Рейтинговые книги
Читем онлайн Текст и контекст. Работы о новой русской словесности - Наталья Борисовна Иванова

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 120 121 122 123 124 125 126 127 128 ... 269
пьесы Горенштейна постоянно стремится донести до ушей спорщиков нечто оригинальное. Русский патриот, каким он сам себя аттестует, Труш тем не менее постоянно норовит ввернуть в разговор обрывки западных работ. Вспоминая об исследовании «одной француженки об угловых домах, в которых жил Достоевский», Труш пересказывает работу следующим образом: «Достоевский, мол, стремился нанять комнату всегда в угловом доме… В угловых домах человек, мол, не чувствует себя в ряду, у него впечатление разъединения. Угловой дом как символ духовной свободы».

Парадоксально, но факт: Андрей Битов назвал свои заметки, написанные в 1963 году и обнародованные сегодня («Новый мир», 1990, № 2), «Записками из-за угла». И это, как мне кажется, связано не только с тогдашним, да и теперешним желанием выйти из ряда, являющимся, на мой взгляд, одной из сущностных его характеристик (быть всегда немного в стороне, наособицу; никогда не забывать завет Пастернака о том, что стадность есть прибежище неодаренности), но и с бессознательной, предположила бы я, не будь это Битов, перекличкой с названием «Записок из подполья». Так вот – из-за угла, не на дороге, на которой расположились шестидесятники; то есть как бы и на дороге, но все-таки в стороне.

Записки Битова начинаются с изложения сна.

Сон – о собрании.

Ему «шепчут в ухо», «подталкивают»; зал «таится в темноте, молчит и дышит».

Собрание в 1963 году (июнь) – это метафора тогдашней общественной жизни. Идея собрания включает в себя в том времени объединение каких-то сил, их поляризацию и непременную партийность, что ли; занимание определенной общественной позиции. Во сне Битов, выступив, идет в «узком проходе между скамьями, и кругом… молчание». Логика того, что называется «общественным окружением», логика «свирепых бумажек с подписями» для него «лжива». Он не хочет участвовать в «суете»: «Я вдосталь наигрался с нею». Но, уходя в свой «угол», отделяясь от тех, кого автор с иронией называет «передовыми людьми», Битов, словно кружа над «старыми словами», то есть стертым, идеологизированным, выпотрошенным языком, пытаясь вырваться, прорваться через них к своей мысли, приходит совершенно независимо к тому же, с чего начал свой путь Карякин: «Человечество живет так: обманывая себя. Некоторые обманывают только себя – это честные люди, некоторые себя и других, а потом себя – это люди нечестные, это эксплуататоры и экспроприаторы, политики и властители дум, тираны и фанатики. Человек живет так: обманывая себя или других» (курсив мой. – Н. И.).

Из двух «углов» – Карякин и Битов практически (исторически) одновременно, с разницей, может быть, в несколько месяцев, а то и в несколько дней, приводят свою мысль к одному и тому же понятию: самообман.

Карякин от идеи самообмана, лежащей в основе «правды о себе, о своих иллюзиях», «стремления разобраться в нашем собственном самосознании времен господства сталинщины», да и последующей эпохи, пришел к «Самообману Раскольникова» и книге «Достоевский и канун XXI века». Битов – к «Пушкинскому дому». В 1963 году уже было ясно, что недолгая и непостоянная оттепель кончалась. Можно было, конечно, продолжать заниматься самообманом, в том числе либеральным, национальным – каким угодно! После крушения демократических иллюзий нужно было искать свою культурную «нишу», свой, говоря языком героев Бородина, «вариант». Ведь впереди, по тогдашнему ощущению О. Чухонцева, в 1960 году приветствовавшего свое поколение манифестом «Это мы!» («Юность», № 10):

…такие сроки,

такие дальние дороги,

по осени такая тьма –

что и не стоит… Бога ради!

Опустишь голову в тетради,

поднимешь – а уже зима.

«Сроки» и «дальние дороги» сулила новая эпоха. «Хватит “оттепелей”, – говорит у Горенштейна ныне “интернационалист” и борец с “великодержавным шовинизмом”, а в недавнем прошлом сталинист Хомятов. – Мы – северная страна. Умеренный мороз нам на пользу. Дышится легче, снегом все покрыто, чисто, свято».

Да, каждому пришлось выбирать свой «вариант». Программа Чухонцева, например, была сдержанно стоической:

Простимся с громкими мечтами,

и пусть токуют в фимиаме

соперники по ремеслу –

пусть их! а мы, как в поговорке,

и от махорки будем зорки,

покурим под шумок в углу.

Вот и «аукнулся» битовский угол

Примораживали, «придушивали» отнюдь не только демократов – обозначим их для простоты «неозападниками». «Примораживали» и неопочвенников. Тот же горенштейновский Хомятов рассуждает: «Вы любите говорить о возрождении общества. Но ведь возрождается и реакционное вольнодумство. Раньше оно лакействовало перед сильной властью, стараясь исподтишка толкнуть ее в нужном направлении, но сейчас оно тоже от контроля освободилось, оно тоже хочет говорить в полный голос и дышать полной грудью. В России либеральный нигилизм есть троянский конь черносотенного нигилизма. Умеренный консерватизм – вот наша надежда». Да, даже столь непоследовательное потепление в 1960-е годы дало возможность проявиться, и даже довольно бурно, хотя и непоследовательно, тем, кого Солженицын назовет «компатриотами» – я имею в виду статьи В. Чалмаева и М. Лобанова, вызвавшие известную статью А. Дементьева в «Новом мире», которая, в свою очередь, послужила поводом для «письма одиннадцати». Но это уже будет закатом 1960-х. А в 1963 году прогрессизм политиканствующий, групповой вызывал у «своих» же, вроде у либералов, порой неприятие и даже отталкивание. Правда, прямо об этом, скажем, тот же Битов не писал, однако в «Записках» мы обнаружим злую характеристику отечественного прогрессизма, клянущегося марксистскими догмами: «Наши либералы… эти первые спасители существующего порядка, непременные переодеватели старого в новое, гримировщики трупов, двойные спекулянты, не берущие на себя даже цинизма в достижении благ, стяжатели, завернутые в знамена идей прогресса и вспоможения новому и выглядывающие оттуда, как тля из куколки…» Отметив несправедливость филиппики в целом, мы не сможем не увидеть и определенной правды. Действительно, пожалуй, никто не сделал так много для реабилитации марксизма, как «Новый мир» в 1960-е годы. Кочетовский «Октябрь» со своим догматизмом мог лишь отвратить от идеологии. «Новый мир» пытался ее очистить, «сиять заставить заново». Позиция главного и единственного демократического органа печати была социально-нравственной, а его тактика – прагматичной; и во имя «этики», во имя «народной морали» отсекалось все, что могло показаться эстетически сложным, недоступным «широким массам», да и просто «лишним» в реальной политической борьбе. «Лишними» в этой ситуации были для «Нового мира» стихи Мандельштама – и Твардовский отказался их печатать. «Лишней» была и проза Битова. Тем более что путь, который он «осознал себе в последнее время, заключается в том, что я стремлюсь написать правду о самом себе, ибо это единственная из доступных мне правд». И еще: «Ты там тихонько сидел и кропал и думал – дело делаешь, а тебя тем временем отстали. Приедешь там в город за надобностью, оторвешься от трудов, спички там купить надо, соль, а тебе

1 ... 120 121 122 123 124 125 126 127 128 ... 269
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Текст и контекст. Работы о новой русской словесности - Наталья Борисовна Иванова бесплатно.
Похожие на Текст и контекст. Работы о новой русской словесности - Наталья Борисовна Иванова книги

Оставить комментарий