Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разбившись на отдельные группы, солдаты вели между собой разговоры:
— Вы думаете, Занкевич откроет огонь по казармам? Чорта с два! Разве ему французское правительство разрешит громить дорого стоящие казармы Никогда!
— Да и Керенский не разрешит расстреливать русских солдат. Это тебе не царское время!..
— Закройся со своим Керенским, — возражал третий. — Одинакова сволочь, что царь, что Керенский! Нашел защитника!
— Занкевич сам-то бы не решился действовать Он с ведома Керенского...
— Вся надежда на Советы. Это настоящей власть наша!
— Вот на-днях говорил один солдат про Ленина, видно другое дело, — он всю жизнь свою борется за рабочих и крестьян. 3а это его царское правительство гоняло с каторги на каторгу.
— Я слыхал, что у Ленина брата царь повесил!..
— Значит, у них весь род такой революционный!
— Одного брата повесили, на его место встал другой. Вот на таких надеяться можно, эти не выдадут рабочих и крестьян!
Время подходило к восьми часам. В театре было битком набито народа. Вместе с солдатами на скамьях сидели французские девушки и молодые люди из местечка ля‑Куртин. На сцене выступали два комика, один из которых изображал генерала Занкевича. Публика задыхалась от смеха...
Недалеко от театра, на самой середине лагеря, стояли все четыре полковых оркестра. В восемь часов они должны были играть для солдат, как это делалось ежедневно.
Окна казарм были открыты, из них выглядывали сотни людей, приготовившись слушать музыку. Солдаты, собиравшиеся у отрядного комитета, продолжали мирно вести разговоры.
По знаку капельмейстера трубачи заиграли марш. Он сменился плясовой. Началось общее веселье. Сразу забыли и о Занкевиче и о его приказах, а также о наведенных на ля‑Куртин пушках и пулеметах.
Вдруг, в самый разгар веселья, в горах рявкнули пушки, а через секунду раздался зловещий свист летящих снарядов. Первый залп был сделан по музыкантам. Несколько человек был убиты насмерть, многие ранены. Трубы музыкантов, помятые и исковерканные, остались валяться на середине лагеря. Окна казарм моментально опустели. Солдаты бросились в нижние этажи, захватывая на бегу винтовки и патроны.
Стоящие около отрядного комитета солдаты, закричали:
— Вот тебе и манная господина Керенского. Вот он чем угощает!
Улицы лагеря опустели. За казармами рылись окопы. Пулеметчики выкатывали пулеметы и устанавливали их в укрытиях, в кустах, канавах и чердаках казармы.
Через несколько минут в горах раздался второй залп, и несколько снарядов кучно легли и разорвались с треском в здании, в котором за час помещался отрядный комитет. Вскоре раздался третий, потом четвертый залпы... Снаряды били по казармам, и верхние этажи нескольких казарм были уже разрушены.
После первых залпов, которых никто не ожидал и которые как-то сразу внесли переполох и смятение, люди успокоились, и последующие залпы такого страха уже не наводили. Вооружившись, мы расположились в приготовленных окопах, в скрытых местах или в нижних этажах казарм, которым артиллерия вреда не приносила. Но вскоре выстрелы прекратились. В лагерь был прислан генералом Занкевичем третий гонец с приказом. Он опять предлагал немедленно оставить лагерь и без оружия выйти по указанным дорогам. Когда гонец передавал Глобе приказ, солдаты сбежались со всех сторон к третьей роте и кричали:
— Гоните эту сволочь прочь, пока мы его не побили.
— Скажи, холуй, Занкевичу, чтобы стрелял почаще, а то он очень редко бьет!..
Гонца вытолкали из отрядного комитета и предложили немедленно убраться из лагеря. Так и уехал гонец без ответа.
Прошло некоторое время. Артиллерия начала снова бить по ля‑Куртину, но эти залпы приносили меньше урона, чем первые. Выбросив по лагерю снарядов триста и разбив несколько казарм, артиллерия замолчала. С наступлением темноты был открыт сильный пулеметный огонь.
Мы не спали всю ночь. Многие солдаты, озлобленные поступками фельтенских офицеров, просили разрешения отрядного комитета выступить и перебить всех офицеров, засевших в горах.
Отрядный комитет не разрешил.
Утром тридцать первого августа артиллерия продолжала бить снова. Снаряды рвались в казармах, которые занимали пятый и шестой полки. Было много убито и ранено солдат. В этот день приезжал еще гонец от Занкевича с предложением подчиниться и выйти из ля‑Куртина.
Глоба и члены отрядного комитета, не желая брать на себя всю ответственность за тяжелые последствия, обходили роты и команды, говоря, что отрядный комитет предоставляет право каждой роте действовать самостоятельно: кто хочет уходить в Фельтен, пусть уходит. После этого обхода в ротах и командах снова начались споры и разговоры. Некоторые стали настаивать на сдаче фельтенцам, но большинство солдат и слушать об этом не хотело.
С раздела дивизии на ля‑куртинцев и фельтенцев прошло много времени. В наш лагерь продукты не подвозились; мы питались старыми запасами, которые были завезены на склады раньше. К концу августа на складах ля‑Куртина оставалось очень незначительное количество муки, крупы и макаронных изделий. Мяса давно не было, — его заменяли мясные консервы, но теперь и они кончались.
Ужасная новость, что лагерь остался без продуктов, сразу как-то особенно сильно подействовала на солдат. Кое-где начали раздаваться крики недовольства; кое-кто стал обвинять во всем отрядный комитет, хотя основная масса солдат на эти крики не обращала внимания и, оправдывая комитет, говорила:
— Вас никто не держит! Кому охота, может уйти к фельтенцам в любую минуту.
В некоторых ротах, после того как узнали, что продуктов нет, происходили общие собрания, на которых решался вопрос, что дальше делать? Но несмотря на все, ни в одной роте не было вынесено постановления о том, чтобы уйти из ля‑Куртина. Совместная жизнь в продолжение двух лет так крепко спаяла нас, что каждый считал преступлением оставить товарищей в ля‑Куртине, а самому уйти к фельтенцам, чтобы спасти только свою шкуру. Поэтому ни тридцатого, ни тридцать первого августа из нашего лагеря ни один солдат не ушел.
Ночью с тридцать первого августа на первое сентября пулеметный огонь со стороны фельтенцев был увеличен вдвое против прошлой ночи. Из казарм нельзя было носа показать. И мы были очень удивлены, когда узнали, что часов в двенадцать ночи группа смельчаков, вопреки запрещению отрядного комитета, ушла в горы на разведку и, захватив троих фельтенцев, быстро вернулась обратно. Оказывается, они еще днем, решив уйти в разведку, хорошо и заблаговременно наметили свой план, высмотрели с помощью биноклей скрытый в горах пост фельтенцев, который они и сняли ночью без единого выстрела.
Через несколько минут по возвращении разведки в лагерь пришел Василий Краснов. Все лицо его было ободрано в кровь сучьями леса, по которому он
- Побег из армии Роммеля. Немецкий унтер-офицер в Африканском корпусе. 1941—1942 - Гюнтер Банеман - Биографии и Мемуары
- Командиры «Лейбштандарта» - Константин Залесский - Биографии и Мемуары
- Я дрался в штрафбате. «Искупить кровью!» - Артем Драбкин - Биографии и Мемуары
- Пехотинец в Сталинграде. Военный дневник командира роты вермахта. 1942–1943 - Эдельберт Холль - Биографии и Мемуары
- Зеркало моей души.Том 1.Хорошо в стране советской жить... - Николай Левашов - Биографии и Мемуары
- В окружении. Страшное лето 1941-го - Борис Васильев - Биографии и Мемуары
- Репрессированные командиры на службе в РККА - Николай Семенович Черушев - Биографии и Мемуары / Военное
- Изображение военных действий 1812 года - Михаил Барклай-де-Толли - Биографии и Мемуары
- Военный дневник (2014—2015) - Александр Мамалуй - Биографии и Мемуары
- Люфтваффе: триумф и поражение. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933-1947 - Альберт Кессельринг - Биографии и Мемуары