войне
- И прочая, и прочая, и прочая - Александра Бруштейн - Советская классическая проза
- Суд идет! - Александра Бруштейн - Советская классическая проза
- ОГНИ НА РАВНИНЕ - СЁХЭЙ ООКА - О войне
- Особая группа НКВД - Сергей Богатко - О войне
- Рассказы о наших современниках - Виктор Авдеев - Советская классическая проза
- Пленник стойбища Оемпак - Владимир Христофоров - Советская классическая проза