Шрифт:
Интервал:
Закладка:
От этого рассказа ответвляется новелла о крестьянине Камуге, закопавшем половину урожая в землю, дабы отдарить ее за щедрость. Уже от новеллы о Камуге отпочковывается микроновелла о городской сторожихе.
«За что ее так? – спрашивают чегемцы милиционера. – Она что – сирота?»
Чегемцы громко смеются, когда их называют дикарями, – а это разве не дикарство? «Выставить на ночь старуху с ружьем в руках, с глазными стеклами на носу и со свистулькой на шее – уж дичее этого и эндурец не придумает!»
Так новелла за новеллой прячутся внутри большой новеллы. Хотя рассказчик и повторяет постоянно: «Но хватит отвлекаться. Будем рассказывать о Харлампо и Деспине, раз уж мы взялись о них говорить. А то эти отвлечения, чувствую, рано или поздно, изведут меня до смерти, как извели беднягу Камуга его ночные бдения», но он постоянно перебивает сам себя, а потом вновь возвращается к любви Харлампо и Деспины, к истории «компрометации» Харлампо из-за злополучной козы и осмеяния Харлампо всем Чегемом.
Смех, словно бы унижающий, уничтожающий Харлампо, оборачивается здравым рассуждением Хабуга о невозможности для Харлампо продолжать такую жизнь. Побеждает «могучее спокойное течение гармонии… ветхозаветной идиллии», где деревья, люди, козы, лошади, собаки живут в равновесии естественного счастья жизни.
Но в эту историю со столь благополучной развязкой вторгается Большая История: в 1948 году Харлампо, вернувшегося с фронта, вместе с Деспиной и детьми и всеми греками Черноморья высылают в Казахстан. Искандер совсем иными, резкими штрихами пишет «второй финал» идиллии, ее полное и окончательное разрушение.
Итак, главная тема этой новеллы – любовь. Но писатель сопрягает победившее чувство с исторической трагедией депортированных народов. В романе не раз упоминается о том, сколько языков знают герои: старый неграмотный Хабуг свободно говорит на пяти! И без греков или турок, бывших добрыми соседями абхазцев, без постоянного дружелюбного общения с ними жизнь абхазцев многое утратила.
«Сегодня не слышно греческой и турецкой речи на нашей земле, и душа моя печалится и слух мой осиротел, – звучит в конце голос автора. – Я с детства привык к нашему маленькому Вавилону. Я привык слышать в воздухе родины абхазскую речь, грузинскую речь, мингрельскую речь, армянскую речь, турецкую речь, эндурскую речь (да, да, дядя Сандро, эндурскую тоже!), и теперь, когда из этого сладостного многоголосья, из брызжущего свежестью щебета народов выброшены привычные голоса, нет радости слуху моему, нет упоения воздухом родины!»
«Боль, боль, всюду боль!» – восклицает автор в другой новелле романа – «Дядя Сандро и конец козлотура». Так через развернутую свободу повествования, не стесненного рамками определенного, жесткого сюжета, повествования, в котором, однако, существуют свои особые правила – например, правило непредсказуемости исчезновения или появления героев повествования, в котором параллельные линии обязательно пересекутся, – через эту свободу рассказа автор, во-первых, утверждает самую крупную ценность – ценность саморазвития жизни, закономерности которого он и воспроизводит, а во-вторых, реализует свое собственное убеждение в творческой воле художника-демиурга. В конце концов получается, что именно эта странная логика прихотливых связей и причудливо рождающихся ассоциаций и приводит автора к глубоким обобщениям. Анализируя композиционное движение искандеровской новеллы, нельзя не прийти к выводу о том, что из самого скрещенья сцен и эпизодов, достоверных, почти документально изложенных случаев и анекдотов и их смехового народного хорового комментирования, разноречивых мнений и споров, в общем, всех голосов и всех языков, звучащих в романе, рождается итоговая мысль писателя, обладающая подлинной и высокой ценностью лишь в окружении «сладостного щебета» жизни (иначе ей грозила бы судьба обернуться риторикой).
«Как рассказывается, так и рассказывай, – утверждает повествователь. – А если ты даешь обещание говорить сжато, то и тут возникают подобные соображения. Сжато-то оно сжато, думаешь ты, но как бы через эту сжатость не пропустить чего главного. А кто его знает, что главное?»
Итак, Фазиль Искандер, как мы уже убедились, время от времени комментирует свой художественный метод, неторопливо и с улыбкой объясняя структурные и стилевые особенности повествования. Автор как будто пишет роман на глазах у читателя и, предугадывая, моделируя в сознании его вопросы, в том числе и недоуменные, вступает с ним в терпеливые объяснения, а то и в полемику. Голос его звучит то в извиняющейся интонации, то в иронической, то в трагической. И очень часто несколько новелл внутри одной новеллы скрепляются именно поворотом мысли главного повествователя, либо вспоминающего интересный эпизод, либо предоставляющего «площадку» другим рассказчикам.
В главе «Хранитель гор, или Народ знает своих героев» композиция «внутренних» новелл и их расположение внутри «большой» выполнены еще более затейливо и витиевато. Обрамляющей является новелла о том, как повествователь с тремя друзьями возвращались с охоты на альпийских лугах в город, вернее, повествователь должен был спуститься до нарзанного источника, где его ожидал дядя Сандро. Представляя читателю своих друзей по охоте, повествователь сообщает первую микроновеллу – на одну страницу – об архитекторе и министре, пригласившем его для переоборудования кабинета в более современном стиле. На столе у министра обнаружилась маленькая трибунка, облицованная облупленной фанеркой, – за ней, оказывается, министр знакомился со «своим» докладом, сочиненным для него помощниками.
Вторая новелла повествует о трагикомической судьбе картины художника Андрея Таркилова «Трое в синих макинтошах», выставленной сначала в местной галерее, а потом снятой городскими властями. «Это довольно большое полотно изображало трех мужчин в синих макинтошах, стоявших у моря. В дальней перспективе виднелся призрачный мыс с призрачными, естественно, от большого расстояния контурами новостроек. Чувствовалось, что художник увидел в изображенных людях какую-то силу зла и в то же время вложил в это изображение долю издевательства, тем самым как бы внушая, что сила зла, воплощенная в этих людях, мнимая».
О перипетиях картины, в персонажах которой сразу несколько начальников узрели нескрываемое тождество, о том, как они хотели подать в суд на художника, у которого, по определению повествователя, «таланта… столько, сколько молока в вымени хорошей коровы», и что из этого вышло; как «покровитель муз», местное культурное руководство в лице Абесаломона Нартовича (у которого было три формулы, определявшие степень критического отношения к работе художника: «По первой получалось, что картина любопытная, но льет воду не совсем на ту мельницу. По второй получалось, что картина не лишена интереса, но льет воду совсем не на ту мельницу. По третьей получалось… даже страшно сказать, что получалось. Во всяком случае,
- Скрытый сюжет: Русская литература на переходе через век - Наталья Иванова - Публицистика
- Переписывая прошлое: Как культура отмены мешает строить будущее - Весперини Пьер - Публицистика
- Миф о шести миллионах - Дэвид Хогган - Публицистика
- Моцарт и Сальери. Кампания по борьбе с отступлениями от исторической правды и литературные нравы эпохи Андропова - Петр Александрович Дружинин - История / Литературоведение
- Русская жизнь-цитаты 7-14.01.2024 - Русская жизнь-цитаты - Публицистика
- Русская жизнь-цитаты 7-14.04.2024 - Русская жизнь-цитаты - Публицистика
- Русская жизнь-цитаты 14-21.03.2024 - Русская жизнь-цитаты - Публицистика
- Русская жизнь-цитаты 21-31.10.2024 - Русская жизнь-цитаты - Публицистика
- Русская жизнь-цитаты 20-31.12.2024 - Русская жизнь-цитаты - Публицистика
- Русская жизнь-цитаты 7-14 июня 2024 - Русская жизнь-цитаты - Публицистика