Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Английские солдаты верили, что они прибыли в Турцию не для спасения ее, а для завоевания. В Галлиполи они часто развлекались приставая к туркам на пляже. Они рисовали вокруг них круг и говорили им, что этот круг был Турция. Затем они заставляли выходить из круга и делили его пополам, называя один Англией, а другой Францией, затем они выталкивали турок куда-нибудь, что они называли Азией{231}.
Колониальные предрассудки ставили границы тому, как западные державы были готовы использовать турецкие войска. Наполеон III считал турок ленивыми и развращенными, тогда как лорд Каули, британский посол в Париже, советовал Реглану, «не доверять ни одному турку» в части какой-либо воинской ответственности, влияющей на национальную безопасность. Англо-французские командующие считали, что турки хороши только в боевых действиях за укреплениями. Они были готовы использовать их для вспомогательных задач, таких как рытье траншей, но считали, это им недоставало дисциплины и храбрости для того, чтобы сражаться на открытом поле битвы плечом к плечу с европейскими войсками{232}. Успех турок в сдерживании русских у Силистрии (который был в большой степени приписан британским офицерам) не изменил подобного расистского отношения, которое станет еще более выраженным во время кампании в Крыму.
По сути турки делали даже больше чем просто сдерживание русских, которые начали последний приступ Силистрии 22 июня. Утром 21 июня Горчаков инспектировал траншеи перед Араб Табией, откуда должна была начаться атака. Толстой был под впечатлением от Горчакова (позже он использует его образ для описания генерала Кутузова в «Войне и мире»). «Под огнем я его видел впервые в это утро», писал он брату Николаю. «Видно, что он так погружен в общий ход дела, что ни пули, ни бомбы для него не существуют». В тот день, для ослабления турецкого сопротивления, 500 русских пушек обстреливали укрепления; огонь продолжался до поздней ночи. Атака была назначена на три часа утра. «Мы все были там и, как всегда накануне сражения, делали вид, что завтрашний день озабочивает нас не более, чем обычный, но я уверен, что у всех сердце немножко сжималось (и даже не немножко, а очень сильно), при мысли о штурме»:
Ты знаешь, Николенька, что время, предшествующее сражению, самое неприятное, это единственное время, когда есть досуг для страха, а страх — одно из самых неприятных чувств. К утру, с приближением момента действия, страх ослабевал, а к трем часам, когда ожидалась ракета, как сигнал к атаке, я был в таком хорошем настроении, что ежели бы пришло известие, что штурма не будет, я бы очень огорчился.
Того, что он боялся больше всего случилось. В два часа утра адъютант принес Горчакову послание с приказом о снятии осады.
«Могу сказать, что это было принято всеми», писал Толстой своему брату, — «солдатами, офицерами, генералами, как настоящее несчастие, тем более, что было известно от шпионов, которые часто являлись к нам из Силистрии и с которыми мне самому приходилось говорить — было известно, что когда овладеют фортом, — а в этом никто не сомневался — Силистрия не сможет продержаться более 2, 3 дней»{233}.
Чего Толстой не знал или отказывался принять во внимание, это было то, что в этот момент 30 000 французских, 20 000 английских и 20 000 турецких войск были готовы прийти на помощь Силистрии и то, что Австрия, которая сосредоточила 100 000 своих войск вдоль сербской границы, поставила царю ультиматум, требуя покинуть дунайские княжества. Австрия в результате взяла на вооружение политику вооруженного нейтралитета в пользу союзников, мобилизуя габсбургские войска с целью принудить русских оставить Дунай. В страхе перед восстаниями среди своих собственных славян, австрийцев беспокоило русское присутствие в княжествах, которое все более и более было похоже на аннексию. Если бы австрийцы напали на русских с запада, то могла бы возникнуть настоящая опасность перерезать линии снабжения на Дунае и преградить русским путь к отступлению, при этом открывая возможность союзническим армиям к наступлению с юга. У царя не было выбора кроме отступления для сохранения армии.
Николай испытывал глубокое чувство предательства со стороны австрийцев, чью империю он спас от венгров в 1849 году. У него развилось отеческое чувство к императору Францу-Иосифу, который был на 30 лет моложе, и он чувствовал, что он заслуживает его благодарности. Заметно опечаленный и потрясенный новостью об ультиматуме, он повернул портрет Франца-Иосифа к стене и собственноручно написал на обратной стороне: «Du Undankbarer!»[38]. Он сказал австрийскому посланнику графу Эстерхази в июле, что Франц-Иосиф совершенно позабыл, что он сделал для него и что, «из-за того, что доверие, существовавшее до сих пор между двумя суверенами к счастью их империй было разрушено, подобные тесные отношения между ними не могут более существовать»{234}.
Царь писал Горчакову объясняя свои причины для отмены осады. Это было непривычно личное письмо, многое говорящее о его образе мыслей:
Как горько и больно это для меня, мой дорогой Горчаков, быть вынужденным согласиться с настойчивыми доводами князя Ивана Федоровича [Паскевича]… и отступить от Дуная после таких многочисленных усилий и потеряв так много храбрых душ без результата — мне не надо говорить тебе, что это для меня значит. Посуди сам!!! Но как я могу не соглашаться с ним, когда я смотрю на карту. Теперь опасность не так велика, поскольку ты со своей позиции можешь наказать дерзких австрийцев. Я боюсь только, что отступление может повредить боевому духу наших войск. Ты должен их воодушевить, ясно показать каждому из них, что лучше отступить вовремя, чтобы мы могли позже перейти в наступление, как это было в 1812 году{235}.
Русские отступали с Дуная, обороняясь от преследовавших их турок, почуявших вкус крови. Русские войска были утомлены
- AНГЛО-САКСОНСКАЯ ХРОНИКА - АВТОР НЕИЗВЕСТЕН - История
- Другой взгляд на Сталина (Запрещенный Сталин) - Людо Мартенс - История
- Крымская весна. 30 дней, которые потрясли мир - Олег Матвейчев - История
- Аттила. Русь IV и V века - Александр Вельтман - История
- Раннее христианство: страницы истории - Ирина Свенцицкая - История
- История государства Российского. Том II - Николай Карамзин - История
- Загадки древности (Белые пятна в истории цивилизации) - Гарий Бурганский - История
- Крымская война - Е Тарле - История
- Рассказы Геродота о греко-персидских войнах и еще о многом другом - Михаил Гаспаров - История
- Балтийские славяне. От Рерика до Старигарда - Андрей Пауль - История