Шрифт:
Интервал:
Закладка:
29 апреля 1872 года, суббота
Почти весь апрель щеголяет на славу прекрасными днями. Солнце с расточительностью, неизвестною в Петербурге, льет потоки света и тепла. Последнее доходит до 14 и 15R в тени. Надолго ли? Невольно закрадывается в душу сомнение: не отомстит ли нам за это май сторицею холодом, с примесью снега и морозцев? Ведь все бывает на свете так. Ни судьба, ни природа, ни администрация не балуют нас продолжительным добром. Горе есть нормальное состояние человечества, радости суть исключения.
30 апреля 1872 года, воскресенье
Вот новое распоряжение министра народного просвещения: в гимназиях воспитанник должен получить на экзамене в греческом и латинском языках по 4 с половиной и во всех прочих предметах по 4, чтобы иметь доступ в университет. Кто хоть в одном предмете получил 3, ему выдается свидетельство, что он кончил курс гимназии, но без всяких прав.
1 мая 1872 года, понедельник
Такой же прелестный день, как и апрельские.
7 мая 1872 года, воскресенье
То холодновато, то темновато. Поутру вдали раздавался гром, но вечером разразилась настоящая гроза с проливным дождем, продолжавшаяся часа полтора или два. Впрочем, сильных ударов не было, хотя молния блистала почти ежеминутно.
Ум становится шире и светлее и сердце добрее, когда вокруг себя не видишь ничего, кроме зелени деревьев и цветов, не слышишь ничего, кроме щебетанья птиц, крика кукушки и т. п. Человек человека делает злым, природа — никогда.
14 мая 1872 года, воскресенье
В одном пансионе священник объяснял то место из евангелия, где изображены страдания Иисуса Христа и все, что он претерпел от врагов своих. Инспектор, тут находившийся, спросил у девочки: «Скажите мне, от кого мы больше терпим неприятностей?» Ученица немного подумала и ответила: «От начальства».
18 мая 1872 года, четверг
Май до того хорош, что боишься, нет ли тут злоумышления со стороны природы: не придумывает ли она какую-нибудь кознь против нас вроде холодов, северо-восточных ветров и т. п. Ведь выпал же, давно уже, 22 мая снег, покрывший землю четверти на две и пролежавший почти сутки.
21 мая 1872 года, воскресенье
Министр народного просвещения находится в полной зависимости от Каткова и Леонтьева. На днях последний приезжал сюда, чтобы устанавливать такие порядки учения в классических гимназиях, от которых в ужас пришли все 11 педагогов, собранных на совет министром, который во все время совещаний не осмелился произнести ни одного слова против толкований Леонтьева. Между тем распоряжение министра о том, чтобы в университет не были допускаемы ученики, которые получили на окончательном экзамене менее 4 с половиной в греческом и латинском языках и менее 4 во всех других предметах, — распоряжение это приносит уже свои плоды: два ученика, один в, а другой в Одессе застрелились вследствие этого. Замечательно, однако, что здешнее немецкое училище отказалось исполнить предписанные министром правила.
23 мая 1872 года, вторник
Говорят, граф Толстой имел неосторожность когда-то написать к Каткову письмо, которое сильно его может скомпрометировать, и вот причина, почему он находится в такой зависимости от него и его товарища.
Не все ли мы играем комедию, стараясь выполнить свою как будто какую-то серьезную роль, в сущности же занимая себя и других нелепыми и смешными играми?
27 мая 1872 года, суббота
За исключением двух дней в начале месяца, весь май составляет дивное исключение в здешней природе. Один день лучше другого, можно жаловаться только разве на жары. Но жары мая все еще не доходят до удушливого зноя. И что за роскошная зелень, что за бесконечное пение соловьев и других милых гостей у нас на севере! Ветреная кукушка кричит — что редко здесь бывает — так, как кричала только в моем детстве в благодатных рощах около Дона или у берегов тихой Сосны. Против моих окон беспрерывно поет свою милую песнь какая-то птичка, которой, к сожалению, я назвать не умею. Голосок ее похож на самые нежные звуки флажолета, мягкие, как лепетанье ребенка.
У нас лгут и только лгут — лгут энтузиазмом, который есть не что иное, как натянутая и искусственная вспышка, которую мы тут же готовы тотчас и осмеять, и лгут затем беспрестанно, обманывая друг друга, составляя, например, общества, где каждый имеет в виду будто бы какую-нибудь похвальную цель, а потом спешит обворовать это же самое общество или сделать его орудием каких-нибудь других своих мерзостей, и проч., и проч., и проч.
30 мая 1872 года, вторник
Не есть ли чистое безумие думать о создании у нас консервативной умственной аристократии (за отсутствием политической) посредством греческого и латинского языков? А между тем это, по-видимому, мысль графа Толстого и его повелителей — Каткова и Леонтьева. Умственная аристократия — вещь очень хорошая, но она создается сама собою из высших образованных умов, почерпающих свою силу вообще в знании, в науке, в искусстве и прилагающих ее честно и разумно к многоразличным требованиям общества и управления. Но для этого-то, говорят, и нужно серьезное классическое знание. Почему же именно только классическое? Вот в этом весь вопрос. Ведь какую бы образовательную силу ни признавали за классицизмом, все-таки это не более как сила формальная. Но образование классическое, говорят, делает человека ко всему способным, потому что оно и развивает высшую, настоящую дисциплину ума. И возможно ли, полезное ли дело обратить умы общества к одной стороне знания, а другие стороны оставить в небрежении или относиться к ним даже с некоторого рода презрением? Вы хотите создать правителей, руководителей умов и общества из классиков, и это будет настоящая соль русской земли, аристократия умственная в консервативном духе? Да как же эти правители и руководители будут поступать, когда нужда или жизнь общества потребует от них соображений финансовых, политико-экономических, строительных, статистических, знания природы, знания людей и народов? Дадут ли им для этого средства классические знания? Но, возражают, классическое образование даст им возможность приобрести их самым лучшим образом — то есть после того, как они истощат запас лучших, свежих умственных сил и запас драгоценного времени на классицизм, они в состоянии будут уже посвятить себя трудам специального знания! Удивительно!
По мнению господ, защищающих проект графа Толстого, выходит, что нельзя быть ни отличным финансистом и политико-экономом, ни инженером, ни полководцем и проч., не
- Дневник. Том II. 1856–1864 гг. - Александр Васильевич Никитенко - Биографии и Мемуары
- Военный дневник - Франц Гальдер - Биографии и Мемуары
- Записки - Модест Корф - Биографии и Мемуары
- Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991 - Анатолий Черняев - Биографии и Мемуары
- Болельщик - Стивен Кинг - Биографии и Мемуары
- На войне под наполеоновским орлом. Дневник (1812–1814) и мемуары (1828–1829) вюртембергского обер-лейтенанта Генриха фон Фосслера - Генрих фон Фосслер - Биографии и Мемуары
- Гражданская война в России: Записки белого партизана - Андрей Шкуро - Биографии и Мемуары
- Записки Видока, начальника Парижской тайной полиции. Том 1 - Эжен-Франсуа Видок - Биографии и Мемуары
- Диссиденты 1956–1990 гг. - Александр Широкорад - Биографии и Мемуары
- Мой театр. По страницам дневника. Книга I - Николай Максимович Цискаридзе - Биографии и Мемуары / Театр