Рейтинговые книги
Читем онлайн Текст и контекст. Работы о новой русской словесности - Наталья Борисовна Иванова

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 51 52 53 54 55 56 57 58 59 ... 269
победителем – хотя очевидно, что народ и армия победили вопреки Сталину, а не благодаря ему. Его роль недовольного «кабинетного полководца», командующего по телефону из Кремля, отчетливо выписана в романе. Маршал С. Бирюзов в своих воспоминаниях пишет: «Сталин был Верховным Главнокомандующим, но войска никогда не видели его на фронтах, а сам он ни разу не лицезрел солдата в боевых условиях». Бирюзов замечает: «Не Сталин преподносил нам готовые рецепты, где, когда и как ударить противника. Планы нанесения этих ударов создавались коллективным умом многих людей – больших и малых военачальников. А осуществлялись они волей и несгибаемым мужеством всего советского народа, воодушевленного ленинскими идеями защиты социалистического Отечества».

Данные о роли Сталина, «благодаря» которому советский народ понес невосполнимые потери, а кровопролитная война (только за июнь – сентябрь 1941 года армия потеряла более 3 миллионов человек) затянулась на долгие четыре года, приводит публицист Э. Генри в своем «Письме “исторического оптимиста”» («Дружба народов», 1988, № 3). «Вряд ли в истории было много прецедентов политического банкротства такого масштаба, – заключает Э. Генри. – …Спас Сталина народ».

И Сталин отплатил народу полной мерой.

В Сталинграде, пишет Гроссман, решалась не только судьба страны в целом. «Решалась судьба калмыков и крымских татар, балкарцев и чеченцев, волей Сталина вывезенных в Сибирь и Казахстан, потерявших право помнить свою историю, учить своих детей на родном языке. Решалась судьба Михоэлса и его друга актера Зускина, писателей Бергельсона, Маркиша, Ферера, Квитко, Нусинова, чья казнь должна была предшествовать зловещему процессу евреев-врачей, возглавляемых профессором Вовси. Решалась судьба спасенных Советской Армией евреев, над которыми в десятую годовщину народной Сталинградской победы Сталин поднял вырванный из рук Гитлера меч уничтожения».

Трудно, попросту невозможно, на мой взгляд, подыскать аналог сталинщине, ибо ее геноцид был направлен против собственного народа. Все эти процессы уничтожения не могли не приводить к оскудению, понижению духовного генофонда народа, а также, как следствие, – к поощрению и развязыванию в толпе, в которую пытались превратить народ, темных, низменных сил, таких, как антисемитизм, как животная неприязнь к интеллигенции, которую сталинщина брезгливо именовала «прослойкой» и присвоила ей эпитет «гнилая».

К сожалению, нельзя не отметить, что достоинство интеллигенции грубо попирается и сегодня. В этом я вижу одно из неизжитых, глубоко укоренившихся последствий сталинщины (хотя предвижу, что сами последователи возмущенно от этого отрекутся). С каким гневным сарказмом, скажем, в статье «Куда ведет “ариаднина нить”?» Т. Глушкова («Литературная газета», 1988, № 12) рассуждает о «разнообразных поклонниках “интеллигентской” литературы», о «монопольно-культуроносной интеллигенции». «Рафинированная “соль земли”», – нагнетает иронические модуляции Глушкова. А если и впрямь задуматься: почему же это и Пушкина, и Достоевского, и Булгакова, и Платонова, да и Цветаеву (вызвавшую негодование у Глушковой тем, что, видите ли, повесилась в августе 1941-го, – нет чтобы объединить свою судьбу с народной!) не назвать солью нашей земли? Не обидно будет ни для земли, ни для соли.

Еще раз отмечу: корешки пренебрежительного отношения к интеллигенции застарелые, сталинско-ждановские, насаждавшиеся, тиражируемые, в том числе и средствами кинематографа – у М. И. Ромма Ленин в фильме «Ленин в 1918 году» так и заявляет Горькому: «Вот и получил я от вашей интеллигенции пулю».

Состояние затравленного, поднадзорного, вышибленного из жизни интеллигента, фронтовика, литератора описал Б. Ямпольский в романе «Московская улица». Нет, не «народ» и «интеллигенцию» противопоставляет в «Московской улице» автор, а палачей и их жертву, бездушных исполнителей, равнодушных обывателей и страдающего человека.

Ямпольский показал запах, цвет, атмосферу страха, поглощающего человека. Роман написан с точки зрения защиты личности в угрюмой среде сталинского общества, развращенного вседозволенностью. Вульгарный, низовой, массовый сталинизм, а не высшие эшелоны власти показаны в романе, действие которого происходит на режимной улице Арбат – улице, по которой, говорят, вождь проезжал на ближнюю дачу: «Старый Арбат жил не видной глазу, скрытой, режимной жизнью, где каждый дом, каждый подъезд, каждое окно заинвентаризировано, за всеми следят, всех курируют». На внешний облик веселой торговой улицы словно наброшена тень от «загадочной и молчаливой цепочки» топтунов, держащих ее под «высоковольтным напряжением».

С надеждами на то, что общество после войны задышит вольнее, было грубо покончено. Не столько «волновали режим» писатели Ахматова или Зощенко, сколько народ, который следовало одернуть, поставить на место. Люди, освободившие Европу, оказались несвободными в собственном доме на собственной «московской улице». Как сказал поэт, «смело входили в чужие столицы, но возвращались в страхе в свою»…

Ямпольский дал емкую, сжатую, лаконичную, горькую формулу времени: «Это было время коммерческих ресторанов, Сталинских премий, лакировочных романов-близнецов, судов чести, которые в историю вошли как суды бесчестья, когда бездарность была синонимом благонадежности, бессилие крушило силу и вперед вырывались самые низменные, самые бесчестные, самые коварные, на престол поднимались мхи, и зима царила в стране моей».

Атмосфера доносительства, «бдительности» и страха пропитала общество. Пахло «необратимой пустотой», замечает Ямпольский. В принципе эта несвободная жизнь не похожа ли на лагерно-барачную, так зримо описанную не видевшим лагеря Гроссманом?

«Совместная жизнь настраивала всех на одну волну. Иногда в квартире стояла мертвая тишина, но стоило только кому-то закричать, как во всех комнатах начинался шум, все вспоминали обиды, оскорбления, боль…» Коммунальная квартира на Арбате – модель казарменной жизни, где роль «верховода», играет Свизляк, мужчина с мощными мускулистыми ляжками, обнимающими «канцелярский стул в министерстве», визитной карточкой которого является демагогическая фраза: «Где партия и правительство поставили, там и работаю». Свизляк терроризирует всю квартиру, намекая на то, что «проверит классовое происхождение Брокгауза»: а «не родственник ли он Брокгаузу и Ефрону, которые выпустили небезызвестную энциклопедию?» Свизляк не был на фронте, благополучно проведя годы войны в эвакуации. Вся его сила сосредоточена на «кончике пера», то есть на доносах, которые и были одной из движущих сил сталинского режима.

Законом жизни стало то, что автор называет ненасытным жертвоприношением. Психозы подозрительности налетают с периодичностью природных явлений. В кампаниях, сменяющих друг друга («и каждая последующая была тотальнее, всеобъемлющее, беспощаднее и нелепее, чем все предыдущие, вместе взятые»), нагнетается «атмосфера виновности, всеобщей и каждого в отдельности виноватости, которую ничем никогда не искупить. Надо все время чувствовать себя виноватым, и виноватым, и виноватым, и покорно принимать все наказания, все проработки, все приговоры».

Итак, все должны чувствовать себя виноватыми – вот закономерность, которую вырабатывает действительность террора, втягивая в себя все новых и новых людей: не только тех, кто прямо спускал или исполнял приказы, не только тех, кто писал доносы, но и тех, кто печатал на машинке, выпускал газеты, убирал улицы, «досматривал» или, только догадываясь (или даже зная), молчал. Всеобщей виной повязать общество сверху донизу – Нечаев с его «повязать кровью» одного студента выглядит ничтожным

1 ... 51 52 53 54 55 56 57 58 59 ... 269
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Текст и контекст. Работы о новой русской словесности - Наталья Борисовна Иванова бесплатно.
Похожие на Текст и контекст. Работы о новой русской словесности - Наталья Борисовна Иванова книги

Оставить комментарий