Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Именно удивился. Без наигрыша.
— Извините, — смешался инженер. — Вы мне очень напоминаете одного давнего знакомого. Кажется, все же ошибка.
— Почему кажется? — опять удивился Сапрыкин. — Странно вы изъясняетесь, право. Я, например, вижу вас впервые. Ну, не сегодня, конечно, а вообще.
Вдруг рассмеялся, повторил:
— Право, странно изъясняетесь.
Инженер невольно отметил про себя это «изъясняетесь», чересчур изысканное для человека без образования и квалификации. Впрочем, не могло разве случиться такого, что на приработки в тайгу подался интеллигент, скатившийся по какой-то причине до положения «бича»?
— Давно в этих краях? — спросил инженер, опускаясь на корточки и загораживаясь от жара рукавицей.
Сапрыкин долго молчал, крутил над пламенем валенки; подумалось даже, что не услышал вопроса.
— Вам это так интересно? — грубовато спросил наконец в свою очередь и, не дав ответить, буркнул: — В трудовой книжке все указано.
— Ну, зачем такая официальность? — усмехнулся инженер, а про себя подумал: если ты действительно Захаров, то насчет документов конечно же позаботился.
Сбивало с толка поведение Сапрыкина. Сейчас он был спокоен, держался естественно, без напряжения, как мог держаться человек, у которого все чисто за спиной. Что же тогда побудило пуститься давеча в бега? Или то был первый, не очень осознанный импульс, продиктованный неодолимым инстинктом самосохранения?
— Вы пощупайте, может, уже высохли? — кивнул инженер на валенки.
Тот молча сунул руку в один, потом в другой валенок, отставил их, взял с колен портянки, поднес к огню. Поднес и, сосредоточенно глядя на них, вдруг неуловимо быстрым движением свел глаза к переносице, поймал в фокус кончик носа. Видно было, что проделал это совершенно непроизвольно, как если бы, скажем, взмахнул ресницами — значит, давняя, ставшая действительно второй натурой, привычка.
Не отдавая себе отчета, инженер машинально попытался скопировать это движение глазами, и тотчас, в колеблющемся над костром мареве возникло смеющееся Люськино личико, а в ушах прозвучал звонкий голосок: «Мама, мамочка, погляди на Эдьку!»
Он откачнулся, потерял равновесие, сел на снег. Сердце колотилось где-то под самым кадыком, мешало дышать. Инженер понял, что еще минута, и кинется на человека по ту сторону костра.
Чтобы успокоиться, набрал в горсть снега, стал растирать лицо.
— В сон поклонило? — посочувствовал Сапрыкин.
Он промолчал, бросил в костер остатки снега и, сознавая, что может все испортить, не удержался — спросил напрямую:
— Вам ни о чем не говорит фамилия... Захаров?
Спросил и встал на колени, чтоб лучше видеть его лицо.
Тот вздохнул:
— Говорит...
И оборвал себя, закашлявшись: надо же было случиться такому, чтобы именно в эту минуту ветер переменился — пахнул дымом.
— Говорит, — повторил, прокашлявшись. — Техник у нас в экспедиции работал — Захаров. Славный был человек, да клещ его в тайге на тот свет отправил. За трое суток скопытился.
В голосе — ни тени волнения, только печаль по хорошему человеку.
И лицо не всколыхнулось.
Неужели ошибка?
Но почему, почему он вдруг пустился в бега?
— Знаете, Сапрыкин, специфика нашей работы в таких вот полевых условиях требует полной доверительности. То есть мы должны безоглядно полагаться один на другого...
Сапрыкин усмехнулся:
— Моя личность вызывает у вас...
— Не личность, нет, — перебил инженер, — но ваш сегодняшний поступок: почему вдруг, ни с того ни с сего, предприняли попытку скрыться?
Сапрыкин вновь усмехнулся, качнул лисьим малахаем.
— Исповедь вам моя нужна?
— Ну, это, как хотите, называйте, главное, чтоб был понятен мотив.
— Хорошо, объясню...
Надел валенки, встал, потоптался, точно проверяя, не будут ли тесны после просушки, вновь опустился на валежину.
— У вас не найдется закурить? Свои-то подмочил.
Инженер, не вставая с колен, протянул над костром пачку «Беломорканала». Сапрыкин взял папиросу, тщательно размял, подул в мундштук, неспешно прикурил от головни и лишь после этого стал рассказывать. С такой же неторопливостью и обстоятельностью.
Смысл сводился к тому, что вот уже четырнадцать лет, как жена ушла к другому и прижила сына. Но зарегистрирована-то с Сапрыкиным, поэтому все эти годы за ним гоняется исполнительный лист. Только он, Сапрыкин, не дурак, чтобы платить алименты на чужого ребенка.
— Допустим, — сказал инженер, сдерживая себя. — Но сегодня-то от какого исполнительного листа в бега пустились? Кто сегодня от вас алименты требовал?
Сапрыкин вздохнул:
— А вы полагаете, надлежит ждать, когда исполнительный лист под самый нос сунут?
— Я ничего не полагаю, мне просто хочется понять, почему сегодня вы ни с того ни с сего...
— Как это ни с сего? Как ни с сего, если вдруг вижу — милицейская гончая стойку на меня, как на какого-нибудь рябчика, сделала?
Инженер вспомнил: да, в самом деле, на примыкающем к трассе участке автомагистрали останавливался сегодня желтый «газик». Утром, вскоре после их приезда сюда, на трассу. И водитель о чем-то расспрашивал второго техника. Видимо, о дороге, потому что машина сразу же двинулась дальше. Но разве не могло быть такого, что, увидев представителей власти, Сапрыкин связал их появление со своей многолетней задолженностью по исполнительному листу?..
— У меня рефлекс уже выработался, — вздохнул тот, — как увижу милицию, ноги сами третью скорость включают.
На его раскрасневшемся от жаркого пламени лице отпечаталось выражение почти детской непосредственности; он бросил в костер окурок, опять вздохнул, развел руками: судите, мол, как бог на душу положит, а я весь тут, перед вами.
Глядя на него, инженер подумал, что если все это — актерство, игра, то исполнение весьма искусное, и, значит, нечего рассчитывать захватить столь тренированного актера врасплох.
И еще подумал, что для установления личности этого человека он не сможет, к сожалению, прибегнуть к помощи органов госбезопасности: не с чем идти туда, нечего предъявить, кроме рассказа о запомнившейся привычке изменника Родины Захарова.
Минуло около двух недель. Работа на трассе подходила к концу. И хотя дело и без того делалось сноровисто и споро, инженер торопил отряд, подталкивал и подталкивал парней.
Он даже убедил их выйти на трассу в очередное воскресенье, пообещав приплюсовать соответственно по одному дню к отпуску каждого.
Объяснять причины штурма не требовалось, люди понимали: чем быстрее завершится этап изысканий, тем раньше будет выдан строителям дороги технический проект.
Однако нетерпение инженера диктовалось в данном случае еще и личными мотивами: отъезд в город и переход к камеральной обработке материалов изысканий освобождал от необходимости держать в отряде временных рабочих. Иными словами, появлялся благовидный предлог избавиться
- Обвиняемый — страх - Геннадий Падерин - Советская классическая проза
- Ратные подвиги простаков - Андрей Никитович Новиков - Советская классическая проза
- Гвардейцы Сталинграда идут на запад - Василий Чуйков - О войне
- Сквозь огненные штормы - Георгий Рогачевский - О войне
- И прочая, и прочая, и прочая - Александра Бруштейн - Советская классическая проза
- Суд идет! - Александра Бруштейн - Советская классическая проза
- ОГНИ НА РАВНИНЕ - СЁХЭЙ ООКА - О войне
- Особая группа НКВД - Сергей Богатко - О войне
- Рассказы о наших современниках - Виктор Авдеев - Советская классическая проза
- Пленник стойбища Оемпак - Владимир Христофоров - Советская классическая проза