Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако к своему капитанскому званию привыкнуть не успел, и когда на подходе к зданию, куда его нацелил дежурный, услыхал: «Эй, капитан!», даже не поднял головы.
Зов повторился — окликали из распахнутого окна со второго этажа:
— Слышь, капитан, ты, что ли, из Сибири?
Овсянников, наконец, врубился:
— Ну я. А что?
Перевесившись через подоконник, парень в накинутом на плечи кителе известил белозубо:
— О тебе тут по телефону хлопотали, — и добавил, закуривая: — Поднимайся сюда, комната семь. Сидоров я.
Майор Сидоров оказался человеком доброжелательным и, главное, контактным: уже через пару минут у них обнаружился общий знакомый, с которым Овсянников заканчивал институт, а майору довелось служить в армии.
Когда перешли к делу и Овсянников рассказал о Бовине, майор решительно поднялся, позвал:
— Айда к генералу. Сейчас закажу тебе пропуск, и — к генералу.
— А удобно?
— Ты же не из любопытства к нам приехал!
Территория архива поражала воображение: это оказался, в буквальном смысле слова, город в городе. Глядя на бесчисленные корпуса, Овсянников невольно подумал о том духовном богатстве, каким располагает государство, сумевшее сберечь столь большое количество документов, связанных с военной историей отчизны, с мужеством и героизмом тысяч и тысяч ее сынов; документов, хранящих бесценный опыт поколений.
Майор провел его в кабинет начальника архива, представил, сказал:
— Секретоноситель у них один, товарищ генерал, с трещиной оказался, и похоже, трещина еще с войны. Потому капитан и к нам.
— И большой он емкости, секретоноситель ваш? — повернулся генерал к Овсянникову.
— Ко многому доступ имеет. Ученый. Без пяти минут членкор.
— И допуска пока, конечно, не лишили, чтобы не насторожить?
— Решение такое, товарищ генерал: подождать моего возвращения. Смотря что́ от вас привезу.
— Что же, резонно, — оглянулся на майора. — Правильно, что ко мне привел, надо сибирякам помочь.
Придвинул телефон, набрал номер, сказал в трубку:
— Сейчас к вам зайдет капитан... — поднял глаза на Овсянникова, подождал, пока назовется, — капитан Овсянников, да, Овсянников, прошу обеспечить ему режим наибольшего благоприятствования... Именно так, в полном объеме, он скажет, что́ его интересует. И, пожалуйста, не ставьте его в рамки в смысле продолжительности рабочего дня, у него горячие угли пятки жгут...
Нет, Овсянников не стал рассказывать эту историю оранжевым кудряшкам, здраво рассудив, что его роль в ней нулевая, хвалиться нечем, просто ему повезло на людей, которые смогли вникнуть в ситуацию, отнеслись с пониманием.
Пять дней были в работе напальники на руках у Овсянникова, бессчетное количество страниц, машинописных или заполненных писарской скорописью, по-мышиному прошуршало в благоговейной тишине хранилища. Занудное, рутинное занятие. И главная трудность в том, чтобы при убаюкивающем однообразии действий и при столь же убаюкивающем однообразии результата — мимо, мимо, мимо... — не утратить собранности, не позволить притупиться вниманию.
План работы с документами был продуман еще дома, вместе с Шуляковым и Голиковым, и коллективное мнение, после недолгих споров, сошлось на том, что начать следует с изучения списков 1-го и 2-го Куйбышевских пехотных училищ. Да, все правильно: в 1941 году, как уже выяснилось, этих училищ еще не существовало, и, стало быть, Бовин там учиться не мог. Ну, а вдруг он сумел, как предположил Голиков, воспользоваться биографией одного из выпускников, взял его фамилию?..
Мимо, мимо, мимо, мимо... Стоп! 1-е училище, набор 1942 года, курсант 10-й роты 3-го батальона БоТвин... Бовин — БоТвин. А вдруг? Так: Ботвин Алексей Владимирович, 1924 г. р., уроженец Воронежской области, место жительства до призыва в армию — г. Борисоглебск, 2-я Крестьянская, 90. Надо проверить.
Но разве не могло так случиться, что настоящий Бовин Василий Иванович, 1924 г. р., уроженец г. Орла, отдал жизнь за Родину на поле брани, а с его фамилией пошел гулять по свету другой человек? Конечно, невозможно и помыслить, чтобы пролистать списки всех двадцати миллионов, взятых войной, однако вполне по силам пройти по фамилиям, которые начинаются на «Бов»: БОВакшин, БОВилин, БОВтрачук... Мимо!
Теперь — что расскажут списки военнослужащих 808-го и 344-го гаубичных артиллерийских полков?
Все же странная особенность у памяти: если бы Овсянников попытался в другое время воспроизвести автобиографию Бовина, хотя бы один абзац из нее, вряд ли получилось бы. А тут стоило обложиться материалами по двум этим полкам, и тотчас словно отпечаталось:
«...По окончании средней школы в 1941 году началась Великая Отечественная война, и на 2-й день войны ушел добровольно на фронт. Службу проходил в Куйбышевском впу до 1942 года, потом в 808 гап в качестве вычислителя-наблюдателя, где находился по март 1944 года. По расформированию этой части меня направили в 344 гап, где и проходил службу в должности писаря-каптенармуса до даты демобилизации...»
Поневоле подумалось, что все, связанное с Бовиным, будет теперь сидеть в нем, пока не удастся пройти весь трудный, а может быть, и долгий путь к истине.
Прежде чем приняться за изучение документов артполков, Овсянников плотно пообедал, всласть покурил и, устраиваясь за столом и натягивая напальники, сказал пробегавшим мимо оранжевым кудряшкам:
— Ну, Валюша, можешь передать всем девочкам, до завтрашнего обеда, а то и до вечера всем обеспечена спокойная жизнь, никого теребить не стану.
Однако не прошло и четверти часа, как выкрикнул, забывшись, с ошалелым видом:
— Девочки, выручайте, срочно нужен 214-й азсп, — спохватился, расшифровал свистящим шепотом: — армейский запасной стрелковый полк!
— Неужто и вправду, капитан, угли пятки жгут? — посмеялся кто-то из девчат.
— Жгут! — подтвердил он, стягивая напальники и давая отдых рукам. — И пятки, и пальцы.
Его выбила из колеи коротенькая запись, которая как-то мгновенно выпуклилась на затюканной машинописью странице: «...прибыл в 808 гап 03.07.45 г. из 214 азсп. Присягу принял 06.11.45 г. Не ранен. Не награжден.»
Прибыл из 214-го азсп? А ведь ни в одной из анкет, как и в автобиографии, даже намека нет на этот полк! И потом — даты, совершенно же другие даты, что обратило на себя внимание еще тогда, дома.
Принесли затребованные документы. Овсянников погрузился в них с гнетущим чувством ожидания встречи с фактами биографии, которые в очередной раз изобличат во лжи всеми уважаемого, да, всеми пока уважаемого, облеченного доверием Родины ученого. И если по долгу службы Овсянникову хотелось поскорее докопаться до изобличающей сути, то чисто по-человечески
- Обвиняемый — страх - Геннадий Падерин - Советская классическая проза
- Ратные подвиги простаков - Андрей Никитович Новиков - Советская классическая проза
- Гвардейцы Сталинграда идут на запад - Василий Чуйков - О войне
- Сквозь огненные штормы - Георгий Рогачевский - О войне
- И прочая, и прочая, и прочая - Александра Бруштейн - Советская классическая проза
- Суд идет! - Александра Бруштейн - Советская классическая проза
- ОГНИ НА РАВНИНЕ - СЁХЭЙ ООКА - О войне
- Особая группа НКВД - Сергей Богатко - О войне
- Рассказы о наших современниках - Виктор Авдеев - Советская классическая проза
- Пленник стойбища Оемпак - Владимир Христофоров - Советская классическая проза