Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вообще-то Сапрыкин оказался чистым. Без червоточины. То есть тем, за кого себя выдавал — Сапрыкиным. Если бы это подтверждалось лишь документами, инженер мог бы еще сомневаться, а тут удалось организовать проверку через живых свидетелей: сопоставить записи в трудовой книжке с сообщениями старых сослуживцев Сапрыкина в Ачинске, где тот работал до своих скитаний по тайге.
Правда, сделано это было по телефону, но зато столь детально, что исключались всякие подозрения. Нашла подтверждение в процессе проверки и версия Сапрыкина относительно его семейных передряг: в Ачинске действительно проживали жена и сын, которые не имели о нем в последние годы никаких вестей.
Единственное, чего не сделал инженер — не послал в Ачинск снимка. Хотя мысль такая и появлялась. Но с другой стороны, под каким предлогом стал бы вдруг фотографировать человека?
Сапрыкин оказался чистым, да, и все же каждодневно видеть его было для инженера настоящим мучением, память срабатывала в одном и том же направлении — возвращала в Могилев военной поры. И ничего не мог с собой поделать, все закипало в нем.
Иногда ему казалось, что Сапрыкин тоже насторожен. Если он и в первые дни не отличался особой общительностью, то сейчас прикрылся, как обитатель речной раковины, створками и выжидающе посматривал из щели.
С ребятами на эту тему инженер, естественно, не распространялся.
Последнюю неделю он стал даже общих привалов избегать. Придумывал какой-нибудь предлог, не шел к костру.
Изыскатели квартировали в ближнем селе, рассредоточившись в нескольких домах. Приезжая с трассы, инженер выскакивал возле давшего ему приют дома из кабины грузовика, взмахивал, прощаясь, рукой и уединялся до утра.
О совместных «посиделках», какие практиковались прежде, ребята уже и не заикались — знали: инженер сошлется на головную боль. И в клуб тоже наведывались теперь без него.
Надо думать, и те несколько вечеров, что оставались до отъезда, прошли бы по установившемуся скучноватому распорядку, если бы события не свернули внезапно с наезженной колеи. Первую весть об этом принес инженеру Саша.
Инженер только расположился поужинать после возвращения с трассы, как Саша буквально ворвался в дом и, размахивая каким-то листком бумаги, возбужденно сообщил:
— Все, сбежал-таки!
— Ты о Сапрыкине?
— К хозяйке милиционер заглянул, — не знаю, по какому там делу, — а этот увидел его — и ходу!
— Баба с возу... — впервые за последние дни улыбнулся инженер. — Выходит, не сочинял насчет третьей скорости.
— О какой скорости вы говорите?
— Да Сапрыкин мне душу изливал: стоит, дескать, почуять приближение исполнительного листа по алиментам, так ноги сами третью скорость включают. Как говорят, пуганая ворона куста боится... Милиционер не удивился его поступку?
— Да получилось-то как, Эдуард Антоныч...
Нивелировщики жили всей группой в одном дворе, к ним после своего прихода в отряд подселился и Сапрыкин. Хозяйка выделила квартирантам флигель-насыпушку, служивший ее семье в качестве временного пристанища в ту пору, когда поднимали дом. Ну, времянка — она и есть времянка, к утру здесь сильно выстывало, приходилось перед подъемом подтапливать. С вечера наготавливали дров. На этот раз отвечал за топливо Сапрыкин и, как приехали с трассы, он, не откладывая, подался под навес, где были уложены заранее напиленные чурбаки.
Он отправился под навес, а Саша — к хозяйке, чтобы заполучить ежевечерний бидон молока. В это самое время и наведался сотрудник милиции.
«Хозяйка есть?» — спросил у возвращавшегося с молоком Саши.
Они повстречались в тесных сенцах, и Саша, пропуская гостя, отступил в сторону, пробурчал:
«А куда бы ей подеваться, на ночь глядя?»
А на пути к флигелю Сашу перехватил Сапрыкин.
«Чего это он заявился?» — кивнул с откровенной тревогой на освещенные окна.
Саша уловил тревогу, и ему захотелось пугануть алиментщика (о его игре в прятки с законом он уже знал).
«Да на нервах наших поиграть! — воскликнул с деланным возмущением. — Из города, дескать, поступило распоряжение установить личности всех приезжих. Ищут, я понял, кого-то».
«Ха-ха, чего выдумал! — нервно хохотнул Сапрыкин, однако тем не менее торопливо зашагал к воротам, кивнул Саше: — Добегу до аптеки, пока не закрылась, а то голова раскалывается».
«У меня цитрамон есть, враз вылечишься».
Тот не оглянулся, будто не услышал.
— Ну, я не стал догонять, не моя забота алименты взыскивать, — рассказывал Саша инженеру, — но до сведения милиционера данный факт довел.
— И что же он предпринял?
— Да ничего. Только спросил, какие имеются вещи, и конфисковал сапрыкинский чемодан. Попросил нас всех присутствовать при вскрытии, составил акт.
Тут он вспомнил о листке бумаги, который крутил все это время в руках, положил перед инженером.
— В чемодане обнаружил. Там, на самом дне, оказалась такая толстая тетрадь — их называют общими, — милиционер стал ее просматривать, а листок этот вывалился.
— Зачем он тебе? — поморщился инженер, не притрагиваясь к листку. — Тащишь всякое г... на обеденный стол.
— Эдуард Антоныч, это ведь ваши же какие-то записи! Почему я и заинтересовался.
Инженер поглядел на Сашу, спрашивая взглядом, не спятил ли тот, однако все же склонился над листком, вгляделся в поблекшие карандашные строчки. И оторопел: они были написаны его собственной рукой!
— Вижу, ваш почерк, — бубнил над ухом Саша, — я и заинтересовался.
«Долина ручья на 572-й отметке, — с трудом разобрал инженер, — делится на два рукава, причем левый почти сразу поворачивает круто к северу...»
У него перехватило дыхание, он прошептал растерянно:
— Отец... Рабочий дневник моего отца...
Вскочил, ухватил Сашу за полы распахнутого полушубка.
— Где она?
— Тетрадь, что ли? Ну, как-никак личное имущество, милиционер внес ее в акт и оставил в чемодане... Я же не знал!
— Саша, милый, он не должен уйти! Понимаешь? Мы не имеем права его упустить!
— Сапрыкина?
— Никакой он не Сапрыкин, это изменник Родины Захаров. Изменник и убийца.
Метнулся к вешалке, набросил на плечи полушубок, изнутри поднималась, сотрясая всего, знобкая дрожь.
— Но он наверняка вооружен, а у нас... Где сейчас может быть милиционер?
— Дома, наверно. Забрал чемодан, сказал, что пойдет домой.
— Ты знаешь, где он живет?
— Найду, пожалуй... Может, напрямую, огородами махнем?
Выбрались огородами в проулок, добежали до угла, тут Саша притормозил, гадая, влево им или, наоборот, вправо.
— Сюда, — сообразил, наконец, поворачивая к мерцавшим вдалеке огням довольно большого здания.
Луна над селом только-только начала подниматься, но недавно напа́давший снег светился, казалось, сам по себе,
- Обвиняемый — страх - Геннадий Падерин - Советская классическая проза
- Ратные подвиги простаков - Андрей Никитович Новиков - Советская классическая проза
- Гвардейцы Сталинграда идут на запад - Василий Чуйков - О войне
- Сквозь огненные штормы - Георгий Рогачевский - О войне
- И прочая, и прочая, и прочая - Александра Бруштейн - Советская классическая проза
- Суд идет! - Александра Бруштейн - Советская классическая проза
- ОГНИ НА РАВНИНЕ - СЁХЭЙ ООКА - О войне
- Особая группа НКВД - Сергей Богатко - О войне
- Рассказы о наших современниках - Виктор Авдеев - Советская классическая проза
- Пленник стойбища Оемпак - Владимир Христофоров - Советская классическая проза