Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Битов точно фиксирует механизм действия группового литературного эгоизма, столь распространенного тогда, в 1960-е. На самом деле этот эгоизм объединял людей, боящихся подлинной свободы, ее размаха, боящихся, может быть и неосознанно, обнаружения собственной творческой ограниченности, и потому сбивающихся вместе. Не хочу ни в коем случае отождествлять этот групповой эгоизм с деятельностью «Нового мира», но отчетливое деление на «своих» и «чужих», черно-белое мышление (в том числе и в эстетике) было характернейшей чертой этой деятельности.
Однако беспощадным внутренним зрением («если писатель пошире открывает глаза») Битов видит: «Есть дом, в котором мы все сходимся. Мы в нем равны, как в бане. Кто еще стыдится, прикрывается шаечкой… тут все равны, один помет… Но нет, какая спесь, какое расслоение!.. но как мне мерещится временами, что это одно и то же. Конечно, это лестно для времени, это приятно – укутываться в плед романтики: черное и белое, ад и рай, добро и зло, – как мило видеть двоичный мир четко разделенным… как лестно мерить нашу действительность по бесам Достоевского, а передо мной все кривляется мелкий бес Сологуба…
Ходят либералы, держат в руке нежный прутик и все отмахиваются… и обнимаются они с советской диалектикой: лучше меньше, да лучше, период легальный и период нелегальный, – все-то они… жрецы, хранители огня… носят в портфелях Камю и Кафку, и все не поджигают, и опять лезут целоваться с классиками революции: момент не созрел, количество переходит в качество… и все как будто не продаются».
Критика Битовым либеральствующего образа мыслей и поведения безыллюзорна, и во многом он оказался провидчески точным. Беспощадно увиденная им порочность обольщения тактикой и «утилитарными идеями» проявилась в крахе иллюзий шестидесятничества, последовавшем через очень короткое время.
В другом эссе «Близкое ретро, или Комментарий к общеизвестному», написанном в 1971–1978 годах и явившемся комментарием к «Пушкинскому дому», постройка которого была закончена к 1971-му, Битов еще резче напишет о «черно-белом» противостоянии-единстве: их контраст был «главным культурным завоеванием так называемой либеральной эпохи… Чем ярче разгоралась рознь журналов, тем более становились они необходимы друг другу и в каком-то, пусть неосознанном и нециничном смысле начинали работать на пару, на шулерский слам».
Но еще неприемлемее для него был и цинический псевдопатриотизм, теснейше родственными узами связанный с тоталитарным бандитизмом, с «убийцами», «главарями» 1949 года. Недаром поминал он из своего «угла» бесов Достоевского, хотя и иронически опровергал их «мелким бесом» Сологуба.
Так вот: «Автор (то есть Битов. – Н. И.) подумывал посвятить свой роман столетию выхода “Бесов” (хотя потом раздумал – приняв лишь обязательство закончить работу над своим романом к этой знаменательной дате)». Так или иначе, но «Бесы» в сознании Битова постоянно присутствовали, о чем свидетельствуют постоянные отсылки к ним в «Близком ретро». Не случайно – и не только потому, что его потрясла провидческая сила романа («…с исключительной силой гения “просветил” насквозь, как рентген, явление, еле зачавшееся…»). Но и потому, что «в Достоевского легко “попасть”… может столкнуть сама действительность, описанная, но не отмененная (а даже утвержденная) им». И реальность у Битова постоянно «просвечивается» Достоевским: через пародийную похожесть на его героев. Автор вспоминает поминки по литературоведу Е.: «черной краски не хватило, так он должен был бы быть черен». «Были тут и Свидригайлов, и Шатов, и шарж на Ставрогина, и копия Верховенского, и два-три Лебядкиных». И вот во время поминок «Верховенский», похожий на комсомольского вожака, обнаружил пропажу 30 рублей – единогласно нашли жертву, которую привел «Шатов», раздели и обыскали. «Снова было предложение всех шмонать», – «не помню, как я вырвался, унося эту сцену в зубах, трепеща от этого подарочка по линии опыта» («Новый мир», 1989, № 4). Опыт и прозрение в который раз приходили с прозой Достоевского.
«Бесы» восстанавливались в русской литературе не как литературный памятник, которому можно было теперь посвящать статьи и монографии, не в качестве поставщика иллюстрированных идей. Свои иллюзии и мечты, свое утопическое сознание шестидесятники изживали через Достоевского: они должны были пройти испытание Достоевским, порою «заземляя» его до своих непосредственных нужд, но самое главное – поднимаясь до него.
Сегодня те, кого мы называли шестидесятниками, не едины. Правда, как я попыталась показать, они не были едины и тогда, во времена своей молодости. Но те из них, кто сумел вырасти из «детей XX съезда», мучительно расстаться с утопическим сознанием, те, кто прошел «через» Достоевского, оказались сегодня гораздо более способными к продуктивному мышлению, чем те, кто по возрасту пришел им на смену. Именно они не только прошли через крушение своих утопических иллюзий, но и попытались предложить что-то, помимо этих иллюзий.
Свой вариант.
1989
II. Смена языка
Свободное слово после эзоповой речи
Как в сундуке двойное дно,
Так в слове скрыта подоплека…
Олег Чухонцев
Речи прямые ныне в чести…
Владимир Корнилов
1
Что было делать писателю, который прекрасно отдавал себе отчет – то, что он пишет, обречено на строжайший контроль? Оставалось, по ироническому замечанию Фазиля Искандера, одно правило: места, подлежащие уничтожению, писать как можно лучше. Что означало в такой ситуации – «лучше»? Чтобы и цензору не было за что ухватиться, и чтобы мысль оставалась мыслью.
Во времена цветущего застоя для литераторов существовало, условно говоря, по крайней мере четыре варианта творческого поведения.
Вариант первый, самый распространенный. Откровенно конформистское прислуживание власти. Незамедлительный позитивный отклик в печати на каждое постановление. Хорошо отрепетированный благодарственный вопль о том, что мы, дети малые да сиротинушки, без руководящих указаний сгинули бы. Романы, повести и рассказы исполнялись по государственному заказу, стыдливо наименованному «социальным».
Писателей, принявших этот путь, сопровождали соответствующие привилегии: повышенные гонорарные ставки, миллионнотиражные издания да еще перед этим одновременная публикация параллельно в нескольких толстых и тонких журналах; высокие премии; уходящие в бесконечность кино- и телесериалы; театральные инсценировки, бодро сколоченные христопродавцами на подхвате. Называть по имени «лукавых рабов, норовивших зарыть свой талант и создававших явные суррогаты» (Л. Я. Гинзбург), не имеет смысла – важнее обозначить тенденцию.
Вариант второй, полностью противоположный. Несогласие. Обреченность на долгое – вынужденное или добровольное – молчание. Или –
- Скрытый сюжет: Русская литература на переходе через век - Наталья Иванова - Публицистика
- Переписывая прошлое: Как культура отмены мешает строить будущее - Весперини Пьер - Публицистика
- Миф о шести миллионах - Дэвид Хогган - Публицистика
- Моцарт и Сальери. Кампания по борьбе с отступлениями от исторической правды и литературные нравы эпохи Андропова - Петр Александрович Дружинин - История / Литературоведение
- Русская жизнь-цитаты 7-14.01.2024 - Русская жизнь-цитаты - Публицистика
- Русская жизнь-цитаты 7-14.04.2024 - Русская жизнь-цитаты - Публицистика
- Русская жизнь-цитаты 14-21.03.2024 - Русская жизнь-цитаты - Публицистика
- Русская жизнь-цитаты 21-31.10.2024 - Русская жизнь-цитаты - Публицистика
- Русская жизнь-цитаты 20-31.12.2024 - Русская жизнь-цитаты - Публицистика
- Русская жизнь-цитаты 7-14 июня 2024 - Русская жизнь-цитаты - Публицистика